Ульянова по подбородку. Тот сильно рассердился, затем начались сильные боли. Все это сегодня можно назвать ятрогенией. Вот еще один, весьма характерный пример: «31 июля 1923: Владимир Ильич сегодня спал хорошо, у него прекрасное настроение, гулял до 12–00. Как только пациент увидел профессора О. Ферстера, сразу пришел в резко возбужденное состояние, грозил кулаком. У него гневная мимика, издавал нечленораздельные звуки, долго волновался после его ухода, дрожал, вздыхал».
Надо отдавать отчет, что русский след в создании термина «ятрогения» — это тот пласт истории медицины, где прямого доказательства в виде бумажной записи или научной статьи не было и быть не может. Не только Бумке, но и ни один «немец» из команды лечащих врачей не оставил записей медицинского формата о болезни В. И. Ульянова. Очевидно, врачам, которым заплатили огромные деньги, пришлось давать гарантии молчания. И они эти условия точно соблюдали на протяжении всей оставшейся жизни.
Доктор Освальд Бумке, конечно, предложил термин на основании своего огромного опыта работы в психиатрии.
Глубокое понимание им развития психиатрической научной мысли нашло отражение в пяти лекциях, прочитанных на съездах германских невропатологов в 1924–1925 годах. Они были изданы в СССР в книге «Современные течения в психиатрии». Имя Освальда Бумке запечатлено в клинической практике в виде симптома Бумке.
Если кто-то сможет предложить другого конкретного пациента О. Бумке, наблюдения за которым могли привести к созданию термина ятрогения, я буду только рад, но, похоже, этого никому и никогда не удастся сделать. В итоге, нам остается только след в дневниках лечащих врачей пациента Ульянова.
После создания своего термина профессор Освальд Бумке проживет еще четверть века и умрет через пять лет после окончания Второй мировой войны в 1950 году. «Сверх всего, мы во всяком случае не должны терять связи с пройденной научной эпохой. Лишь её достижения — мы знаем, как велики эти достижения — создали возможность нынешней нашей работы» (Из доклада, прочитанного Освальдом Бумке на общем собрании Германского психиатрического Общества и в обществе германских невропатологов в Инсбруке 25 сентября 1924 года).
Академик В. М. Бехтерев
«Нестабильное состояние равно трудно и больному человеку, и человеку в больном обществе»
Интересное явление — спросите любого врача невролога, кто такой академик Владимир Михайлович Бехтерев, и он ответит, что — невролог, спросите первого попавшегося психиатра, и тот скажет — психиатр, а зададите вопрос нейрофизиологу (очень редкая специальность) — даже он сообщит, конечно, что Бехтерев великий нейрофизиолог, потому что изучал физиологию мозга. Все профессионалы хотят считать академика своим, так как его вклад в науку о мозге велик, знания, которые он внес в мировую науку, обширны, а нам всегда приятно прикоснуться к великому.
Вот как звучало обращение в его адрес в официальном сообщении: «Заслуженный ординарный профессор Военно-медицинской академии, совещательный член Медицинского совета министерства внутренних дел и Военно-санитарного ученого комитета, ординарный профессор Санкт-Петербургского женского медицинского института и член Совета презрения душевнобольных, учрежденного императором Александром III, академик, тайный советник В. М. Бехтерев».
Сегодня многие люди, знакомые с научными трудами или историей жизни академика, в их числе, конечно, есть и врачи, полагают, что выдающегося нейрофизиолога и врача конца XIX — начала XX века В. М. Бехтерева отравили в декабре 1927 года, под самый Новый год. И основания для таких выводов есть.
В конце декабря 1927 года академик должен был участвовать в I Всесоюзном съезде невропатологов и психиатров, для чего с женой приехал в Москву, где поселился на квартире профессора МГУ С. И. Благоволина. 22 декабря Бехтерев был избран почетным председателем съезда и прочитал свой доклад. 23 декабря он руководил съездом, который проходил на Кудринской улице в здании Института психопрофилактики Наркомздрава. Никаких указаний на возможное начало болезни в этот день нет, наоборот, все указывает на благополучие. Он осмотрел лаборатории и посетил в этот же день вечером Большой театр, где давали «Лебединое озеро».
Той же ночью у него появились боли в животе. 24 декабря 1927 года состоялся консилиум профессоров Шервинского и Бурмина, доктора Константиновского. Проводимые ими лечебные мероприятия не дали желаемого эффекта. Появились признаки ослабления сердечной деятельности. Заболевание протекало, если так можно говорить о настолько стремительном процессе, с симптомами, которые можно отнести к токсикоинфекции или холере. Одновременно нарастали признаки общей интоксикации, нарушения сердечной деятельности, дыхания и в 23–45 В. М. Бехтерев скончался.
