Одновременно «четверка» готовила разгон демонстраций через министерство общественной безопасности и властные городские структуры.
2 апреля было принято решение в трехэтажном строении в юго-восточном углу площади Тяньаньмэнь, примыкавшем к комплексу зданий министерства общественной безопасности, создать «объединенный командный пункт» по руководству пекинским гарнизоном, управлением общественной безопасности и штабом народного ополчения. Весь район площади был поделен на зоны с персональными ответственными, все было взято под жесткий и плотный контроль. Для проведения операции были выделены по три тысячи солдат от министерства общественной безопасности и от народного ополчения, которых поддерживали войска пекинского гарнизона. Все они были приведены в состояние полной боевой готовности. Они также получили приказ производить аресты.
Вечером 2 апреля была введена в действие инструкция упомянутого «командного пункта», в которой предписывалось выходить на площадь под видом штатских людей и арестовывать тех, кто «распространяет клеветнические слухи политического характера», а также «контрреволюционные лозунги и листовки». Предписывалось также вести наблюдение за теми, кто «планирует выступления», устанавливать места их жительства, выявлять, задерживать и доставлять в участки тех, кто «имеет намерения создавать беспорядки».
2 апреля в 4 часа 40 минут утра на площади побывал Ван Хунвэнь. При свете электрических фонариков он ознакомился с надписями у памятника, осмотрел венки, затем позвонил своему ставленнику в министерстве общественной безопасности: «Ты что, все спишь? Я только что был на площади Тяньаньмэнь и ознакомился с ситуацией. Вы уже зафиксировали на пленку все эти реакционные надписи, стихи и прочее? Как же можно не фиксировать их? Ведь это основа для раскрытия преступлений! В противном случае как и где мы потом найдем этих людей? Тебе следует послать туда своих людей, чтобы все это заснять на пленку; следует думать о раскрытии преступлений в будущем!»
В этот же день в ЦК КПК и в пекинский горком КПК было направлено обращение от имени пекинского горкома КСМК, в котором «настоятельно требовали» принять соответствующие меры, а также заявляли о том, что «пока эти беспорядки не будут подавлены, мы не успокоимся».
В этот же день начались аресты. Были арестованы 6 человек. Ученик одной из пекинских средних школ был схвачен только за то, что помешал агенту в штатском сорвать листовку.
В день поминовения усопших, 4 апреля 1976 г., министерство общественной безопасности начало фиксировать номера автомобилей на площади, срывать листовки и лозунги, вести наблюдение за гражданами, устанавливая их адреса. Выявляли тех, кого считали потенциально опасными. Агенты получили приказ хватать подозрительных, а если это оказывалось невозможным, то фотографировать их, чтобы подвергать преследованиям в будущем. Арестовывали под предлогом захвата контрреволюционеров. Был дан приказ готовить тюрьмы к приему многочисленных арестованных— планировались массовые аресты.
Цзян Цин говорила: «Да гарантирована ли еще безопасность ЦК? Почему не схвачены те, кто выступает с нападками на ЦК? Вы будете отвечать за то, что эти люди не арестованы!» Слова Цзян Цин побудили власти действовать более решительно. Об арестах докладывали «четверке».
3 и 4 апреля были арестованы 26 человек.
Ночью 4 апреля протестующие разошлись по домам, и тогда власти приступили к решительным действиям. Глубокой ночью на площадь выехали 200 грузовиков. Венки стали ломать и бросать в кузова автомашин. В два часа ночи пригнали подъемный кран, чтобы убрать самый тяжелый венок из металлических конструкций. К четырем часам утра венки в основном были убраны. Мостовые мыли из пожарных шлангов. Сами венки частично доставили на кладбище Бабаошань и в парк Сунь Ятсена, как «вещественные доказательства» «преступлений». На всех подступах к площади были установлены заградительные посты, дабы не допустить появления новых венков.
В 5 часов 10 минут утра 5 апреля в «командный пункт» приехал Ван Хунвэнь. Он заявил: «За последние два дня над площадью действительно установлен контроль. А что касается этого вчерашнего (Ван Хунвэнь имел в виду одного из демонстрантов, который в своем выступлении резко осуждал «четверку». — Ю.Г.), то именно я и настоял на том, чтобы схватить его. А чего, собственно говоря, бояться? Схватка так схватка. Ранили народных ополченцев и народных полицейских, я навестил их в госпитале и подбодрил». Ван Хунвэнь продолжал: «Да все дело именно в том, что не довели до конца расследование того, где истоки клеветнических слухов, в июле, августе и сентябре прошлого (то есть 1975 г.) года. На сей раз следует установить, кто и какую роль тут играет. Да пусть даже следствие приведет в ЦК, в Госсовет, да пусть даже к самому небесному императору, все равно дело нужно довести до конца; да я сам тоже буду надевать им наручники».
Он также требовал: вы должны «следовать за самыми опасными и вредными; тех, кто улизнул с площади, тоже надо схватить; 4 апреля были схвачены трое таких; вы должны неотступно следить за ними; причем не только за простонародьем, а надо иметь в виду и буржуазию внутри партии; народные ополченцы должны принимать участие в борьбе против буржуазии внутри партии».
