— Не позволяем! — грубо прервал ее Трешнев, вскакивая со стула и словно стараясь прикрыть своим телом всю их изумленную компанию. — Может, товарищ репортер, этому не учат на вашем журфаке, но вообще-то…
— Вообще-то я окончила биофак, — хваткая улыбочка была у этой особы.
— Тем более. По основательному замечанию великого ученого и лауреата Нобелевской премии Ильи Ильича Мечникова, прием пищи относится к одной из самых интимных форм общения человека с окружающей средой. Прием алкоголя — тем более. Все съемки — до начала фуршета! Вы опоздали. В следующий раз будьте расторопнее. Если у вас получится. Всего доброго!
Трешнев вновь уселся на свой стул как ни в чем не бывало и потянулся к почти опорожненной бутылке.
Ксения подумала, что она-то после такой грубой отповеди обязательно бы сделала пару кадров, хотя бы трешневской лысины, и посмотрела бы, что будет.
Но особа повернулась и пошла восвояси.
— Незнакомое лицо, — с удивлением сказал президент. — Впервые вижу. Может, из новых халявщиков?
— Из новых дилетантов! — желчно бросил Трешнев и пояснил: — Сестра Вершунова. Андрюша вылизал ей денежную должность бильд-редактора в очередном гламурном проекте. — Стахнов и Карина понимающе покивали. — Дело она, понятно, провалит, но спонсоры расчухают ее полную непригодность не сразу. А потом братец еще что-нибудь придумает. Он всех своих родственников пристраивает, едва они с горшка слезут.
— Ну и пусть бы фотографировала, — примирительно сказал Адриан. — Может, чему-то научилась бы…
— Нет, этот либерализм без меня! В конце концов, у каждого есть право на личный интим. Я охранял и буду охранять гастрономический покой моих коллег и тем более друзей. А кто хочет — вон колонны, может отойти и устраивать там фотосессии. Ты, Ксения, хочешь?
— Фотосессию не хочу.
— Ну и закончили! Просто вы, Адриан, в курортных таежных условиях несколько расслабились, а здесь волки по улицам хозяйски расхаживают в поисках поживы… Предлагаю выпить за профессионализм!
Да, финал этого и без того напряженного вечера оказался совсем неуклюжим. Хотя Трешнев выглядел довольным.
Перед уходом все, естественно, отправились вниз, в известные пределы.
Спускаясь, академик-метр д’отель стал договариваться с Адрианом на просмотр «Кизилового утеса» и сличения его со «Стерлядью», когда он раздобудет экземпляр.
— Сам хочу! — оживился Адриан и продиктовал номер своего телефона.
Вдруг от лестницы раздался страшный грохот. Обернувшись, увидели ничком лежавшее тело.
«Опять?! — пронеслось в голове у Ксении. — Да что же это такое!»
Трешнев и Клюшников, а следом Адриан с Кариной бросились к упавшему, но тот вдруг начал подниматься, хватаясь за поручни.
— Кто это? — сострадая, спросила Ксения.
— Понятно кто, — сказал президент. — Правда, поначалу в этом полумраке я подумал, что так свалился вусмерть упившийся профессор Полоскухин. Нет. Это профессор Хурмилов Иван Сергеевич — но в том же устойчивом неравновесии.
— Ну и шуточки у вас! — сказала Ксения. — Массовое падение пьяных профессоров.
— Увы, никаких шуток! — строго сказал академик Стахнов. — И тот и другой профессора на самом деле, только один педуниверситетский, а другой — просто университетский. И оба в выпивке не знают своей меры, а потому склонны к переживанию травматического опыта.
Брошен на борьбу с коррупционерами
Выйдя под сень московских майских звезд, Стахнов и Клюшников вновь почувствовали прилив сил и все же отправились на поиски подходящего бара. Президент поспешил к метро, а Ксения наконец осталась наедине с Трешневым.
Совсем наедине.
— Ну, что же… Звони! — сказал Андрей.
— Кому звонить? — ошарашенно спросила она, думая о том, что квартира-то у нее пуста-пустехонька, добро пожаловать!
— Борису, разумеется. Надо немедленно слить ему полученную информацию!
Действительно, надо слить…
— Странно, что Стахнов и Клюшников остались почти безразличными к откровениям Адриана. Или вправду не знают? Но кто тогда засунул чужие главы в роман Горчаковского? И как они к нему попали?
Но Трешнев на рассуждения Ксении не отзывался, а торопил со звонком.
Борис выслушал и ее, и Трешнева: пользуясь пустынностью Хрущевского переулка, они включили громкую связь.
— Ну, с вашим народом не соскучишься! — воскликнул он. — Только-только выстроишь версию — опять что-то подкидываете. Я пообщался с Димитровым — какой все же матерый человечище! Попила у меня кровушки и вся из себя такая простодушная Клара Кораллова, но все же мое донорство было вознаграждено. Арина Старцева тоже красноречива, но и она переведена мною на сухой язык протокольных фактов…
— И что же у тебя получилось в итоге? — нетерпеливо спросила Ксения.
— Коротко говоря, получается, что Горчаковский должен был умереть прямо на сцене!
— То есть?! — в один голос воскликнули Ксения и Трешнев.
— Отведать вывезенную для него стерлядь, запить шампанским, возможно, яд был бинарного характера — и все! Паралич сердца! Смерть на миру в прямом эфире! Трагическое стечение обстоятельств…
— Но рыба была отравлена?!
— Разумеется. Ее обработали ядом перед подачей на сцену, но все планы порушил этот… Позвонок, в миру Владимир Феофилов. Он, как ваши считают, не хотел покидать мероприятие порожним. Побродил по залу и понял, что с накрываемых столов ничего утянуть не удастся. Стал искать другие варианты — и наткнулся на эту тележку со стерлядью. Возможно, он и конверты перетасовал. Все произошло по какому-то невероятному стечению обстоятельств времени и места. Наблюдательный Димитров, вышедший за кулисы в поисках вина, чтобы унять свое взволнованное состояние пролетевшего финалиста, по его мнению, видел тень Позвонка, удалявшегося от тележки (она стояла на противоположной от Димитрова стороне). А потом уже подробно наблюдал суету вначале двух официантов, обнаруживших пропажу, а потом и других распорядителей церемонии. В итоге кем-то отравленную стерлядь заменили на обычную, притащенную с фуршетного стола.
— А Клара Кораллова тоже это видела? — спросил Трешнев.
— Нет. Но в результате сорокаминутного ее монолога, с трудом прерывавшегося моими вопросами, я все же обрел точное знание. Ее заслуживающие внимания показания относятся к другому моменту драмы. Организаторы публичного убийства Горчаковского все же решили достичь своего, пусть и без яркого сценического эффекта.
— Отравить Горчаковского шампанским! — заторопилась Ксения показать свою проницательность.
— Шампанское не было отравленным. И не могло быть. Как вы себе это представляете? Официант подносит шампанское, писатели пьют — и падают замертво! Официанта в наручники, а далее — дело техники и следственных процедур. Нет! В шампанском было лишь сильное слабительное. Предназначалось оно, разумеется, только Горчаковскому, чтобы отправить его в туалет. Там его ждали. Но Арина Старцева в силу живости своего характера тоже приобщилась…
— А что же показала Клара Кораллова?
— Вообще-то ей просто повезло! Она увидела Горчаковского, торопливо поднимавшегося по лестнице к верхнему туалету, — он ближе, чем полуподвальный, — и решила взять у него интервью или то, что она именует интервью. Но ее опережала молодая и ближе к лестнице находившаяся Элеонора Кущина… Однако когда наша немолодая Клара поднялась на этаж, где, между прочим, вход не только в туалет, но и в зал, там не было ни души. И дверь в туалет (с этой стороны в мужской) была закрыта, а перед ней стояла такая планшетка, знаете, шалашиком: «Уборка».
— То есть и Горчаковский, и Кущина исчезли.
— Ну да. Старая фуршетчица решила, что они где-то уединились. Прошла по коридору, который после входа в туалет ведет в технические помещения — а между прочим, там, в темноте, Элеонора и лежала. Заглянула в зал, по ее словам, осмотрела его. Никого ни в коридоре, ни в зале не было.
— И вусмерть пьяного, спящего в рядах Антона Абарбарова тоже там не видела? — спросила Ксения.
— А почему ты спрашиваешь? — удивился Борис. — Он ушел гораздо раньше, иначе мы бы его тоже переписали как присутствующего. Каким бы пьяным он ни был. Знаю, в наших СМИ сейчас, как обычно, по этому делу целая буря. Проблема не в том, что он в числе подозреваемых. Этого нет. Но он исчез. Мы его ищем… А вас попрошу постараться разыскать эту самую турецкую книжку. Если нужно наше содействие, запрос в библиотеки, а потом перевод — не медлите, звоните сразу.
— Ну, что? — спросил Трешнев, когда они закончили разговор. — По домам? Завтра снова в дорогу…
— Послушай, Андрей, — сказала Ксения, — а не кажется ли тебе, что мы с тобой, встретившись после стольких лет невстреч, сразу попали в дурной круговорот событий, где скоро уже и не различишь, где что?..
Трешнев хмыкнул:
— Если учесть, что я практикующий мистик и верю, что случайностей нет, что случай всех нас действительно подстерегает, то как наша встреча, так и последующее глубоко закономерны. Считай, что все это посланные свыше испытания, хотя Пасха и позади, а дело движется к Троице. Кстати, запланируй себе на двадцать четвертое мая поход в храм Христа Спасителя. Вот приглашение… — он полез в сумку, — на церемонию вручения Соборной премии… Это на случай, если мы разминемся. У меня будет сумасшедший день, полно работы…
— Ты еще и работаешь?
— А як же! Уже давным-давно шеф-редактор еженедельника «Доброе слово». И сейчас я, как говорят украинцы, припизднился. С утра нужно сдать на верстку материал. Так что пойдем поскорее…
Ксения вертела в руках серебристый конверт.
— Инесса тоже там будет?
— Приглашения получили все. Если она разрулит свои сложности с последним звонком, то будет. В отличие от всех нас, она живет по очень жесткому графику, соотнося работу в школе со службой по линии Академии фуршетов. Старается всюду успеть…
Ксения вздохнула.
Яснее Трешневу не высказаться.
— И разумеется, мы не должны забывать о нашем главном долге, гражданском и профессиональном. Мы во что бы то ни стало и всеми силами должны помогать расследованию обстоятельств гибели наших товарищей и по литературе, и по фуршетам — я имею в виду прежде всего Элеонору Кущину и Позвонка, то есть этого… Феофилова. Хоть и халявщик, но тоже, видишь, пал под бременем своей доброты. Представляешь, если бы он передал умыкнутую стерлядь сразу на стол в семью своей дочери… Выдумали себе моду травить живых людей! Нет-нет, у меня просто кусок не полезет в горло на буд