— А что, видно?
— Видно.
— По рубашке?
— В том числе.
— Я вам открою секрет: рубашки я сдаю в прачечную «Снежинка», — засмеялся в свою очередь Малинин. — А вы прямо как следователь, честное слово!
— Тут не нужно быть следователем. Каждый человек при желании может развить свою наблюдательность… Ложимся?
Когда улеглись по койкам, сосед объяснил:
— Я случайно обратил внимание, как там у вас все уложено в чемодане, когда вы его открыли. Женская рука. Ошибся?
— Нет, правильно.
— Вот видите. Я и есть следователь. Как ни странно. Гасим свет? — И приподнявшись на койке, щелкнул выключателем. — Что, удивились?
— Нет…
— Хотите что-то спросить? Спрашивайте.
Малинин спросил:
— В командировке?
— Да, как видите.
— А по какому делу, если не секрет?
— А вот по этому, — сказал сосед. — По тому же, что и вы…
Утром Ермаков делал зарядку. Стоял босиком на коврике перед открытым окном, худощавый, жилистый, в длинных трусах и майке, и, громко сопя, с выражением сосредоточенности на лице выполнял упражнения. Малинин вышел из панной и остановился, разглядывая своего соседа. Сначала тот довольно долго приседал, наконец, хрустнув суставами, облегченно выпрямился и замер, потом развел руками, потом упал на коврик, стал отжиматься…
Тут послышался стук, дверь приоткрылась и в номер осторожно заглянул мужчина в очках.
— Извините, — пробормотал он, увидев Ермакова на полу.
— Что вы хотели? — спросил тот.
— Мне товарища Ермакова.
Ермаков молча поднялся, взял со стула свои спортивные штаны, не спеша натянул.
— Вы давайте — либо туда, либо сюда. И дверь поплотнее, сквозняк, — сказал он. — Так что вы хотели?
— Я врач Белоконь, — представился мужчина. — Был в том поезде, пытался оказать машинисту первую помощь…
— Вернее сказать, последнюю, — проговорил Ермаков.
— Меня просили задержаться до вашего приезда.
— Хорошо, подождите там.
— Скажите, смогу я сегодня уехать? Управимся до вечера?
— Не знаю, а что?
— Ну, я, собственно говоря, не рассчитывал… У меня здесь никаких больше дел…
— Вы не даете мне одеться, — сказал Ермаков.
— Хорошо, — кивнул мужчина. — Я подожду.
Он вышел. Ермаков, сидя на кровати, застегивал сандалеты. Потом поднялся рывком и с полотенцем на плече удалился в ванную. Оттуда сквозь шум воды донеслось пение. Со словами «а степная трава пахнет горечью» он появился вновь — свежий, источающий бодрость. Ловко, одним движением натянул тенниску, другим движением пригладил плешь на голове.
Тут в дверь снова постучали.
— Кто там? — сказал Малинин.
— Кто там? Ну? — вторил недовольно Ермаков.
Вошли сразу трос в милицейской форме.
— Ого, сколько вас! — удивился Ермаков.
Его бодро приветствовал пожилой милиционер.
— Герману Ивановичу! Давненько!
— Давненько, да.
Пожилой милиционер, а следом за ним двое других, помоложе, уселись на кровати.
— Вот такие у нас тут дела, видите, — вздохнул пожилой.
— Плохие дела, — согласился Ермаков. И спросил: — А что это вы с утра пораньше, Скворцов? Что вдруг за паника?
— Никакой паники. Кое-какие бумажки принесли.
— Ну давайте. Что там у вас?
— Заключение ведомственной комиссии, протокол осмотра…
— Протокол! Ох, а замусолили! — поморщился Ермаков и закрыл папку. — Ладно, разберемся.
— Герман Иванович, я хотел предупредить… — начал было милиционер, но осекся, только сейчас заметив в номере постороннего. — Это кто? — спросил он удивленно, разглядывая Малинина.
Тот стоял перед зеркалом, повязывал галстук.
— Это я, сосед двухместный, — не оборачиваясь, отозвался он. И надел пиджак.
Потом, не торопясь, словно не чувствуя на себе нетерпеливых взглядов, Малинин прошествовал к кровати.
— Нy-ка, сержант, — сказал он расположившемуся там и задремавшему было милиционеру и, когда тот наконец поднялся, извлек из-под кровати чемоданчик, раскрыл. Потом так же не спеша пошел к двери.
Они столкнулись на улице у телефонной будки — лицом к лицу… Парень звонил по междугороднему, и Малинин, стоя в ожидании у будки, слышал его отрывистый, возбужденный голос. То, что парень нервничал, стучал в сердцах кулаком по стенке кабины, и в особенности его железнодорожный форменный китель — это все как-то сразу насторожило Малинина
А когда парень, швырнув на рычаг трубку, выскочил из кабины и они впрямь столкнулись лицом к лицу, сомнений у Малинина не осталось: он! Тот самый, с оторванным рукавом. Сумасшедший из серенького утра, напугавшийся до смерти.
И он раздумал звонить, потащился по улице вслед за парнем.
Шагу пришлось прибавить — парень шел быстро. Быстро и как-то бочком, отвернув от прохожих лицо. Шмыгал мимо людных мест в тихие улочки. Но и на улочках — Малинин это ясно видел — на него оглядывались, останавливаясь, провожали долгими взглядами.
Но вот Малинин его потерял. Свернул следом за угол, а там никого. Потоптавшись, двинулся было в обратную сторону, но вовремя заметил витрину в глубине переулка.