Но это же симптомы отравления арсенолом (мышьяком)! И, несмотря на сходство указанных заболеваний и отравления, они все же отличались, и врачи могли их дифференцировать уже по клинической картине. Вот как это описано в клинической фармакологии тех лет: «Она (клиническая картина, пометка автора) начиналась с сухости и жжения в глотке и пищеводе, затем тошноты и далее рвоты, к которой примешиваются в последствии желчь и небольшие количества крови; присоединяются сильные боли и, наконец, появляется холероподобный понос, с испражнениями вида рисового отвара… Для дифференциального диагноза от холеры весьма важно присутствие болей и несколько запаздывающее, по отношению к рвоте, появление поноса. Смерть наступает при явлениях затрудненного кровообращения вследствие коллапса и сгущения крови».
Тело академика вынесли из квартиры Благоволина 27 декабря после 13–00, затем была панихида на Моховой улице в актовом зале старого здания Московского университета. Кремация состоялась в тот же день. На панихиде Председатель ЦИК СССР М. Калинин сказал: «Наука неотделима от социализма. У нас есть огромные силы, которые до сих пор этого не осознали. Покойный же тов. Бехтерев усвоил это в самом начале Октябрьской революции. Однако год за годом наука делает медленную передвижку в умах и других ученых, заставляя и их осознать, что наука и социализм — одно и то же».
В Ленинград уже приехала урна с прахом, которую встретило огромное количество людей. Состоялся траурный митинг с участием научной общественности. Урна в тот же день была выставлена в музее Бехтерева при его Институте по изучению мозга и психической деятельности.
Довольно простая проба Марша (проба на мышьяк) позволяла сделать токсикологическую экспертизу даже в те годы, тем более, в РСФСР, где отравления мышьяком и тяжелыми металлами, которые были доступны для населения, встречались довольно часто. Уже на тот момент пробу Марша около века широко использовали именно для обнаружения следов мышьяка в теле умерших. Отсутствие политической воли выяснить причину смерти академика (скорее всего, было дано устное указание ничего не выяснять и закрыть глаза на подозрительность смерти) и объясняет, почему такую пробу не сделали, а тело спешно кремировали и намекает нам на реальность версии отравления, как причины внезапной смерти академика.
При желудочно-кишечной форме отравления мышьяком на вскрытии тела должны были быть обнаружены: «резкая набухлость слизистых оболочек желудка и кишечника, слизистым, иногда пленчатым, эксудатом; Пейеровы бляшки сильно инфильтрированы, эпителиальный слой местами отторгнут (в роде изъязвлений); как брыжжеечные, так и мелкие сосуды стенок кишек резко расширены, с многочисленными мелкими кровоизлияниями…» (Соединения мышьяка. Курс фармакологии, 1929 год). Патологоанатом Никифоров М. Н. так пишет в 1913 году о патоморфологии желудка при таком отравлении: «… сопровождается образованием мелких струпов и эрозий на слизистой».
К сожалению, у нас нет ни данных токсикологического исследования, которое должно было сделано в этом случае, но не было сделано. Соответственно, нет и данных патологоанатомического исследования тела.
Что еще подкрепит версию отравления? Академик был, несмотря на свои 70 лет, очень здоровым человеком крепкого телосложения. В течение всей жизни у него было отменное здоровье. Об этом, кроме многочисленных сведений современников, говорят его фотографии. Незадолго до смерти Бехтерев женился на сорокапятилетней женщине (со слов Н. П. Бехтеревой, она была племянницей всемогущего Генриха Ягоды, фактически исполнявшего функции председателя ОГПУ, поскольку В. Р. Менжинский, сменивший умершего в 1926 году Ф. Э. Дзержинского, постоянно болел).
На здоровье указывает и чудовищная работоспособность академика. Вот какая характеристика дана в книге цикла ЖЗЛ «Бехтерев»: «Проявляя колоссальную настойчивость и титаническую трудоспособность, Бехтерев достиг немалых успехов в осуществлении поставленных планов». 47 названий симптомов, синдромов, точек и болезней, названных по его имени, которые я обнаружил в научной и медицинской литературе, наверное, это один из самых высоких, если не самый высокий результат в научном мире (даже выдающиеся ученые оставляли после себя два-три симптома, названных их именем). Для примера, известные неврологи своего времени Л. С. Минор и Г. И. Россолимо оставили 7 и 6 названий, соответственно, в области неврологии. Таким образом, В. М. Бехтерев был не просто одарен и работоспособен, он и чудовищно продуктивен. Его интересы простираются от изучения проводящих путей, проблем старения мозга до гипнотизма и коллективной рефлексологии. Бехтерев также был очень настойчив в достижении своих целей, иначе не достиг бы того, чего он достиг уже на момент Октябрьского переворота — он академик и генерал медицинской службы.
Именно характер, кипучая энергия и пассионарность нейрофизиолога привели его к смерти 24 декабря 1927 года от рук людей, одурманенных идеями мировой революции, имевших когнитивное предубеждение, что сначала надо разрушить все то, что веками строилось нашими предками. При строительстве нового часто уничтожают старое и, явно, академик мешал в строительстве нового типа человека другой формации. Это главная предполагаемая мною лично причина, которая позволяет закрепить идею политического заказа на отравление академика: