— И никаких илиад, одиссей, орестиад, — с улыбкой добавил сенатор.
— Эпикур утверждает: «Плотское соитие никогда не приносило пользу, уже хорошо, что не причиняло вреда», — процитировал Ничо, искоса глядя на Фемисту.
— Но он утверждает также: «Не порть имеющееся благо сожалением о том, чего тебе недостаёт», — с сарказмом возразил Публий Аврелий.
Ничо, задетый за живое, побледнел и вскочил на ноги, сжав кулаки с видом весьма далёким от спокойствия и невозмутимости эпикурейцев.
— Спокойно, спокойно! Давайте мирно разрешим ваш спор, — вмешался Кризофор. — Эпикур не проповедует никакой жертвенности. Он считает, что подавлять желания и инстинкты ещё хуже, чем любой ценой достигать наслаждения.
— «Счастье заключается в том, чтобы наслаждаться тем, что имеешь, вместо того, чтобы желать то, чего нет», — с волнением произнесла Фемиста.
Кулаки Ничо расслабились, но злое выражение не исчезло с его лица. Спустя некоторое время он попросил разрешения удалиться под предлогом, что завтра у него много работы.
В отсутствие заносчивого ученика Аврелий охотно засиделся допоздна, и уже ночью учитель проводил его, приглашая завтра прийти снова.
— Посвети ему дорогу, Фемиста, фуналии[74] не зажжены, — попросил он девушку, когда сенатор вышел на улицу.
Фемиста пошла впереди гостя, низко держа светильник.
Один на один ночью с очаровательной женщиной, сенатор сразу же оказался во власти пугающей моральной дилеммы: устоять пред искушением, рискуя, что позже пожалеет об этом, или уступить ему, чтобы избежать худших бед?
«Даже Эпикур не усомнился бы, как ему поступить», — сказал он себе, призывая всю свою наглость, чтобы взять на абордаж красавицу ученицу.
— Когда сможем увидеться наедине? — сразу спросил он.
— А что ты можешь предложить мне? — полушутя, полусерьёзно ответила она.
— Всё, что пожелаешь, — преувеличил Аврелий, привлекая её к себе.
— Ну тогда посмотрим… — проговорила она, будто задумавшись. — Что скажешь о золотом браслете, таком тяжёлом, что не поднять руку?
— Ты получишь его.
— А праздник на большой вилле по ту сторону реки?
— Начинай готовиться к нему, если хочешь.
— Я вижу, ты любишь шутить. Подожди, это не всё. Ещё ты должен принести мне ветку цветущей ежевики.
— Ветку цветущей… — Аврелий растерялся. — Но сейчас не сезон…
— Мне жаль, — рассмеялась женщина и высвободилась из объятия.
Мгновение спустя Аврелий увидел вдали затухающий светильник и расслышал удалявшиеся в темноте шаги.
Огорчённый, он быстро прошёл по центральным улицам Геркуланума и свернул к вилле. Дорога шла в полнейшем мраке, если не считать слабого факела на стене терм.
«В провинции рано ложатся спать», — рассудил сенатор, и Геркуланум внезапно показался ему скучным и печальным городом.
Вернувшись на виллу, патриций сразу же успокоил себя отличным ульбано, которое подал ему секретарь.
— Цветущая ежевика! — с раздражением произнёс он, отпив вина. — Я слишком поторопился, эта девушка не привыкла к подобным предложениям. В ней чувствуется что-то вроде стыдливой сдержанности, которую она старается спрятать за иронией…
Кастор весело рассмеялся.
— Уж не о Фемисте ли ты говоришь, ученице Кризофора?
— Да, а что? — удивился сенатор.
— Я был сегодня в одной таверне, в порту. Меня там не знают, и я рассчитывал общипать нескольких петухов с помощью моих особых игральных костей. Ну, ты ведь не хуже меня знаешь, как легко развязать язык игрокам…
— Ну и что?
— А то, что во время игры я завёл разговор об этой твоей компании философов и узнал кое-что интересное. Эта мегера Ариадна на самом деле намного моложе, чем выглядит. Она была невестой одного богатого человека в городе, но жених бросил её за несколько дней до свадьбы, и с тех пор она ненавидит весь мир. А Ничо служил управляющим у купцов Векониев, пока не украл из кассы крупную сумму. Проиграл деньги в кости и до сих пор работает, чтобы возместить им убытки.
— Ближе к делу! — потребовал помрачневший патриций.
— Ах да, о Фемисте, — продолжал коварный Кастор. — Когда она выступала с танцами, то была известна под именем Гликеры и не отказывалась развлечь гостей, как, впрочем, и принято у женщин, занимающихся этим благородным делом.
— Выходит, она проститутка? — не поверил Аврелий.
— А что тут удивительного? — ответил секретарь. — Ими были и некоторые ученицы Эпикура, среди них знаменитая Леонтина. Так или иначе, Фемиста никогда не опускалась до того, чтобы продаваться на улице или в борделе, а была на содержании Векониев. Поинтересуйся у своей стеснительной подружки, не помнит ли она про это, если, конечно, её врождённая скромность не помешает ей ответить тебе, — с усмешкой посоветовал Кастор, прежде чем удалиться.