Сквозь витрину он разглядел парня — уже за стойкой, с кружкой в руках. И вошел в пивной бар.
Потом Малинин с кружкой подошел к стойке, где расположился парень, и встал напротив.
— Не помешаю? — спросил он.
Парень кивнул, даже не посмотрев.
Не такой уж он был и парень. Малинин смотрел с интересом, разглядывал открыто: лет тридцать на вид, молодой такой папаша, отец семейства, уже вполне солидный и уверенный.
Он, видно, помешал парню — тот, чувствуя взгляд, поднял глаза, посмотрел настороженно. Неизвестно, сколько б они еще так простояли, переглядываясь, только парень вдруг залпом допил пиво, поставил кружку и быстро вышел из бара.
Малинин тоже вышел на улицу. Знакомая фигурка уже маячила далеко впереди.
Парень свернул в переулок и, снова оказавшись на центральной площади, быстрым шагом направился к Дому культуры. Там стоял милицейский «газик».
Малинин, вышедший следом на площадь, видел, как парень пырнул в «газик" и через минуту-другую на ступенях Дома культуры появился Ермаков. В сопровождении пожилого железнодорожника он тоже подошел к «газику».
— А этот где… как его… Ну, который спрыгнул? Помощник машиниста.
— Губкин, — пояснил Голованов, начальник депо. И обратился к водителю: — Губкина не видел?
— Здесь Губкин, — донесся из-под тента голос парня.
Сели, поехали. Начальник депо рассказывал:
— Такая есть идея — депо имени Тимониных, отца и сына, Михаила и Евгения. Машинист, сын машиниста. Два героя. Я у его отца помощником начинал. Под бомбежкой составы водили. Михаила на моих глазах ранило тяжело, так и не оправился, умер после войны… А Евгения я за руку в депо привел, стал у меня помощником. Видите как — отца хоронил, теперь вот сына…
Открылись ворота. Они въехали на территорию депо.
— Вот оно, хозяйство. Вы у нас впервые? — снова заговорил Голованов. — Тесновато, конечно, постройки довоенные. Давно ставили вопрос о расширении. Сейчас, я думаю, это дело решится. Сами понимаете, в свете последних событий… Грешно говорить, но Евгений нам помог…
В приемной начальника дожидались люди. Когда Голованов с Ермаковым вошли, сразу несколько человек поднялось навстречу.
— Члены ведомственной комиссии. Бобров, ревизор по безопасности… — Голованов начал представлять ожидающих Ермакову. — Фесенко, замначальника по движению… Плоткин, начальник смены…
— Здравствуйте, — кивнул Ермаков и, не дожидаясь хозяина, прошел в кабинет.
Через мгновенье появился Голованов:
— Ну как? Пускай войдут?
— Зачем?
— Не хотите познакомиться?
— Так я познакомился. Заключение при мне, с их подписями. Целых девять подписей.
— Ну тогда всё?
— Пока всё.
Голованов кивнул и занял место за массивным столом. И сразу оказался среди макетов, грамот и вымпелов — знаков многолетней работы, успешной и признанной. Распорядился по селектору:
— Пухова с дрезиной — к диспетчерской. И Губкина давайте, где он там?
Тут дверь открылась, появился Губкин.
— Есть Губкин, — сказал он, входя.
Ехали на дрезине через лес Ермаков, Голованов, Губкин и еще двое в железнодорожной форме. С обеих сторон стеной подступала чаща. Ехали и ехали в ее сумерках, храня молчание.
Потом ослепило, ударило в глаза солнце — дрезина выкатилась на простор, в ясный погожий день. Открылись поля, перелески, усыпанные домиками холмы, река, изогнувшаяся в низине, и вдали — четкие контуры города с заводскими трубами.
Выйдя с одноколейки на магистраль, освобожденно заурчав мотором, дрезина помчалась по прямому, как стрела, пути.
И сразу, будто проснулся, заговорил Губкин:
— Вон с горки они той, за мостом… Это, считай, под самый нам под нос! И главное дело, из-за поворота, сбоку. Если б, допустим, от Кашино катились, по прямой, а то ведь, сволочи, сбоку! Вдруг раз — и пожалуйста, лоб в лоб, шесть штук! Вон с горки той. Мы с Женькой и моргнуть не успели…
Парень быстро, невнятной скороговоркой лепил слова и все ерзал беспокойно все тыкал пальцем, в сторону проклятой горки, которая и вправду уже виднелась за мостом.
— Они, значит, идут на нас и идут, а мы хоть бы что… Такое вдруг сразу состояние. Чувствую, вроде у меня конечности отнялись. Вот так стою, пошевелиться не могу! — Он поднялся и показал, как именно он стоял. И продолжал, обращаясь к Голованову: — Вот верите-нет, Павел Сергеевич, ни рукой ни ногой! Прямо вдруг паралич…
— Ты следователю, следователю, — сказал Голованов. Он не смотрел на болтливого попутчика, сидел, отвернувшись в сторону.
Парень замолчал и, бросив на Ермакова быстрый взгляд, спросил:
— Вы меня кем? Свидетелем?
— Свидетелем, да.
— А обвиняемым кого?
— Посмотрим.
— Вон туда смотрите, не ошибитесь. Вон туда. — Он снова ткнул пальцем в сторону горки, которая стремительно приближалась и росла, пока не выросла в массивную, заслонившую солнце громаду. — Там им всем, гадам сафоновским, на полную катушку надо. То вагон у них ушел, то в семьдесят пятом дрезина убежала — в Кашино поймали! Всю дорогу они нам подарки!..