. Мы чудно пили чай в имении Трепассен…
Мирный вид, запечатленный на открытке, чай на газоне в духе Агаты Кристи – все исчезло, все поглотил упадок. Возникло какое-то странное, тревожное чувство. Не просто ощущение, которое приходит, когда видишь дом, долго находившийся в небрежении. Что-то куда более мрачное, как бывает там, где таятся тайны, где люди были страшно несчастны и никто не пришел их утешить.
Погрузившись в эти мысли, Хэл пересекла замерзший газон, слыша, как под ногами потрескивают промороженные травинки. Воздух был свеж, холоден; она выдохнула и стала смотреть, как рассеивается пар. Потом обернулась на дом и поняла, что отошла уже довольно далеко и парк на самом деле огромен. Почти дойдя до края газона, в паре сотен ярдов от дома, она заметила рощицу. За деревьями по центру почудилось что-то темное. Вода?
– Умиляетесь своим владениям?
Голос послышался сзади, с пригорка, и Хэл, подскочив, завертела головой. По газону, засунув руки в карманы, спускался Абель.
– Вовсе нет.
Ответ вырвался в оборонительной интонации, еще прежде чем она успела его обдумать, и вспыхнули щеки – явно не от холода.
Однако Абель только рассмеялся и подкрутил усы.
– Я не Хардинг, вам нечего беспокоиться на мой счет, с моей стороны не будет никакой враждебности, уверяю вас. Я, как вы уже слышали, и так ничего не ждал.
Хэл обхватила себя руками, не зная, что сказать. Для человека, которому безразлично то, что его оставили без наследства, Абель уделял этому обстоятельству достаточно много внимания. Она вспомнила слова Митци, сказанные той в библиотеке. О, Абель, перестань разыгрывать из себя святошу! Неужто он в самом деле такой бессребреник? Неужто можно искренне не испытывать никакой горечи, когда твоя родная мать оставляет тебя без гроша?
Абель, кажется, почувствовал, что разговор ее смущает, по крайней мере, вызывает неловкость, и сменил тему.
– Но расскажите же мне, что произошло за завтраком?
– За завтраком? – замялась Хэл. Она припомнила, как чуть не подрались Хардинг и Эзра, и решила, что лучше остаться в стороне, не ввязываться в эту сложную паутину обид и привязанностей, столь ощутимо опутавшую братьев. – Я… Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Хардинг и Эзра слегка… словом, несколько повздорили.
– О, не волнуйтесь за них, – рассмеялся Абель, поравнявшись с ней и подстроившись к ее шагу. – Они дерутся с тех пор, как Эзра научился говорить. А кстати, если мы здесь свернем налево, я смогу показать вам лабиринт.
– Здесь есть лабиринт?
– Ну так, средненький. Вон там. – Абель махнул в сторону, противоположную роще, в дальний конец газона. – Но вообще-то я не о нем. Видите клубы дыма на лестнице?
– Ах, это! – Хэл рассмеялась с облегчением, что щекотливая тема осталась позади. – Тостер загорелся.
– Да вы что? А я-то думал, это миссис Уоррен пыталась поджечь дом, чтобы он не достался недостойному наследнику.
Хэл будто ударили, щеки вспыхнули, и лицо у Абеля перекосилось.
– О Господи, Хэрриет, простите, это невероятно грубо с моей стороны. Я не имел в виду вас, я хотел сказать… Знаете, в миссис Уоррен всегда было что-то от миссис Дэнверс[4]. Думаю, ее не осчастливил бы никто из нас в качестве наследника, за исключением, может быть, Эзры.
– Все в порядке, – отрезала Хэл. Она даже себе не могла признаться в том, какую боль ей причинили слова Абеля. – А почему она так любит Эзру? – выдавила она после неловкого минутного молчания.
Будто задумавшись, как ответить, Абель дыханием попытался отогреть себе руки, выпустив облако белого пара, которое обволокло обе их головы.
– Кто знает, – сказал он наконец. – Причин для этого нет – документально подтвержденных, по крайней мере. Он всегда был очаровашкой, но видит Бог, миссис Уоррен довольна устойчива к такого рода влияниям. Он и у матери ходил в любимчиках. Может, как последыш. Младший сын, по меньшей мере. Конечно, ваша мать еще младше – ну, на пару часов.
– Они близнецы? – выскочило у Хэл, и ей тут же захотелось откусить себе язык.
Она никогда не считала себя особенно болтливой, скорее наоборот. Знавшие Хэл часто отмечали ее сдержанность, нежелание вмешиваться в чужие дела. Но здесь задача состояла не только в том, чтобы не сказать слишком много о себе и скрыть свое незнание – нет, она будто брела по болоту и в любой момент могла оступиться. Об этом ни на секунду нельзя забывать. Однако Абель, похоже, не заметил ее смущения и только кивнул.
– Они… были очень близки. Я на четыре года старше, а Хардинг еще старше, он на восемь лет старше меня, так что, когда малышня начала ходить, его уже отправили в школу. Но Мод и Эзра… я думаю, именно поэтому он так и не оправился после ее исчезновения. Он всегда был горяч, но когда она сбежала… Не знаю, как сказать, Хэрриет. Что-то в нем изменилось. Как будто весь огонь обратился внутрь, на него самого. Понимаете, он ведь искал ее много лет.
– Мне так жаль. – От неискренности у Хэл запершило в горле.
Абель ласково положил ей руку на плечо. Она испугалась, что прикосновение сейчас обожжет, но этого все-таки не произошло.
