Наверняка можно сказать только одно. Деньги тут ни при чем, поскольку Хэл, открывшись, отказалась от них. Тут что-то еще, что-то более глубокое, непонятное.
У нее были все основания бояться. И она действительно испытывала страх. Но где-то, в самой глубине ее души, билось тайное цепкое «я», которое она прятала, заперев на висячий замок, и Хэл знала: больше она не убежит. Кто-то попытался ее запугать, и чуть было не получилось. Больше не получится.
Теперь ей нужно найти ответы. Почему много лет назад мама бежала? Почему она городила ей ложь про отца? Что случилось с Мод? И прежде всего – что же это за тайна?
Хэл хотела получить ответы на эти и некоторые другие вопросы. И готова была бороться.
Глава 39
О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи, и в конце концов Хэл стало невмоготу лежать. Телефон показывал пять ноль пять. Слишком рано, чтобы вставать, но валяться в темноте еще два часа было немыслимо. Она села и потянулась за очками. От этого усилия больно застучало в голове, но она все-таки нацепила очки и открыла телефон. Сосредоточенно хмурясь, она смотрела на небольшой дисплей и пыталась сообразить, что искать.
С Мод Вестуэй что-то случилось. Что-то, о чем в доме кто-то знал. И этот кто-то решительно не хотел делиться своим знанием. Миссис Уоррен?
Хэл вспомнила ее давешнее лицо, гадкое язвительное удовлетворение, поспешность, с какой она заявила, что ей все известно про обман, и решила, что миссис Уоррен вполне способна хранить тайны, преследуя собственные коварные цели.
Однако пытаться гадать, кто из домочадцев что-то скрывает, – путь тупиковый, потому что тут всем есть что скрывать. Хэл хорошо это поняла, когда гадала им на картах таро. Тут все готовы пойти на многое – даже на слишком многое, – чтобы сохранить свои тайны. Значит, нужно попытаться их выведать. И узнать, какая роль отведена ей. Кто-то намеревался ее убить, чтобы она не предала огласке какие-то сведения. Только вот какие?
Хэл потерла кулаками глаза, чтобы прояснилось в голове.
На основании ее утверждений все пришли к выводу, что Мод нет в живых, – это ясно. Кроме того, все считали, что она погибла в автокатастрофе. Возможны две версии. Первая: Мод действительно нет в живых, но погибла она не в автокатастрофе. И кто-то хочет сохранить в тайне то, что произошло с ней на самом деле. Это вселяет беспокойство. А вдруг Хэл, не желая того, наткнулась на убийцу?
Но вторая версия – Мод жива – тревожила больше. Ведь если так, кто-то из домочадцев изо всех сил стремится это утаить. Почему? Опять деньги? Завещание? Она, Хэл, от наследства отказалась. И что теперь будет? Состояние поделят между всеми или оно по цепочке вернется обратно к Мод? И кто-то хочет утаить нечто, о чем известно Мод, которая может предать это огласке?
Возможности разузнать это Хэл не видела. Но в любом случае перво-наперво нужно понять, с какой из версий она имеет дело.
Оказывается, выяснить, жив человек или нет, удивительно трудно. Хэл знала это благодаря одной клиентке, которая приходила к ней много раз, умоляя сказать, жив ли ее пропавший муж, несмотря на все более горячие заверения Хэл, что ей это неизвестно.
Но так было всегда. Неверов никогда не убедить, а тех, кто верит, не переубедить. Хэл привыкла к молчаливому скепсису в ответ на ее уверения, что она не может ответить на вопросы клиентов или изменить обстоятельства их жизни. Как будто она обладала тайной силой, в чем не признавалась ради каких-то извращенных целей. Она понимала, что источник неверия лежит в нежелании человека примириться с тем, что он никогда не получит ответ, что никогда не наступит желательная для него развязка. Большинство, хотя и неохотно, мирились с тем, что Хэл не изменит их судьбу, даже если считали, что она в состоянии это сделать. Такие клиенты уходили с тайной верой в то, что Хэл просто не пошла у них на поводу, но, если как следует поискать, найдутся другие.
Но с той женщиной все было иначе. Она приходила опять и опять, звонила под разными вымышленными именами, а когда Хэл в конце концов перестала назначать ей время, появлялась без записи, просто колотила в стекло, так что Хэл в конце концов стала бояться ее сильных тонких пальцев, отчаяния в запавших глазах.
Наконец, больше от желания избавиться от назойливой клиентки, а еще из милосердия, Хэл, записав имя мужа и его последний адрес, сама залезла в Интернет, чтобы попытаться дать необходимый женщине ответ. К своему изумлению, она натолкнулась на практически полное отсутствие информации. Этого человека не было на «Фейсбуке», а не зная даты смерти, оказалось невозможно разыскать свидетельство о смерти. Хэл полагала, что подобные данные компьютеризированы и имя, да еще, может быть, дата рождения откроют доступ к необходимым сведениям, но оказалось, что это не так. Вернее, о давно умерших людях можно было что-то узнать, но если человек ушел из жизни за последние пятьдесят лет, необходимо было знать точные обстоятельства смерти. И то, даже зная эти обстоятельства, вы не получали свидетельство о смерти, а лишь узнавали, что оно существует. Выходило, что, не зная, когда человек умер, не было никакой возможности узнать, умер ли он вообще.
Однако даты смерти Мод у Хэл не было. Если она и умерла, ее братьям ничего не известно об истинных обстоятельствах ее кончины; поиски Тресвика тоже ничего не дали. Тогда напрашивался метод от обратного: доказать, что Мод жива. Но как это сделать?
