– А Мэри кричала в ответ?
– Нет, это я потом узнал от тёти Эмили, что Мэри кричала, причём так, что стены тряслись. Мне кажется, тётя преувеличивает, если честно, но я-то сам не слышал, поэтому не могу оспорить.
– Вы помните, что именно миссис Робинсон говорила Мэри?
– Помню. Это была фраза, которая меня зацепила. Кажется, «мой муж ни за что не свяжется с такой девицей, как ты его ни соблазняй».
– Довольно жёстко.
– Да. Но я до сих пор не понимаю, почему она говорила это Мэри.
Карлсен внимательно посмотрел на Коннора Робинсона.
– В самом деле не понимаете?
– Ну да, – Коннор удивился. – А вы понимаете?
Но Адам вместо ответа задал вопрос:
– Вам известно, что мистер Робинсон всегда мечтал о дочери?
Коннор сглотнул, облизал губы и сказал:
– Да. Мама говорила как-то об этом. В тот момент она была зла на отца, ей хотелось поплакаться. Но я не отношусь к желанию иметь дочь негативно. По-моему, в этом нет ничего такого. Не все отцы хотят сыновей.
– Согласен. Но вам не было обидно такое услышать?
– Вовсе нет, – довольно легко ответил Коннор.
– И вы, вероятно, не замечали каких-либо странностей в отношениях Мэри и мистера Робинсона?
– Странностей? Н-нет, ничего странного не замечал. Что вы имеете в виду?
– А вы попробуйте соединить фразу, брошенную Мэри её приёмной матерью, «мой муж ни за что не свяжется с такой девицей, как ты его ни соблазняй», и тот факт, что ваш отец всегда хотел дочь. Какие мысли вас посетят?
Коннор долго обдумывал ответ.
– Мне непонятен смысл маминых слов. При чём тут отец и почему Мэри должна была его соблазнять? Возможно, я что-то неправильно расслышал, а возможно, это была какая-то очередная мамина интрига, очень глупая, – сказал он, колеблясь. – Поэтому меня скорее больше удивила мамина жестокость, которая послышалась мне в её голосе. Она крайне редко позволяла себе быть… ну, такой… настолько жёсткой с кем-либо из нас. Для этого её должны были очень глубоко обидеть. Видно, Мэри натворила что-то ужасное.
– Но для вас совершенно не очевидно, что именно она натворила?
– Н-нет, – покачал головой Коннор, – боюсь, не очевидно. Даже предположить не могу. Как не могу понять смысл маминой фразы.
Лицо Карлсена – до сих пор оно выражало сомнение – наконец-то смягчилось. Адам кивнул сам себе.
– Похоже, это именно то, что я искал, – пробормотал он вслух.
– Что вы сказали? – не расслышал Коннор.
Карлсен махнул рукой.
– Так, просто мысли. Последнее, мистер Робинсон, вы можете описать события на фуникулёре?
– Попробую, – Коннор неуверенно прочистил горло. – Все вошли, расселись. Маме было нехорошо. Вероятно, она перенервничала после разговора с Мэри.
Карлсен нахмурился.
– Мы отправились наверх. Через некоторое время мама спросила, долго ли ещё ехать. Папа ответил, чтобы она потерпела. На это она сказала, что её вроде как укачало в автобусе и что всё онемело. Тётя Эмили заметила, что мама бледная, и достала ликёр. Она не смогла его открыть, у папы тоже не вышло, и в итоге открыл я. Затем…
– Вы пролили ликёр на вашего брата.
– Да. Я извинился и передал бутылку через Мэри и папу тёте Эмили, она поила маму из рук. Вскоре мы приехали, вышли из кабинки, прошли в отель, зарегистрировались, разбрелись по комнатам. И через пару часов мы услышали о том, что произошло.
Коннор Робинсон вздрогнул и побелел. Уголки его глаз были влажными.
Адам сказал:
– Благодарю вас, мистер Робинсон. Вы очень помогли.
– Интересно, как он назвал ссору разговором, – заметил Каннингем, когда дверь за Коннором закрылась. – Как будто у них в семье это обычный способ общения.
– И, как мы знаем, Коннор – единственный, кто не признавал конфликты. – Карлсен провёл пальцем по запотевшей части окна.
– Помяните моё слово – это он отравил свою мать, – прокряхтела Жоржетта.
Месьё Фабьен схватился за голову.
– Maman! Mais qu’est-ce que vous dites![23] Вы слышали, как дрожал голос у этого юноши? Он страдает! У него умерла мать!
– Нет, увольте. Антуан, если и ты так будешь сопли жевать, когда я буду наслаждаться хоменташем[24] с Иисусом во время Пурима, то лучше побереги моё здоровье. Мне за тебя там будет стыдно. Теперь что касается этого мальчика. Да, он кажется очень добрым. Но я даже через дверь чувствовала: он дрожит как лист, потому что скрывает убийство. Я всё сказала.
Адам Карлсен кивнул.
– Да, он скрывает очевидный факт. Он несомненно знает, кто отравил ликёр.
– О чём и речь, – бросила Жоржетта.
– Но скрывает ли он убийство, совершённое им самим, или всё-таки он кого-то защищает? – Карлсен погрузился в раздумья.
Пол Каннингем спросил:
– Что заставляет вас думать, что он знает личность убийцы?
Встряла Жоржетта:
– Поль, вы меня сколько знаете? Лет тридцать? Я хоть раз ошибалась?