– Она… она была удивительная, – медленно продолжил Абель. – Не знаю, что она рассказывала вам о своем детстве, но после того как нас с Хардингом отправили учиться, остаться здесь с матерью было несладко. Эзра в основном тоже жил в пансионе, а даже когда приезжал домой, самое страшное каким-то образом доставалось не ему, ну… Короче, наша мать была непростым человеком, поладить с ней удавалось не всякому, даже в лучшие времена, а с возрастом она становилась все более странной и раздражительной. Думаю, миссис Уоррен в самом деле оказалась единственной, кто мог переносить ее общество, и не уверен, что ей это давалось легко. Но, послушайте… – Абель умолк, прокашлялся, перевел дыхание и решительно улыбнулся. – Почему я вас искал… Я кое-что нашел у себя в комнате и решил… ну, решил, что вам может понравиться.
Они остановились, Абель запустил руку в карман и достал фотографию, сложенную, с загнутыми уголками, подернутую той странной золотистой дымкой, что всегда появляется на фотографиях, которым исполнилось несколько десятков лет.
– Простите, она не в лучшем состоянии, но… впрочем, смотрите.
Хэл взяла из рук Абеля клочок бумаги и развернула, пытаясь понять, что на нем изображено. А когда поняла, у нее перехватило дыхание.
– Хэрриет? – обеспокоенно спросил Абель. – Простите, может, мне не стоило?..
Но говорить Хэл не могла. Она лишь смотрела на снимок, который стиснула, чтобы дрожащие пальцы не выдали ее потрясения.
Потому что там на газоне Трепассена были изображены четыре человека – две девушки и два молодых человека, один постарше, лет двадцати с небольшим. Тот, что постарше, был Абель – рыжие волосы подстрижены ужасным брит-попом девяностых, одежда далека от нынешнего дорогостоящего прикида, но это несомненно Абель.
Второй юноша – Эзра, его можно было узнать сразу – по черным волосам и ироничной улыбке. Рядом с ним сидит светловолосая девушка в поношенных ботинках «Док Мартенс», она улыбается Эзре. Должно быть, его пропавшая сестра-близняшка – давно исчезнувшая Мод.
А вторая девушка сидит отдельно от остальных и темными глазами смотрит на того, кто делает снимок. И эта девушка – мама Хэл.
Хэл поняла, что не дышит, и заставила себя сделать медленный, глубокий вдох и опять выдохнуть, пытаясь ровным дыханием не выдать своего состояния.
Мама была здесь?! Но что она тут делала?
– Хэрриет? – окликнул ее Абель. – Вы в порядке? Простите, вам, должно быть, нелегко.
– Д-да, – выдавила Хэл, хотя вышло шепотом. Она сглотнула и заставила себя вернуть фотографию Абелю. – Абель, это вы, Эзра, м-моя мама, а… – Она опять сглотнула, отчаянно стараясь понять, как это произнести, как задать вопрос, ответ на который ей нужно получить, не выдав себя с головой. – А кто вторая девушка?
– Мэгги? – Абель взял у нее фотографию и нежно улыбнулся группке на снимке, навечно оставшейся в солнечном свете, навечно застыв в юном возрасте. – Господи. Маленькая Мэгги Вестуэй. Я почти забыл о ней. Она была… в общем, что-то вроде дальней родственницы. Ее настоящее имя, по-моему, Маргарида, как и у Мод, хотя мы никогда не звали ни ту, ни другую этим именем – слишком длинно. Она называла мать тетей, но кажется, на самом деле ее отец был моему отцу… племянником? Или кузеном? Что-то в этом роде. Ее родители умерли, когда ей еще не было двадцати – ситуация похожа на вашу, Хэл, – и она переехала сюда закончить школу. Бедняжка. Не думаю, что она была тут счастлива.
Хэл смотрела на девушку, что сидела на траве, на внимательные темные глаза и поняла, что имеет в виду Абель. В ее взгляде было что-то настороженное, неуловимое. Она единственная на фотографии не улыбалась.
– Да, вижу, – выдавила Хэл, стараясь унять дрожь в ногах и удержать мышцы, чтобы они не выдали ее. – Спасибо. Спасибо, что показали. Это для меня очень много значит.
– Это вам, – сказал Абель, протягивая ей фотографию.
Хэл с изумлением взяла ее, проведя пальцем по лицу мамы.
– Правда? Вы уверены?
– Ну конечно. Мне она не нужна. У меня достаточно воспоминаний о том времени, и не все из них приятные. Но то был чудесный день. Помню, мы ходили купаться на озеро. А потом… впрочем, не важно. Но я буду рад, если снимок сохранится у вас.
– Спасибо. – Хэл аккуратно сложила фотографию по сгибу и осторожно положила в карман. Тут она вспомнила о приличиях и заставила себя улыбнуться. – Благодарю вас, Абель. Я сохраню.
После чего повернулась и пошла по промерзшему склону к дому. Дольше притворяться она была не в состоянии.
Быстро поднимаясь по лестнице на чердак, она чувствовала квадратик фотографии в кармане джинсов и лишь усилием воли не прикрыла его рукой, чтобы спрятать ото всех.
Мама. Господи помилуй, мама.
К концу лестницы она запыхалась, а зайдя в комнату, захлопнула дверь, вытащила фотографию из кармана и опустилась на пол, прислонившись спиной к двери и не спуская глаз с небольшого снимка.