Единственной ниточкой Хэл был колледж в Оксфорде, который упомянула в разговоре Лиззи. Было безусловное предложение из Оксфорда, так она сказала. И еще, что, по ее мнению, речь шла о женском колледже. Хэл залезла в «Гугл». На 1995 год в Оксфорде оставался всего один женский колледж – Святой Хильды, и то, за год до этого его слили для совместного обучения с Сомервиллом. Нельзя исключить, что Мод, рассказывая Лиззи о своей будущей работе, назвала его женским колледжем.
Несколько минут поиска, и у Хэл был список бывших сотрудников обоих колледжей. Маргарида Вестуэй там не числилась. А получить какие-либо сведения можно было только о тех, кто прежде являлся членом колледжа. Оксфорд мог подтвердить научную степень и звание сотрудника, но ему требовался на это двадцать один день.
Вздохнув, Хэл записала телефоны колледжей. Может, разговор с живым человеком что-то даст. Или она выдаст себя за Мод, и в зависимости от того, как с ней будут говорить – а вдруг? – станет ясно, имеет ли та отношение к колледжу.
Однако даже если она узнает, что Мод служила или служит в Оксфордском колледже, этой толики информации явно недостаточно. А один из тех, кого можно было бы расспросить, только что пытался убить Хэл.
В холодном дневном свете в это трудно было поверить. Неужели не сон? Шишка на голове куда как ощутима, но гвозди, порванная веревка – неужели она в самом деле их видела?
Было уже почти семь, и Хэл встала. Скинув одеяло, она тотчас задрожала и поскорее натянула одежду – тоже холодную, поскольку та лежала на полу. Выйдя в коридор, она сделала глубокий вдох и включила фонарик телефона.
Гвозди были на месте – по обе стороны ступени, ржавые, один погнут. Но веревки не было.
Хэл нахмурилась. Она совершенно точно помнила ее – кусок неприметного садового шпагата, слившийся с серо-коричневыми досками, закрепленный одним концом на левом гвозде. Однако сейчас никакого шпагата не было, только бесцветная ниточка с подложки линолеума, покрывавшего лестничную площадку.
Значит, кто-то был здесь и убрал веревку? Или в темноте она приняла эту ниточку за веревку?
Светя фонариком, Хэл медленно, осторожно начала спускаться по лестнице, раздумывая и одновременно осматривая ступени. Исчезли и осколки разбитого стакана. Вчера ее единственной мыслью было предъявить Хардингу, Абелю и Эзре доказательство злого умысла неизвестного лица. Теперь она передумала. Гвозди были ржавые, вполне возможно, они торчат там уже давно. Что же до веревки… Она буквально слышала сомнение в голосе Хардинга. Правда, Хэрриет? А может быть, вы просто задели за эту свисающую с линолеума ниточку? Прискорбная неосторожность, – несомненно, но вряд ли покушение на убийство…
И ей придется согласиться. Может быть. Хотя Хэл была непоколебимо убеждена, что никакой прискорбной неосторожностью здесь и не пахнет.
Контролируя каждый свой шаг, она спустилась с покрытых ковровой дорожкой ступеней на холодные плитки коридора. Где-то в глубине дома забили часы. Хэл принялась отсчитывать удары. Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь.
Наступившая после боя часов тишина действовала на нервы, но это чувство ушло, когда она толкнула дверь в гостиную. Там никого не было, и все осталось в том виде, как вчера. На столике в беспорядке стояли стаканы из-под виски.
Четверка Кубков. Погружение в себя. Иными словами, человек не видит того, что у него под носом, и упускает предоставляющиеся ему возможности. В колоде Хэл на этой карте была изображена лежащая под деревом молодая женщина. Возможно, она спала. Или думала. На земле перед ней стояли три пустых кубка, а четвертый чья-то рука подносила к ее губам. Но женщина так и не отведала содержимого. Она даже не заметила того, что ей предлагалось.
Чего же не замечает, не видит сама Хэл?
Раньше восьми завтрака ждать не приходилось, а Хэл не улыбалась мысль повстречаться с миссис Уоррен, как в первое утро, и она засунула ноги в ботинки, еще сырые после вчерашнего, натянула капюшон толстовки, тихонько открыла окно гостиной и вылезла на холодный предрассветный воздух.
Прошедшая ночь была ясной и очень холодной, температура опустилась заметно ниже нуля. Затвердевшая от мороза трава мягко похрустывала под ногами, дыхание клубилось белым паром, который окрашивало восходящее нежно-розовое солнце.
В атмосфере бодрящего утра страхи и мысли о том, что кто-то покушался на ее жизнь, начали отступать и показались ребячеством. Лампочка просто перегорела, и кто-то выкрутил ее, намереваясь заменить, а потом забыл. Гвозди, торчащие там, по-видимому, с тех времен, когда лестницу покрывала дорожка, и ниточка, которую она рассмотрела в неверном свете мобильного телефона – вот все, на чем она выстроила теорию покушения. Негусто. А кроме того, Хэл не видела в этом никакого смысла. Даже если Мод нет в живых и кто-то стремится утаить это, какой смысл убивать ее, Хэл? Она уже призналась, что не дочь Мод. Разоблачать больше нечего. Подстроить падение с лестницы – бессмысленный риск, которым ничего не достичь. Лошадь понесла – а двери конюшни, которую можно было бы закрыть, нет.