— Нет, друг мой, я хочу жить при свете дня. Я — Публий Аврелий Стаций, римский сенатор. И я не собираюсь прятаться, как мышь. Либо жизнь стоит того, чтобы жить, либо надо уйти без всяких сожалений. Это даже Сенека говорил! Он сейчас отправится на корсиканские болота и попытается сохранить здоровье в ожидании лучших времён. Я же не просто хочу жить спокойно, но хочу жить в Риме. А если не могу, значит, умру здесь.
— А если суд встанет на твою сторону?
— Но как, друзья мои? При стольких свидетелях, которые видели, как я буквально обнимал труп? При том, что на месте преступления найдено моё кольцо. Да меня непременно осудят, и я не смогу даже спасти своё состояние, не говоря уже о чести, разумеется!
— А если ты…
— Нет! — резко прервал Аврелий. — Если меня осудят, я должен буду понести наказание. Но я предпочитаю покинуть этот мир в окружении друзей, среди красивых вещей, в кругу прекрасных женщин, наслаждаясь лучшим вином. Я так жил, так же хочу и умереть, если придётся. Кстати, — он обратился к Помпонии, — не забудь передать мою просьбу очаровательной Лоллии Антонине не лишать меня удовольствия от её присутствия.
Помпония, чья туника и плащ совсем уже промокли от слёз, в отчаянии кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Идите и отнесите моё приглашение, — добавил он и произнёс: — Ave atque vale.
Все трое удалились. Оставшись один, патриций снова налил себе вина и посмотрел на лилии, уже отцветавшие в перистиле. Лишь несколько белых, слегка поблёкших цветков украшали клумбы.
«Надо велеть садовнику посадить в следующем году новые луковицы», — подумал он, забыв на минуту о неопределённости своего будущего.
Потом совершенно спокойно принялся готовиться к прощальному званому ужину.
Тоненькая фигурка возникла в слепящем солнечном свете на пороге таблинума. Аврелий приветливо поманил её, и Псека, поспешив к нему, уткнула худое личико в его колени.
И вдруг раздался звук, которого он ещё никогда не слышал: тихий голосок, прерываемый всхлипываниями, прозвучал в просторной, залитой светом комнате.
— Господин, это верно, что ты должен умереть?
Сердце Аврелия ёкнуло. Псека заговорила! Он поднялся и крепко обнял её за худенькие плечи, сдерживая нетерпение.
— Возможно, не придётся, если поможешь мне.
Сердце бешено колотилось, удары отдавали в голову, но он постарался сохранить спокойствие и взял себя в руки, чтобы своей горячностью не спугнуть маленькую раненую птичку, которая сама опустилась ему на руку.
Девочка с удивлением посмотрела на него и тихо произнесла:
— Я — твоя раба, господин. Прикажи, и я повинуюсь.
Аврелий в волнении наклонился к ней.
— Ты должна рассказать мне всё, действительно всё, что знаешь о Коринне и мужчинах, которые были у неё в тот день.
— Господин, я не видела, кто это был. Думала, что ты. Знала бы, сказала, даже если это стоило бы мне жизни!
Аврелия охватило горькое разочарование, но он скрыл его, чтобы девочка не пала духом.
— Скажи мне хотя бы, что помнишь, — терпеливо попросил он.
— В то утро хозяйка была на скачках. Вернулась очень довольная, потому что познакомилась с каким-то красивым и богатым мужчиной. Она велела Гекубе приготовить ванну с ароматными травами и послала за парикмахером. Но после обеда все слуги должны были уйти, потому что она хотела остаться одна.
Аврелий немного подумал.
— Хозяйка часто так делала?
— Отсылала слуг? Да, когда принимала важных клиентов, которые не желали, чтобы их беспокоили…
«Или не хотели, чтобы их узнали», — подумал патриций.
— И ты послушалась? Ушла?
— Да… Нет… Да… Я бродила поблизости, пока не захотела есть. Гекуба говорила, что я слишком много ем, но я всё время хочу есть. Тогда я вернулась к дому и увидела, что никого нет. Я думала взять ячменную лепёшку в кухне без… то есть я хотела… хотела украсть её! — вдруг вырвалось у девочки.
— И кого-то увидела?
— Нет, в доме было очень тихо. Я схватила лепёшку и поспешила в атриум, чтобы хозяйка не заметила меня. Вот тогда и увидела тебя… — неуверенно продолжала девочка.
— А потом, когда узнала, что Коринна убита, то подумала, что это сделал я, — завершил Аврелий за неё. Девочка опустила глаза. Он взял её за руку и с сочувствием спросил:
— Ты до сих пор так думаешь? Вчера вечером ты едва не умерла от испуга, когда увидела меня в окровавленной одежде.
Девочка расплакалась.
— Неважно, господин, даже если это ты убил их, я никогда никому не скажу этого. Я так испугалась, что убьёшь и меня, когда велел привести сюда! Но я никогда ничего не скажу против тебя, даже под пытками!
— Я знаю это, Псека, и верю тебе. Так верю, что отдаю свою жизнь в твои руки. Если помнишь ещё что-нибудь…
— Но я больше ничего не знаю! И ты, выходит, умрёшь из-за меня!
— Ты ни в чём не виновата. Я только надеялся… Вдруг ты что-нибудь знаешь! Послушай, если и в самом деле больше ничего не помнишь, просто расскажи о Коринне, о том, что происходило в её доме. Мне интересно, кто бывал у неё, что делал. Словом, что вспомнишь.
