Эзра опять переключил сцепление и с видимым усилием произнес:
– Хэрриет, Абель рассказал мне о… – Он с трудом сглотнул. – О том, что случилось с Мод, об автокатастрофе. Он сказал, что… – Эзра умолк, и лицо его искривилось от горя. – Я ничего не знал. – Голос стал хриплым, и Хэл увидела такую же настоящую, всепоглощающую и обнаженную скорбь, как и у нее. – Я искал ее много лет, но даже не знал, что все эти годы она была жива, здорова и жила просто по ту сторону Ла-Манша, и это… Господи… это просто убивает меня. Я так зол, так зол на нее. Как она могла?
– Не знаю, – прошептала Хэл.
И опять она с острой болью в душе почувствовала себя предательницей из-за всей той лжи, что продолжает тут городить. Садясь на поезд, она не понимала, во что ввязывается. Врать про себя, про свою жизнь, кошки-мышки с Тресвиком – все это скорее похоже на забаву. Но играть с прошлыми трагедиями людей – на такое она не подписывалась.
Как это – потерять своего близнеца, свою вторую половину?
– Простите. – Голос Хэл охрип от усилий удержать слезы. – Мне не нужно было заговаривать о ней, я не хотела…
Она осеклась, и Эзра покачал головой, однако в жесте не было упрека. Он словно выражал то, о чем ни один из них не решался сказать.
– А что ваш отец? – спросил наконец Эзра, прочистив горло.
Они въехали с низкой трассы на горную дорогу, которая вилась до самого Трепассена. Хэл неотрывно смотрела в окно на громаду моря – темную, странного цвета кремния, совсем другую, чем молочно-меловые воды у Брайтона.
– Я его не знала. – Голос у нее стал тверже. Тема по крайней мере не причиняла боли. Рассказав эту историю, она никого не предавала. К тому же на подобные вопросы она отвечала множество раз. – Он был, что называется, на одну ночь. Мама даже не знала, как его зовут.
– Значит, он где-то существует? – спросил Эзра.
Хэл пожала плечами:
– Наверно. Но я не вижу ни единого шанса его разыскать, даже если бы и хотела.
– Так вы не хотите?
– Да, в общем, нет. Нельзя тосковать по тому, чего у вас никогда не было.
В каком-то смысле так оно и было. Но произнеся эти слова, Хэл вспомнила, как Хардинг за обедом приобнял Китти, укрыв ее от сквозняка, и поняла, что правды тут не больше половины.
8 декабря 1994 года
Сегодня из Оксфорда приехал Абель. Семестр закончился на прошлых выходных, но он долго добирался домой и еще гостил у друга в Уэльсе. Я не упрекаю его в том, что он не торопился домой. Хардинг, которого я так до сих пор и не видела, не растекаясь мыслью по древу, сообщил, что лондонская аудиторская фирма, где он работает, не может без него обойтись и на Рождество его не будет. А в пансионе Эзры каникулы начинаются только на следующей неделе.
Что приехал Абель, я поняла по тому, что Мод навострила уши, как услышавшая шорох колли. Мы с ней сидели в гостиной, единственной теплой комнате во всем доме, не считая будуара тети, и подобрались поближе к огню. Я раскладывала пасьянс, а Мод слушала что-то в плеере. Я как раз ломала голову над особенно сложным раскладом, как вдруг она стащила наушники и сказала:
– Боже, у нас с тобой, наверно, вид, как у тех гребаных маленьких женщин[6]. Что за…
Она резко осеклась, прислушалась и, прежде чем я успела спросить у нее, что же она там услышала, вылетела из гостиной и понеслась по коридору к входной двери.
– Ал! – услышала я.
И его ответный вопль.
Я тоже вышла и увидела Мод в объятиях Абеля. Он подхватил ее и крутил в своих огромных медвежьих лапах, а она визжала и со смехом отбивалась.
– Привет, Абель, – сказала я, вдруг оробев, и он кивнул мне поверх головы Мод, поставив ее обратно на ковер.
– Привет, Мэгги.
И все. Так здороваются с чужими людьми или шапочными знакомыми. Он поднял чемодан, другой рукой обнял Мод за плечи, и они ушли. Я слышала, как Абель рассказывает Мод о семестре, о какой-то новой знакомой, и почувствовала… Не знаю что. Наверно, удушающую обиду. Горесть, что после всего, что случилось этим летом, он даже не удосужился спросить, как у меня дела или что произошло в моей жизни. В те беззаботные летние дни мне казалось, мы все были так близки. А в последующие недели, месяцы мы с Мод стали еще ближе, ближе, чем сестры. Но теперь стало ясно: по крайней мере для Абеля я чужая в этой семье. Может быть, навсегда.
Эта мысль расстроила меня, и я по холодному коридору вернулась в относительное тепло гостиной, обдумывая возможное развитие событий. Скоро правда выйдет наружу, хочу я этого или нет. Вопрос в том, сомкнут ли они ряды против меня, когда это случится.
Когда я приехала сюда, я думала, что обрела вторую семью взамен той, которую потеряла. Но теперь… теперь я совсем в этом не уверена. Увидев, как обнимались Мод и Абель, как смеялись, забыв про меня, притом что вовсе не хотели никого обидеть… Словом, это напомнило о правде, которую мне никогда нельзя упускать из виду: что бы общего ни было между нами, кровь гуще воды. И если они сплотятся против меня, идти мне больше некуда.