– Ну, в ваших словах, мадам Фабьен, я нисколько не сомневаюсь, – уверил её Каннингем. – Но с мистером Карлсеном я знаком всего пару часов, потому мне интересно понять ход его мыслей.
– А, ну это другой разговор. Итак, молодой человек, объясните, с чего вы решили, что тот доходяга знает, кто убил его мать.
– У него на всё имеется довольно ясное и простое объяснение, – сказал Карлсен. – Его не удивляет чьё-то поведение, напротив, он во всём видит логику и решение. Но он так легко попался на моменте с бутылкой.
– Леонард трогал бутылку! – Каннингем потёр лоб. – Как вы догадались?
– Я не знал этого. Это был пробный вопрос, чтобы понять, насколько Коннор был искренен с нами. Он мог с ходу сказать, что не понял, о чём я его спрашиваю, но он старался быть максимально честным со мной, отвечал на всё с лёту и даже ответил на вопрос о Леонарде, а значит, он точно держал в уме какой-то конкретный факт, на котором не хотел проколоться.
Карлсен перевёл дыхание и добавил уже медленнее:
– И этот факт не касался Леонарда и того, что он оттолкнул бутылку. Нет. Тут что-то другое.
Каннингем спросил:
– Что, если вам потрясти Коннора ещё немного? Кажется, что он вот-вот расколется.
– Он ни за что не скажет правду. Он будет защищать до последнего каждого члена семьи.
Месьё Фабьен с тревогой произнёс:
– Значит, он видел, как кто-то из сидящих перед ним отравил ликёр? Бедный, бедный юноша! Какое это должно быть мучение!
Его мать, орудуя спицами, сказала:
– Антуан, иди в шкаф и поплачь там, не мешай разговаривать. Я вижу это следующим образом: нежное создание, которому посчастливилось жениться на Тамаре, пребывая в последней стадии перед тем, чтобы начать выбивать стёкла, добавляет порошок в бутылку и отдаёт её той бедной мышке. Всё, думает он, теперь некому будет пилить его. Никто не попросит его нести себя на руках. Свобода! Запомните: и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят люди начинают совершенно новую жизнь, делают её такой, какой хотели её иметь в двадцать, но в силу обстоятельств и неопытности у них ничего не вышло. Никогда не поздно пожить для себя.
– Maman, но он же мог просто развестись с ней!
– Такие люди, как он и как твой отец, эмоционально нестабильны. Если бы война не убила твоего отца, твой отец убил бы меня. Помяни моё слово.
Карлсен обратился к Каннингему:
– А вы что думаете? Кто, если не Леонард?
– Тяжело сказать, – ответил офицер секретной службы. – Впечатление от них абсолютно разное. Мисс Нортон очень мягкий, душевный человек. Да и причин убивать сестру у неё не было. Пожалуй, в моих глазах Джон Робинсон пока что больше всех подходит на роль убийцы.
Мадам Фабьен довольно осклабилась.
– Но мы ещё не беседовали с Мэри, – добавил Каннингем. – Из рассказов о ней я допускаю, что девочка могла запутаться в собственных мыслях и отравить миссис Робинсон.
Адам просиял.
– У меня такое же мнение относительно Мэри. Запуталась в собственных мыслях. Точнее не скажешь. Да, она, похоже, серьёзно запуталась.
– Пригласим её?
Карлсен покачал головой:
– Сперва я бы хотел послушать, что думает о ней Леонард.
Глава 4
Леонард Робинсон сел в кресло и закурил. В его облике было мрачное спокойствие, хотя в глазах притаилась тревога.
Адам спросил:
– Возможно, кто-то из вашей семьи уже рассказал вам, что мы здесь расследуем?
Леонард едва заметно покачал головой:
– Я ни с кем из них не общался уже два дня.
Он стряхнул пепел.
– Мистер Каннингем сообщил, вы считаете смерть моей мамы подозрительной. Что вы хотите от меня?
К нескончаемому удивлению Каннингема Карлсен повёл разговор с неожиданной стороны:
– Вы знакомы с мисс Вероникой Бёрч?
Леонард кивнул.
– Возможно, читали её книги?
– Возможно, одну-две. У меня плохая память на имена авторов. При чём тут она?
– Мисс Бёрч вам не говорила, что пишет книгу о вашей матери?
Леонард разглядывал Карлсена примерно минуту. Затем сказал:
– Она ничего такого не говорила, я и так понял, что ей интересна моя мать. Они познакомились в Любляне, и в тот же день Вероника поехала с нами в Блед. Моя мама была интересной женщиной и подругой, она часто знакомилась в поездках, женщинам было с ней не скучно. Однако после общения с Вероникой мне стало очевидно, в чём было дело. Вероника не из тех, кому интересно дамское общество.
Он сделал затяжку, выдул струю дыма. Адам внимательно за ним следил.
– Я всегда считал, что маму следовало бы увековечить. В картине или статуе. Думаю, в книге ей будет раздольнее всего.
– Что вы думаете о мисс Бёрч?
– Как о писательнице?
– Как о человеке, о женщине.
Леонард сделал паузу и облизал губы.
– Авантюрна. Любит мужчин. Хорошая кожа, волосы. Милая попка.
– Наверняка вы помните и цвет глаз мисс Бёрч…
– Серый.
– А что насчёт её моральной стороны? – спросил Карлсен.