Вздох.
– Конечно, это не была вина Мэри. Разве можно винить в чём-то ребёнка? Мэри была ангелом. Мне казалось, что она даже похожа на Тамару внешне…
По щекам Эмили потекли слёзы.
– Но с годами всё поменялось. Всё. Как только Мэри стала подростком… девушкой… – Эмили смутилась и слегка покраснела. – Ну, вы понимаете…
– Вы имеете в виду месячные?
Эмили кивнула и ещё больше покраснела.
– Да. И ангел превратился в дьявола.
Адам Карлсен мягко спросил:
– Вы набожны, мисс Нортон?
Вопрос был неожиданным. Она задумалась.
– Вообще-то я хожу в церковь и делаю пожертвования… Но вы, наверное, говорите о ревностном исполнении разных обрядов?
Карлсен не ответил, чтобы не сбить направление мыслей девушки. В конце концов она сказала:
– Мне когда-то понравился рассказ о Лазаре из Вифании. Кажется, я вычитала его у евангелистов. Иисусу сказали, что Лазарь болен, и Иисус отправился к Лазарю, хотя уже знал, что Лазарь умер. И тогда Иисус стал плакать, а иудеи, ставшие свидетелями его слёз, сказали: «Смотри, как Он любил его».
На печальном лице Эмили вдруг появилась улыбка.
– Мне кажется, в этом рассказе какая-то наивысшая доброта, которая только доступна человеку.
Её красный нос в очередной раз шмыгнул.
– Я плачу сейчас, потому что я почти не плакала, пока была жива сестра. Теперь я буду плакать долго. Наверное, пока сестра не воскреснет.
Она тихо прошептала:
– Я буду ждать.
Глава 3
Повисла тишина.
Мисс Нортон вытерла слёзы и посмотрела прямым взглядом на норвежца.
– Я начинаю сходить с ума, верно?
Тот покачал головой:
– Вы просто любили вашу сестру всем своим большим сердцем.
Карлсен присел в кресло за столом.
– Мисс Нортон. Вы начали с того, что сообщили мне о ваших предчувствиях.
– Да…
– В этой поездке вам начало казаться, что вашей сестре грозит опасность.
– Верно.
– Вы можете сказать точно, было ли это чувство опасности с вами неразлучно или оно рождалось у вас в какие-то определённые моменты? Скажем, когда рядом с вами появлялся какой-то конкретный человек?
– Я поняла, что вы имеете в виду. Нет, я не назову вам такого человека. Но я думаю… да, я думаю, что это чувство рождалось во мне каждый раз, когда я находилась непосредственно рядом с сестрой.
Карлсен молча согласился с этой версией.
Он сказал:
– Вы не могли бы описать действия каждого на фуникулёре?
– Попытаюсь.
Пальцы мисс Нортон стали теребить платок.
– Мы сели в вагончик… Нет, пожалуй, я начну с автобуса. В автобусе я сделала Тамаре массаж шеи и плеч, чтобы ей стало получше и вообще чтобы как-то отвлечь её от тяжких мыслей после ссоры. Затем мы приехали, и Тамара – она выходила последней из автобуса – попросила Джона подать ей руку.
– А где были вы в тот момент? Вы помните?
Эмили удивилась.
– Я? Кажется, совсем рядом.
– Хорошо. Продолжайте.
– Джон помог Тамаре спуститься из автобуса, но затем быстро от неё отошёл.
– Она говорила ему что-нибудь?
– Кажется, она сказала, что нехорошо себя чувствует, но она могла и не говорить этого, потому как её скованные движения говорили сами за себя. Я поняла, что у неё было повышенное давление, а ещё с утра у неё отекли ноги, поэтому она не могла быстро передвигаться. Я помогла ей дойти до кабинки. Все уже были внутри. Мы сели и очень скоро двинулись вверх. Через какое-то время Тамаре надо было прилечь…
– Я прошу прощения. Тамара сама изъявила желание прилечь?
– Нет, просто я знаю, что в таком положении ей становится легче.
– А! Вот как? – Адам кинул быстрый взгляд на Каннингема, тот с лёту ухватил мысль.
– Да, в лежачем положении у неё боли становятся легче. На фуникулёре, когда мы уже ехали, я чувствовала, что у Тамары сильный дискомфорт в теле. Она понемногу поднимала то правую ногу, то левую, чтобы снять онемение. И где-то на середине пути она повернулась к Джону и спросила, долго ли ещё ехать. Он грубо ответил, что не знает и что мы все терпим, поэтому она тоже должна потерпеть. Тамара сказала, что у неё всё затекло. Я вслух обратила внимание на её бледность, и после моей поддержки Тамара заплакала. Сказала, что у неё всё болит, а на неё все только кричат! Ах!
Эмили разрыдалась. Карлсен налил ей ещё стакан воды.
Минут пять девушка успокаивалась. И только потом смогла продолжить:
– Я достала травяной ликёр из сумки. Тамара не то чтобы очень его любила, но всегда принимала в стрессовых ситуациях, особенно перед полётами, – она боялась летать. Крышка у бутылочки очень надёжная, это чтобы дети не смогли открыть. У меня не получилось открыть, и я передала бутылку Джону. Он тоже не смог. Тогда он попросил консервный нож у Коннора, Коннор его не нашёл и сказал, что откроет сам. В итоге, он открыл бутылку и передал её мне через Мэри и Джона. Я стала потихоньку, маленькими порциями поить Тамару.
