й дороги, но он не смог из-за глупого стеснения перед своими арендаторами, которым пришлось бы отказать в найме.
— Кажется, Кризофор и его брат, отец Ариадны, были из хорошей семьи… Но каким образом они потеряли своё богатство?
— Они вложили всё состояние в несколько судов, которые потерпели кораблекрушение, и вместо того, чтобы найти более выгодное решение, распродали всё оставшееся имущество, лишь бы расплатиться с долгами. Они были щедрыми людьми, не способными отказать, когда у них просили в долг или милостыню…
— Некоторые считают их честными, — возразил патриций, но эти слова были оставлены без внимания.
— Мой отец почти даром приобрёл их большой дом, — продолжал Веконий. — Это последний дом в конце дороги с прекрасным видом на море… Очень надеюсь, благородный сенатор, увидеть тебя моим гостем! — высказал пожелание купец, который уже рассчитывал, что этот замечательный визит поможет ему в избирательной кампании.
— По поводу твоего отца, — Публий Аврелий быстро перевёл разговор на другое. — Я слышал, будто Ничо был его поверенным в делах.
— Да, скверная это история! Не обошлось без женщины. Некая Сестилла, тоже порядочная дрянь, уговорила Ничо взять деньги из кассы, а когда недостача вскрылась, бросила его в беде и укатила со своим сутенёром в Неаполь, — рассмеялся Кварто Веконий, как бы желая сказать тем самым, что уж с ним-то подобные фокусы не пройдут, потому что в мире, поделённом на хитрых и дураков, он выбрал правильную сторону.
Публию Аврелию надоело слушать всё это, и он быстро распрощался.
— Жду твоего визита! — напомнил ему купец на пороге. — Приглашу весь Геркуланум — всех самых нужных людей!
На обратном пути Публий Аврелий заглянул в местный храм, где надеялся посмотреть на завещание старого Кризофора.
В Геркулануме у коррупции имелся свой, провинциальный тариф, так что решение этой задачи обошлось ему в тридцать сестерциев.
Племянница Ариадна получила в наследство имение и лавки, а Ничо — некую сумму, правда незначительную, но вполне достаточную, чтобы освободиться от рабства.
Домик в переулке отходил ученице Фемисте с тем, чтобы там продолжало работать философское собрание.
«В общем, вполне справедливое распределение», — решил патриций, проходя перекрёсток, посреди которого знакомый верзила — тот, что хотел арестовать его, — управлял движением повозок.
Здесь главная дорога расширялась, образуя просторный островок, который служил крестьянам рынком. Большие навесы тянулись от домов к столбам на середине дороги и создавали нечто вроде тенистой галереи, где покупатели могли спокойно осмотреть с одной стороны товары, выставленные на складах, а с другой — на прилавках.
На середине брусчатой мостовой смешно кувыркался какой-то горбун, а его напарник, старик с уродливыми ногами и повязкой на глазах, протягивал шапку за подаянием, впрочем, не особенно на него надеясь.
«Балаганные шуты — всегда самые осведомлённые люди в том, что касается событий, происходящих в городе», — подумал сенатор и решил прощупать почву.
Быстро проходя мимо слепого, он как бы случайно уронил в его шапку не медный асе, а серебряную монету. Приподняв повязку, несчастный инвалид оценил подаяние и, благодаря за чудо благодушных богов, тут же вскочил, готовый следовать за щедрым благодетелем.
— Господин, господин! Моту принести тебе складную скамейку, проложить дорогу в толпе и отогнать попрошаек, — с готовностью предложил он свои услуги. — А хочешь, найду тебе женщину? Я знаю всех красивых девушек в Геркулануме!
— И танцовщицу Гликерию тоже? — пожелал узнать сенатор, не замедляя шага.
— Это кривляка, господин, и потом, она уже занята…
— Как так? — удивился Публий Аврелий.
— Притворяется строгим философом, но при этом не стесняется принимать по ночам своего прекрас…
— Продолжай! — потребовал патриций, позвенев кошельком.
— Его видел мой приятель, но, к сожалению, у приятеля очень странная болезнь, от которой так сильно пересыхает во рту, что он и слова вымолвить не может…
— Ну так давайте промочим горло! — предложил Публий Аврелий и вскоре, усадив горбуна и его приятеля на скамью в термополиуме, приказал принести полную амфору вина, которое восхваляла вывеска.
— Эта Фемиста, или Гликерия, как тебе больше нравится, водит бедного Флория за нос. Когда старик умер, двух дней не прошло, как она опять стала изображать из себя недотрогу. Так что теперь Флорий обивает у неё пороги, проклиная брата, который не позволяет взять её к себе…
— Но ты уверен, что он принял бы её как сожительницу?
— Трудно сказать. Непонятно, к чему клонит эта хитрюга, но в конце концов она победит, вот увидишь. Флорий торчал под её окном даже в ночь убийства…
Публий Аврелий насторожился и знаком велел продолжать.
— Таверна «Венера» едва закрылась, и я искал удобное местечко, где бы переночевать. Только пристроился в углу на тротуаре, как увидел, что Флорий бросает ей в окно камушки. Фемиста выглянула на мгновение и тут же закрыла ставни… Эх, умеет же она сводить мужиков с ума…
— Предлагаю работу: сможете последить за Флорием, но так, чтобы он не заметил? — спросил сенатор.