— Не знаю… Коринна купила меня недавно, всего несколько месяцев назад; хотела обучить меня, ведь стоила я так мало, что она могла себе это позволить. Сначала я была рабыней сутенёра Лейчиппия. Он купил меня ещё ребёнком вместе с другими девочками. Нас было пятеро, ещё один мальчик. Но я была не такая, как другие, некрасивая, и даже самые бедные клиенты от меня отказывались. Другие уже начали работать, были миловидными, и мужчины шли с ними. Так что они зарабатывали и хорошо ели, чтобы оставаться красивыми. Я же была судомойкой и обслуживала их, но господин бил меня и проклинал, потому что терял уйму денег. Я не приносила дохода, и он хотел продать меня. Он всё время колотил меня и сожалел, что тратит на меня деньги… Однажды к нему пришла старая Гекуба и стала о чём-то шептаться, а потом предложила ему немного денег за меня. Они долго спорили. Лейчиппий хотел больше, чем Гекуба соглашалась дать ему. Говорил, что эти жалкие деньги не покрывают целого года моего содержания, что лучше бы он оставил меня в мусорной куче, где нашёл. Потом Гекуба объяснила ему, что никто больше не купит меня и я скоро умру, если останусь у него. А если её хозяйке вздумалось однажды купить мешок костей и лохмотьев, так она, Гекуба, отсоветует ей делать это. И тогда, ругаясь на чём свет стоит, Лейчиппий согласился, и меня отвели в дом Коринны.
Аврелий слушал молча, представляя, как тяжело Псеке вспоминать своё ужасное детство. Девочка рассказывала всё это на одном дыхании, словно опасалась, что если замолчит, то не сможет продолжить.
— Хозяйка хотела обучить меня, чтобы я могла обслуживать особых клиентов. Но для этого требовалось время, и я опять стала судомойкой. В доме никому особенно не было до меня дела, поэтому я могла иногда выходить в город. Хорошо бывало, когда Коринна отсылала всех слуг, тогда я долго бродила по улицам, рассматривая лавки… — Девочка приумолкла. — Но это ведь тебе не интересно?
— Напротив, очень интересно, и если мне повезёт, у нас ещё будет время поговорить об этом. Ты уже помогла мне, потому что я понял кое-что о твоей хозяйке. А теперь скажи, помнишь ли что-нибудь о её клиентах?
— Один старик, понятное дело: толстый и смешной, но очень важный. Он оплачивал дом и всё остальное. Он приезжал лишь иногда, и служанки должны были купать его, пока Коринна осыпала его поцелуями и ласками. Такой забавный! Лежал в ванне, и хозяйка ласково нянчилась с ним, как с ребёнком. Он всё время повторял: «Коринна, если бы не ты!» — и заводил разговор о жене. Она у него очень важная особа, но с ней было так трудно… Он, провинциал, женился на какой-то очень знатной женщине и всё время должен был думать, как бы не обидеть её…
— А она была ревнивая?
— О нет! Представляешь, однажды даже сама пришла, чтобы убедиться, что муж всем доволен… Какая суматоха поднялась в тот день! Собрали всех слуг, одели в лучшие одежды и приказали выполнять любое пожелание гостей. Я ужасно испугалась, когда она вошла, такая красивая и гордая, я подумала, что это императрица. А хозяйка, обычно высокомерная, всячески унижалась перед ней! Всё кланялась и кланялась и заверяла, что…
«Ну конечно, — подумал Аврелий, — Антонина должна была благодарить Коринну за то, что та ублажала её занудного мужа…»
— А ещё? Кого ещё помнишь?
— Высокого и красивого. Ах, как он нравился мне! Такой вежливый был и нежный. Каждый раз, когда уходил, Гекуба устраивала хозяйке сцену: говорила, что она портит ей всё дело, принимая этого нищего! Но та не слушала её. Думаю, это был её любовник, то есть я хочу сказать, что она на самом деле любила его. Они запирались в комнате и о чём-то спорили, а иногда слышно было, как она плачет. Потом они занимались любовью. И я каждый раз слушала. Я думала, как было бы чудесно, если бы хозяйка вышла за него замуж и он остался бы жить с нами. Но потом они опять ссорились…
— Понимаю. А худощавый мужчина с орлиным носом, видела такого?
— Ты говоришь о том, который приходил с юношей? Поначалу я думала, они братья, всегда приходили вместе. Нет, они редко бывали. Коринна всегда отсылала всех, когда ждала их.
— А знаешь, кто они такие? — поинтересовался Аврелий.
— Да, потому что Коринна однажды послала меня к старику с посланием. Тогда я и познакомилась с госпожой, которая давала мне поесть.
— Красивая молодая женщина в большом доме на Палатинском холме?
— Да, дом Руфо, знаю. Наверное, это жена того худощавого… Она добрая: отправляла меня на кухню и велела служанкам давать мне сладких лепёшек.
— Спрашивала тебя о чём-нибудь?
— Да, всегда, но я не знала, что отвечать ей.
— А что она хотела знать? О своём муже, о том, чем он занимался с Коринной?
— Нет, вовсе не об этом. Её больше всего интересовал молодой мальчик, который всегда молчал. И я ничего не могла сказать, потому что, когда они приходили, как я уже сказала, Коринна отправляла всех прочь.