КоровьевПо мотивам романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»
В незапамятные времена на севере Франции существовала одна небольшая, но очень грозная крепость, в которой жили рыцари. Могучие воины, они обладали воистину огромной силой, не знали слабости, слез, грусти и печали. Не ведали они страха, не веровали в бога. Они редко выходили в большой мир, но стоило только какому-нибудь государству вторгнуться на их территории, как они тут же собирались и шли в огромный разрушительный поход. После окончания боя на поле не оставалось ни одного выжившего. Рыцарская армия состояла из десяти тысяч воинов; на черных как смоль конях, под черным флагом, в режущей по ушам тишине они плавно, словно ночь, сменяющая день, вытекали на поле и безжалостно расправлялись с желающими занять их земли противниками. Глаза их горели, будто звезды, и они ехали с улыбкой, словно предвкушая победу.
Никто не знал, откуда они появились, однако старожилы близлежащих деревень поговаривали, что некогда предводитель этой армии заключил сделку с самим дьяволом. Ценой дарованной непобедимости и бессмертия стала любовь, которую рыцари поклялись навсегда изгнать из своих сердец. С той поры в крепости Бьехос с улиц исчезли все цветы, пропал детский смех, с каждым годом все реже посторонние допускались в недра замка, закрылся рынок… Немногие побывавшие там после говорили, что все здания покрылись плотной серой массой, которая с течением времени становилась черной. Под лунным светом все здания блистали ярко-серым цветом, и вдалеке проезжающие путники порой удивлялись упавшей на землю звезде.
У смурного правителя той крепости не было имени. Он не принимал участия в сражениях, был тем самым — десятитысячным воином, который оставался чуть поодаль, крепко сжимая древко знамени длинными белыми пальцами, и напряженно всматривался светлыми глазами в горизонт. Едва первые лучи солнца оповещали мир о наступлении утра, он громко кричал, и вся могучая армия испарялась, оставляя недоумевающих противников. Стоило же солнцу зайти, как битва возобновлялась.
Скоро XIII век должен был прийти на смену XII, а крепость продолжала процветать (если так вообще можно сказать про мертвый город). Но в один прекрасный день все исчезло, не осталось ни малейшего следа как от армии, так и от ее предводителя. Первое время ходила легенда, что, мол, во время осады французского города Тулузы предводитель рыцарей позволил себе каламбур на тему света и тьмы:
A totz cels de la vila, car en Symos moric,
Venc aitals aventura que l'escurs esclarzic[28].
Это были последние слова «свободного» рыцаря, некогда опрометчиво заключившего союз с сатаной. После этого он на долгие столетия потерял право являться миру в истинном своем обличье и был обязан отслужить свою шутку годами нелепого шутовства. Он вошел в свиту дьявола, где помимо него на тот момент были два демона: демон-паж и демон-убийца.
Он лишился всего, что любил, но осознавал свою ошибку и, сохраняя в себе гордого рыцаря, с честью играл постыдную роль шута. Он, именуемый теперь Фаготом, изучил около ста языков от скуки, освоил физику и периодически в корне менял устои общества, в котором находился. Было одно обязательное условие — анонимность. Никто не должен был узнать о его существовании.
В XV веке он обосновался в Англии, пристрастился к спиртному и часто захаживал в один кабак, где собирались поэты, мнившие себя величайшими людьми современности. Незаметно он вошел в их узкий кружок, и никто не обращал внимания на тихонечко сидевшего в уголке невысокого, полноватого, с чрезмерно узким носом, всклоченными светло-русыми волосами и равнодушными серыми глазами мужчину непонятного возраста и сословия. В очередной вечер, после того как основная масса «поэтов» опьянела до такого состояния, что сочла разумным продолжить ночь в своих постелях и покинула кабак, за столом остался один худой и бледный юноша с нечесаными черными волосами и круглыми грустными темными глазами, который пытался сложить рифмы на клочке бумаги. Фагот же по обыкновению сидел в своем углу перед кружкой (никто никогда не видел, чтобы он пил из нее, но она стала такой же частью его, как шляпа с потрепанным павлиньим пером). Юноша поднял на него глаза, вздрогнул, встретив ответный взгляд, но был уже не в силах отвести глаз.