— Слежка — наша специальность, господин, мы умеем быть практически невидимыми! — заверили нищие, радуясь, что получили возможность разжиться парой сестерциев.
— Эта коварная Фемиста опять обманула меня! — возмутился Публий Аврелий. — Привести мне её сюда немедленно! Кастор!
— Пусть лучше её доставят вигилы, патрон, — посоветовал вольноотпущенник. — Я рискую потерять моё прикрытие, если отправлюсь в дом философа от твоего имени, что будет довольно печально, потому что я уже заполучил кое-какие интересные сведения. Конечно, я мог бы добиться и большего, если бы не этот отвратительный ученик философа с чёрной бородой, который всё время путается под ногами…
— Очень возможно, Ничо намерен ухаживать за Ариадной и видит в тебе опасного соперника, который хочет завладеть лавками.
— Я уверен, что сумел бы весьма расположить к себе девушку, если бы ты постарался подольше задержать Фемисту.
— У тебя будет столько времени, сколько нужно, Кастор. Эта маленькая змея должна кое-что объяснить мне!
— Думаешь, она вместе со своим любовником убила Кризофора?
— Видели, как она разговаривала с ним после закрытия таверны «Венера».
— Значит, во втором часу ночи, а это никак не совпадает с предположением, будто убийство совершено незадолго до рассвета. Однако завещание порождает и некоторые сомнения относительно этой ученицы философа, не говоря уже о том, какое недовольство оно вызывало у Ариадны. И вообще просто чудо, как эти две женщины смогли целый год прожить вместе, особенно если учесть, что при этом ещё делили одного и того же мужчину.
— Ариадна как-то намекала на Кварто Векония?
— Нет, он для неё что бельмо на глазу, как и всякий другой человек мужского пола!
— В таком случае как же тебе удалось так быстро расположить её к себе?
— Просто, мой господин, — широко улыбаясь, ответил вольноотпущенник. — Она поверила, будто я — греческий любовник.
— Гениальная идея, Кастор! — безоговорочно одобрил патриций.
— Твоя новая одежда немало помогла мне в этом. Кто ещё, кроме женоподобного юноши, наденет на себя чёрную тунику с богатым серебряным шитьём? Больше того, патрон, между нами говоря, тебе стоило бы избавиться от этой неприличной туники, которой завидуют все педерасты на побережье. А я, напротив, мог бы использовать её для переодеваний… — посоветовал Кастор, вовсе не собираясь возвращать одежду, которую служанки в таверне «Венера» на самом деле нашли необычайно мужественной.
— Ладно, оставь её себе, — попался на крючок господин, — но сделай так, чтобы Фемиста появилась здесь ещё до вечера!
Публий Аврелий, как обычно, предавался размышлениям, лёжа в ванне, пока рабы-банщики омывали его.
Если, как намекала Ариадна, Кризофор страстно влюбился в Фемисту — а пункт в завещании позволял предположить такое, — то вполне возможно, что, обнаружив молодую ученицу вместе с Флорием, учитель дал выход своему гневу со всеми вытекающими из этого последствиями.
Но зачем было убивать его? Жалкий домишко в переулке не стоил того, чтобы пойти под суд за убийство…
— Осторожнее со скребницей, несчастные! Или вы думаете, будто расчёсываете барана? — сердито прикрикнул Публий Аврелий на рабов.
«Какие неловкие!» — подумал он и вдруг почувствовал, как не хватает ему его римских слуг — массажистки Нефер с её чудесными руками, Филлиды и Иберины, которые как никто умели самым красивым образом уложить складки на его тоге, раба-брадобрея Азеля, истинного ювелира в своём деле, носильщиков-нубийцев, дотошного управляющего Париса…
Разве смог бы он обойтись без них или жить вдали от своего дома, что в двух шагах от форума, этого пупа земли? А его библиотека, его огромные триклинии, просторная спальня, тёплые ванны, кабинет с гермой Эпикура… Так ли необходимо расставаться со всем этим, чтобы обрести мудрость?
В домике Кризофора нет водопровода, подумал сенатор, комнаты небольшие, тёмные, и всё же Фемиста, похоже, очень хорошо себя там чувствует.
Нужно приготовиться встретить её со всей помпой римского магистрата, решил он, выходя из бассейна, и, ещё мокрый, с накинутой на тело простынёй, стал рыться в дорожной сумке.
Вспомнив колкие замечания секретаря, он сразу же отверг все туники с разными блёстками, а выбрал строгий белый синтезис[81] с простым украшением на плечах в виде золотого меандра[82].
Облачившись в этот изысканный наряд, Аврелий посмотрелся в блестящее медное зеркало: тога ниспадает мягкими складками, сандалии зашнурованы как надо, и сверкающий перстень с рубиновой печатью хорошо смотрится на указательном пальце правой руки.
Он придирчиво оглядел свой наряд, заставив умолкнуть тайное подозрение, будто триумф правосудия — не единственная причина для такой тщательной подготовки.