Оставшись один, сенатор почувствовал, что задыхается от гнева. Выходит, поведение Фемисты, казавшееся таким естественными, всего лишь искусный приём, с помощью которого она ловила простаков в свои сети!
«Гнев порождает безумство, а благоразумный не становится его жертвой», — повторил он про себя слова Эпикура, пытаясь успокоиться. И всё же философ не помог.
В сердцах Аврелий отшвырнул одеяло и откупорил новую амфору с вином.
На следующее утро сенатор остановился неподалёку от фонтана Геркулеса, решив подождать Фемисту, которая приходила туда за водой.
— Бедняга, такой был хороший человек! — услышал он разговор двух прохожих. — Теперь вот придётся выяснять… А ведь столько всяких сомнительных людей бывало у него в доме.
— О ком это вы говорите? — спросил Публий Аврелий, насторожившись.
— О старом Кризофоре. Его убили сегодня ночью!
Аврелий почувствовал, как мурашки побежали по коже. Он бросился в переулок и, растолкав толпу любопытных, подошёл к двери учителя.
Но тут на пороге появилась Ариадна. Увидев сенатора, она тотчас указала на него и завопила:
— Вот он! Это он!
В ту же минуту патриций почувствовал, как двое силачей-вигилов[75] скрутили его.
— Расходитесь по домам, мы поймали негодяя! — обрадовались они и втолкнули Аврелия в дом.
Долговязый дурак, возглавлявший отряд, схватил сенатора за волосы и повернул его голову.
— Посмотрите, типичная физиономия преступника: недовольная, наглая рожа! — объяснил он своим людям. — Где ты был сегодня ночью, несчастный?
— На вилле по ту сторону реки, — спокойно ответил сенатор.
— Хорошо придумано! И спорю, что всю прошлую неделю спал в императорской резиденции в Вайях! — посмеялся один из стражников.
— Вообще-то, я там только обедал, — ответил патриций.
— Ну, в таком случае не иначе как перед нами важная персона! А имя у тебя есть, распрекрасный ты наш?
— Прочти сам: моя печать в тунике, — холодно ответил Аврелий.
Всё так же посмеиваясь, начальник стражи ошупал тунику, достал из неё перстень с рубином, поднёс его к свету и от неожиданности выронил, он покатился по полу, и сам вигил тоже грохнулся наземь.
— К твоим услугам, сенатор! Что прикажешь? — пролепетал неосторожный стражник, когда его привели в чувство.
— Отправляйся на перекрёсток у форума и регулируй там движение пешеходов и повозок. Здесь я беру расследование на себя! — сказал Аврелий. — А теперь покажите мне труп!
Комната Кризофора находилась на первом этаже — тесная каморка, где помещались только постель и хромоногий столик. Стенная ниша заполнена свитками. На нижней полке остался какой-то круглый след — очевидно, тут стояла бронзовая чаша, которой и была пробита голова учителя.
Тело лежало на полу в большой луже крови и воды, и нигде никаких следов. На краю кровавого пятна Аврелий заметил кучку какого-то зеленоватого порошка и поспешил собрать его прежде, чем осмотрел рану и определил, под каким углом был нанесён удар.
Чаша проломила голову от правого уха до середины затылка, как если бы убийца был примерно одинакового роста с жертвой.
Аврелий приподнял руку убитого: она была ещё мягкой, но шея уже начала коченеть. Сколько времени могло пройти с момента смерти? Несомненно, больше двух часов, но, возможно, три или четыре…
— Дверь в дом была заперта сегодня ночью? — пожелал узнать сенатор.
— Нет, дядя никогда не запирал её, и ключ оставался в замочной скважине, — ответила Ариадна.
— Кто нашёл его? — продолжал допытываться сенатор.
— Я нашёл, — с явной неохотой ответил Ничо. — Я всегда встаю с восходом солнца, и сегодня утром, прежде чем отправиться на работу, я вспомнил, что забыл у учителя свою кожаную сумку. Вошёл, чтобы забрать её, и увидел…
От дома Кризофора до большой виллы примерно полчаса ходу, подсчитал патриций. Поскольку Кастор налил ему вина, когда пробило полночь, то, если Ничо говорит правду, у убийцы было целых шесть часов, чтобы действовать без помех, хотя состояние трупа говорило о том, что убийство было совершено позднее, под утро.
— Хочу поговорить с каждым из вас отдельно. Начну с Фемисты, — заявил Аврелий, усаживаясь за стол под портиком, где ужинал накануне вечером. Девушка прикрыла паллой[76] волосы и села на край скамьи, опустив голову.
— Ты занимаешь комнату этажом выше. Как раз над комнатой учителя, и всё же утверждаешь, что ничего не слышала…
— Я крепко сплю и вчера вечером, как только вернулась, сразу легла спать.
— Одна?
— Конечно! — ответила она, не поднимая взгляда.
Сенатор потерял терпение:
— Девушка, когда я с кем-то разговариваю, то люблю смотреть человеку в глаза!
Фемиста медленно подняла на него взгляд. В её карих с золотой искоркой глазах читался упрёк.
— Давно встречаешься с Векониями? — бесцеремонно спросил сенатор.
— Я встретила Флория Векония вчера у фонтана Нептуна, — глазом не моргнув призналась ученица философа.
— Он хотел предложить тебе работу, чтобы ты танцевала для него?