Проснулся он от обыденного кукаренья петуха за окном, проснулся в своей кровати в тесной комнате, которую снимал за незначительную сумму у дочери тети двоюродной сестры бабушки друга его отца. На столе лежали листы. «Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь», — значилось на обложке. В недоумении юноша начал читать написанное от его имени… Восторг! Едва ли он, с трудом представляющий, как сложить четверостишие, смог за ночь написать несравненный шедевр. Ошеломленный, он упал на пол и, улыбаясь, словно путник, нашедший воду в пустыне, рассмеялся. Взгляд его упал на кусочек бумаги, торчащий из-под подушки. «Меня нет.
Есть только ты. И ты — Уильям Шекспир. Твое имя, твои произведения останутся в веках. Никто не должен знать о том, кого нет. Постарайся меня правильно понять. Твоими устами будет говорить твое время. Фагот». Больше юноша не смеялся, на него словно свалилось предвкушение и осознание грядущей славы, записка была незамедлительно сожжена, комедия отнесена в театр, а на вырученные деньги куплена новая одежда. С той поры периодически поутру он находил в своей комнате исстроченные твердой рукой листы, подписанные его именем…
Среди писателей, на помощь к которым периодически приходил Фагот, — Эдгар Аллан По, Николай Васильевич Гоголь, Александр Иванович Введенский и многие другие.
Порой «помощь» этого спутника сатаны заканчивалась плачевно для тех, кто ее принимал. Михаил Александрович Врубель при случайной личной встрече с нелепым господином, который назвал себя Коровьевым, остался равнодушен к пронзительному взгляду, который никак не соответствовал внешнему виду самого Коровьева, и был с ним груб. Рыцарь очень оскорбился поведением студента-юриста и, пожалуй, в первый и последний раз решил отомстить. Но если бы не его месть, знали бы мы сейчас эту грубоватую фамилию — Врубель? Ощущая на себе влияние внешнего мира намного острее, чем окружающие, молодой человек решил посвятить себя искусству. Одна из самых знаменитых его работ — «Демон» — была написана в состоянии апатии и депрессии, рукой будто водил кто-то другой, что-то неземное выливало краски на палитру и смешивало их на холсте. Той ночью он не сомкнул глаз, ощущение страха подступало отовсюду: мерещились война, рыцари, черный свет, злой и сильный взгляд словно изнутри высматривал и колол где-то около сердца. Этот страх так и не отступил, и Врубель провел последние годы своей жизни в психиатрической больнице с диагнозом «шизофрения» (раскол сознания, когда в человеке будто несколько обитают).
Единственное, что не мог спокойно переносить Фагот, — война. Стоило ему только краем уха услышать о том, что где-то начинается война, он не находил себе покоя и вспоминал то давнее время, когда был свободен, когда выезжал на поле боя рука об руку с такими же, как он, и наслаждался предвкушением победы.
После случая с Врубелем он опасался сильно воздействовать на людей и на какое-то время ушел в себя еще глубже, стал прогуливаться в одиночестве по людным местам; там, один среди компаний людей, чувствовал он себя свободнее, чем можно было предположить. Редкая компания захочет принимать в себя новых, тем более таких несуразных участников, как господин Коровьев. Случайный разговор с очередным пьяным поэтом (им оказался Есенин во время его пребывания в Америке) закончился тем, что белокурый певец полей повесился, перед смертью мучаясь видениями («Черный человек»).
Людей рыцарь так и не смог понять и полюбить. Они казались ему слишком слабыми, лживыми. Проведя многие века среди среднестатистических представителей рода человеческого, он разочаровался в них и перестал вдохновлять поэтов и художников, наталкивая на верный путь, а, напротив, стал всячески глумиться, создавать нелепые ситуации и просто пакостить по мелочам. Устал. Мысли о былом могуществе покинули его разум, все то, чем он был до той дурацкой шутки, оставляло его. Тогда и случилась московская история, после которой он обрел свободу и вернулся к истинному себе.
«Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звезд.
Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная лупа, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда.
Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозваного переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах консультанте, в том, кто теперь летел непосредственно рядом с Воландом по правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом.
— Почему он так изменился? — спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.
— Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, — ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, — его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!»