– Вы часто поили её из рук?
– Ну, не очень часто. Но мне нравилось за ней ухаживать. Я привыкла поить, кормить с ложечки. В войну я занималась этим каждый день по многу-многу раз, когда работала в госпитале. Это придавало мне сил. Я ощущала, что делаю добро.
– Понимаю, – кивнул Адам. – Что было после того, как вы напоили вашу сестру?
– Тамара чувствовала себя разбитой, у неё текли слёзы. Она говорила о том, как ей больно. Ах! Я знакома с этим её состоянием, я видела её такой неоднократно. Она приезжала ко мне в моменты депрессий, отчаяния. И когда у Джона случались срывы.
– Срывы?
– Это периоды пьянства, когда до него в очередной раз доходит, что как человек, как мужчина он ничего не достиг. Тогда он вымещает свою злость на Тамаре, оскорбляет её, бьёт посуду в доме. В такие моменты она старалась уезжать ко мне. Не всегда у неё это получалось, потому как она занималась детьми и не могла их ни на кого другого оставить. А приглашать меня к себе в такие периоды она не хотела. Думаю, боялась, что Джон однажды прикончит и её, и меня.
– Мистер Робинсон когда-нибудь поднимал руку на свою жену?
– О! Тамара мне ничего такого не говорила.
– Понятно.
Мисс Нортон достала свежий платок и высморкалась.
– Итак, вы в фуникулёре…
– Да. Я обняла Тамару, говорила ей, что всё наладится, хотя, честно говоря, не верила ни единому собственному слову. Но я должна была ей это говорить!
– Разумеется, – согласился Карлсен.
– Потом, некоторое время спустя мы приехали…
Эмили вдруг замолчала. Будто не решаясь сказать о том, что было дальше.
– Вы стали выходить? – подсказал Карлсен.
– Не совсем. В общем… Я сказала Тамаре: «Пойдём?» – а она сидела и плакала. Тогда уже начали выходить другие. Я спросила: «Ты хочешь посидеть ещё?» – а Тамара прошептала: «Эмили, мне так больно, я хочу умереть». Я не знала, что мне делать. Я обняла её, но она никак не реагировала. Мне вдруг показалось, что я её раздражаю. И ещё… Нет, этого не буду говорить. В общем, я решила, что Тамаре лучше побыть немного наедине с собой. Так будет лучше, сказала я себе. О, сейчас бы я ни за что так не поступила! Но тогда, наверное, я просто растерялась. Я подумала, что оставлю Тамаре ликёр, там оставалось буквально на один глоток. Вначале хотела оставить бутылочку на сиденье, но в итоге почему-то решила дать ей в руки. Тамара взяла бутылку, но тут же с отсутствующим взглядом просто бросила её на пол. Я поняла, что мне действительно лучше пока уйти с глаз долой.
Адам Карлсен некоторое время переваривал услышанное. Параллельно Эмили Нортон сморкалась и успокаивалась.
– Мисс Нортон, я задам вопрос, который вам может очень не понравиться. Но не задать я его не могу. Сейчас, когда вашей сестры нет в живых, вам не кажется, что все эти болезни или хотя бы некоторые из них были всего лишь плодами её воображения?
Поначалу казалось, что Эмили Нортон была ожидаемо потрясена (и даже возмущена) вопросом. Но в какой-то момент её лицо смягчилось, словно она всё-таки допускала вероятность симуляции недомоганий.
Она опустила взгляд, пальцы перебирали скомканные платки.
Она сказала:
– В моих действиях, в моём отношении к сестре всегда была только забота.
– Вне всяких сомнений, – подтвердил Карлсен.
– И я всегда верила ей. Как можно не верить самому близкому тебе человеку?
Она сглотнула.
– И вот эта поездка. Я давно знала со слов Тамары о выходках Джона, о том, какой бывает Мэри. Хотя в её случае, повторюсь, я всё-таки списывала всё на возраст. Но в поездке поняла, что всё не так и всё гораздо хуже. Я начала замечать, как всё чаще проступает в этих людях открытая ненависть, зло. Когда ты слышишь об этом – это одно, но когда всё случается на твоих глазах…
Тяжёлый вздох.
– Я всё это говорю, чтобы как-то оправдаться. За то, что сейчас скажу. Дело вот в чём…
И она поведала об эпизоде, который произошёл с миссис Робинсон на островной лестнице, и о том, как этот эпизод трактовала Вероника Бёрч.
– После её слов я впервые задумалась над тем, что моя сестра может выдумывать. Я перенесла шок.
Кивая головой, Карлсен заметил:
– Это, несомненно, очень интересная подробность. Как вам кажется теперь, мисс Нортон, ваша сестра действительно разыграла своё падение? Или же…
– Я не знаю, не знаю, – резко вставила Эмили. – Дело в том, что я прокручивала этот эпизод в своей голове вновь и вновь. И даже там, на фуникулёре, продолжала об этом думать…
– И на фуникулёре вы вдруг почувствовали, что Тамаре совсем не плохо, по крайней мере, физически, – развил её мысль Адам.
– Ох, прости меня сестра, да! Именно так я и подумала! И поняла, что раздражаю её, потому что…
– Ничто не шло по её плану.
– Да! Именно так. О господи…
Эмили закусила губу. Затем взмолилась:
– И только поэтому, мистер Карлсен, только поэтому я оставила её одну! Потому как поняла, что ей ничто не угрожает и что лучше ей прийти в себя в тихом одиночестве!..