Глава 23
Вылезать из машины Эзры было неудобно. Хэл споткнулась, жестяная коробочка выскользнула из кармана и, со стуком ударившись о гравий, раскрылась.
– Черт!
Хэл нагнулась, чтобы собрать рассыпавшиеся веером карты, прежде чем их подхватит и унесет ветер. Эзра хлопнул своей дверью и обошел машину, чтобы ей помочь.
– Что-то уронили? – спросил он и, наклонившись, поднял одну карту, с любопытством посмотрев на нее. Тут лицо у него изменилось, словно он увидел привидение, но затем взял себя в руки и рассмеялся. – Таро!
– Именно этим я и занимаюсь, – коротко сказала Хэл. Одна карта попала под колесо машины, и она постаралась выцарапать ее оттуда, не повредив краешек о камень. – Я гадаю на картах таро на пирсе в Брайтоне.
– Не может быть! – Теперь Эзра по-настоящему рассмеялся. – Правда? А вы скрывали.
– Да нет. – Хэл просунула руку под машину, куда улетели еще две карты, достала одну, но не смогла дотянуться до второй. – Вы можете… Вы не могли бы достать вон ту карту с середины? Между колесами?
Эзра нагнулся, посмотрел, затем протянул руку и подхватил карту пальцами.
– Есть.
Но когда он встал, отряхиваясь, и посмотрел на то, что, собственно, достал, Хэл поняла, что это не карта, а фотография, которую дал ей Абель.
– Ого. – Он с минуту держал снимок в руках, стряхивая песчинки с потертых сгибов. – Откуда она у вас?
– Абель дал. – Хэл закусила губу. – Он… он решил, что мне она может пригодиться. Потому что у меня не так много маминых фотографий.
– Понятно. – И Эзра замолчал, не отрываясь глядя на фотографию. Хэл заметила, как он пальцем нежно погладил лицо сестры, которая сидела на снимке рядом с ним и улыбалась ему. – Вы… – Он с трудом сглотнул. – Вам, должно быть, очень ее не хватает.
– Да. Да, очень.
От того, насколько это была правда, у Хэл заболело горло. Говорят, время лечит, но это неправда или неполная правда. Первые рваные раны от потери затягиваются и рубцуются, но шрамы, которые они оставляют, не исчезнут никогда. Навсегда останутся чувствительными и болезненными.
Эзра еще раз смахнул со снимка воображаемые песчинки и потом, как показалось Хэл, почти неохотно отдал его с улыбкой, в которой было что-то от ее собственной оголенной боли.
– Мне тоже, – сказал он и, повернувшись, пошел к дому, как будто ему нечего больше было сказать.
Глава 24
– Итак, ввиду всех обстоятельств можно сделать вывод, что мы застряли тут до понедельника, – устало сказал Хардинг, плюхнувшись на диван в гостиной. Он взял с подноса чашку чая, который поставила перед ним Митци, и сделал глоток.
– Ты смеешься надо мной. – Абель закрыл лицо руками. – Я не могу остаться. У меня назначена встреча с клиентами на понедельник после обеда.
– Что ж, полагаю, тебе придется ее перенести, – разозлился Хардинг. Он разгладил рубашку, которая разошлась на животе, обнажив мягкую белую кожу, похожую на сырое тесто. – Могу также добавить, что отчасти это и твоя вина тоже. Оказалось, что нам всем надо было быть там как штык. Вот смотрю я на вас с Эзрой, и у меня создается впечатление, что я единственный, кто пытается распутать весь этот клубок.
– Да я представления не имел, что мать сделала меня этим чертовым душеприказчиком! – воскликнул Абель. – Какая вожжа ей под хвост попала?
– Ты лучше спроси, какая вожжа попала ей под хвост, что она вообще все это устроила, – отрезал Хардинг. – Включая то, что лишила наследства всех своих детей.
– Злость – коротко и ясно, – отозвался Эзра из угла комнаты. Он встал, взял с подноса чай и бисквит с тарелки. – У меня нет никаких сомнений: единственное, что радовало нашу матушку на смертном одре, – мысль о раздорах, которые неминуемо должны были возникнуть после ее смерти.
Абель мрачно закивал.
– Могу себе представить. Вероятно, она решила, что многолетние судебные разбирательства, которые проглотят все имение, гарантируют распри на долгие годы.
Многолетние судебные разбирательства. От этих слов у Хэл свело живот, а страх приковал к полу. Таких разбирательств не выдержат никакие сфальсифицированные ею документы, это совершенно ясно. Все выйдет наружу: правда о маме, бабушке – все. Но пути назад нет, она зашла слишком далеко. Уже невозможно правдоподобно придать этому мошенничеству вид простодушного заблуждения.
Она представила себя в зале суда. Вот адвокат с деланым недоумением говорит: Повторите для меня еще разок, мисс Вестуэй. Вы искренне верили, что ваша бабушка по материнской линии изменила имя с Мэрион на Эстер и переехала из скромного муниципального дома в Суррее в корнуолльское имение после собственной смерти?
И ей опять захотелось во всем признаться.