Около 6 часов утра колонна учащихся 172-й пекинской средней школы двинулась из северо-западной части площади к памятнику народным героям, который был оцеплен солдатами и народными ополченцами из числа рабочих. Они не позволяли школьникам приблизиться к памятнику. Один из школьников спросил: «Почему вы не даете нам подойти к памятнику?» Ополченцы ответили: «Потому что тут будут производить ремонтные работы». Тогда посыпались вопросы: «Почему ремонтировать понадобилось именно сейчас, а не раньше; почему нельзя сделать ремонт позже? Почему не разрешаете возложить венки? Куда вы убрали венки?» Один из ополченцев ответил: «Мы получили приказ ночью. Нам велено здесь наблюдать за порядком. А когда мы сюда пришли, то венков уже не было. Больше нам ничего не известно».
Молодежь прорвала оцепление. Установили у подножия памятника венок, но тут раздались предложения поднять его выше. И тогда ребята, встав на плечи друг другу, укрепили венок на самой вершине монумента.
Около половины восьмого утра с южной стороны площади, со стороны упоминавшегося «командного пункта», к памятнику приблизился военный лет сорока с карандашом в руках. Он забрался на возвышение и обратился к находившимся возле памятника: «Не делайте этого. ЦК уже принял решение. Больше не нужно приносить венки». Он потребовал, чтобы венок был убран. Его слова вызвали возмущение. Раздались крики:
— Это какой же такой ЦК распорядился таким образом?
— От чьего имени ты тут выступаешь?
— А как ты относишься к премьеру (Чжоу Эньлаю)?
— Куда вы дели венки? Верните нам наши венки!
— А ну, скажи: почему вы не разрешаете возлагать венки в память о премьере Чжоу Эньлае? Почему вы утверждаете, что с почтением относиться к могилам и памятникам, убирать и украшать их — это все, дескать, «негодное старье», а сами всего несколько дней тому назад убрали территорию возле памятников бойцам Советской Армии, павшим в боях во время антияпонской войны, и возложили к этим памятникам цветы?
(Это — любопытный штрих общей картины. В конце 1975 г., вскоре после смерти Кан Шэна, Хуа Гофэн, который был тогда руководителем системы органов безопасности и заместителем премьера Госсовета КНР, дал распоряжение, в соответствии с которым на родину были отпущены члены экипажа нашего военного вертолета, который из-за погодных условий совершил вынужденную посадку на территории КНР в Синьцзяне, после чего содержался в тюрьме. Несколько месяцев китайская сторона игнорировала усилия наших представителей, направленные на решение этого вопроса. И вот, сразу после смерти Кан Шэна, Хуа Гофэн обрел, очевидно, известную свободу действий и освободил экипаж. Таким образом, и Хуа Гофэн, и, вероятно, «четверка» делали жесты, демонстрировавшие желание известным образом менять атмосферу в наших двусторонних отношениях, которая на протяжении всех лет «культурной революции» оставалась крайне напряженной.)
Некий пожилой рабочий со слезами на глазах обратился к этому военному: «Наш дорогой премьер Чжоу Эньлай отдал народу свое сердце, свою кровь, отдал всю жизнь. Наш дорогой премьер всего три месяца тому назад простился с нами. Так почему же мы не можем принести самый маленький венок, чтобы почтить его память? Неужели же это тоже считается у вас «преступлением, нарушением законов»?» Он добавил: «У этих негодяев явно есть злые намерения».
Некий молодой человек закричал: «Долой всякого, кто против премьера Чжоу Эньлая! Клянемся до самой смерти защищать премьера Чжоу Эньлая! Клянемся не пощадить самой крови и жизни в борьбе против буржуазных заговорщиков!»
И тут из толпы раздался крик: «Пусть они вернут венки, а если не вернут, то пусть катятся ко всем чертям!»
«Немедленно верните венки!»
Раздались требования: «Ты солдат восьмисотмиллионного народа и должен стоять вместе с народом. Верните венки!» И еще: «Если ты не ответишь народу, ты не достоин называться солдатом народной освободительной армии!» Кто-то попытался сорвать с военного фуражку. Другие не позволили: «Не надо срывать с него фуражку. Пусть чувствует ответственность быть бойцом народной освободительной армии!»
Военный растерялся.
Некая женщина закричала: «Товарищи! Не бейте его! Если уж кого-то бить, то этих негодяев. Это они отдали приказ увезти венки».
Люди ответили: «Мы больше не можем молчать; пойдем на открытую схватку с ними!»
Откуда-то возникли военные в ватных пальто (в таких обычно ходила охрана Чжуннаньхая) и, заявив, что они с этим служащим «разберутся», увели его.
В толпе раздался призыв спеть «Интернационал», обратившись лицом к воротам Тяньаньмэнь. И зазвучали слова: «Никто не даст нам избавленья; ни бог, ни царь и ни герой; добьемся мы освобожденья своею собственной рукой».