В каморке ненадолго воцарилась тишина.
— Смерть принца не была случайной, — сказал наконец Холмс. — Для своих сторонников и, наверное, для большинства французов юный Луи даже в изгнании оставался императором Франции и, значит, магистром ордена. А тем роковым утром он был еще и солдатом, обреченным на смерть.
— Но принц мог и уцелеть, недостаточно ведь просто обрезать упряжь, — замотал я головой. — Ни один убийца не стал бы полагаться на столь ненадежный план. Оторвись ремешок на несколько секунд позже…
Мои возражения неожиданно пресек Альберт Гиббонс. На его обрамленное баками лицо легла тень печали, он смотрел на меня, как смотрят на провинившегося солдата, который пытается спорить с командиром.
— Сэр, убийца не только подрезал ремешок. Вспомните, у нескольких туземцев были ружья, захваченные при Изандлване. Зулусам было не важно, куда стрелять, главное — устроить суматоху и распугать лошадей.
— Но если бы принцу удалось забраться в седло, как почти всем остальным офицерам, — упорствовал я, — разве сумели бы попасть в него дикари, которым винтовки в диковинку?
— Будьте покойны, сэр, — отозвался Гиббонс, в его глазах промелькнуло сочувствие к моему нежеланию сдаваться, — если бы принц вскочил на коня, его легко мог бы пристрелить притаившийся в засаде охотник. Поразить верхового можно и одной пулей с расстояния вдвое большего, когда за ружье берется хороший стрелок. Вину все равно свалили бы на туземцев, они ведь палили из винтовок во все стороны, а настоящий убийца вышел бы сухим из воды. Но стрелять и не потребовалось, ремешок порвался.
— Охотник? — Мне вспомнился давешний рассказ мистера Дордоны. — Человек на лошади, стоящий на вершине холма? Наблюдающий за нападением?
Все эти истории об одиноком всаднике на холме над деревней завертелись у меня в голове. Кусочки мозаики постепенно складывались в картину.
— Да, — кивнул сержант. — Если бы принца убили, когда он сидел в седле, сэр, все списали бы на удачный выстрел одного из зулусов. Ведь кто еще мог это сделать? На них указывали все доказательства. Они все продумали.
Я собирался было спросить, кто же такие «они», но тут вмешался Холмс:
— Он один все подстроил, мистер Гиббонс. Тот, кто может всадить в туз пик пять пуль, одну поверх другой, с расстояния в сорок шагов. Однако ему не пришлось стрелять, сработал первоначальный план. Ремешок не выдержал, и принц упал под ноги своим убийцам.
— Но ведь заговорщики не стали бы хранить такие важные улики, — задумчиво сказал я, глядя на полоску кожи и окровавленную орденскую ленту. — Они, конечно же, постарались бы их уничтожить?
— Думаю, нет, Ватсон, — покачал головой мой друг. — Не в нашем случае. Речь идет об охотнике на крупную дичь. Это его трофеи. Недавно вы рассказали мне историю о тайном трибунале, услышанную от двух юнцов в поезде, который следовал из Бомбея в Лахор. Там упоминался некий Роудон Моран, величавший себя полковником. Человек, чью жену он погубил, наградил его дьявольской меткой, и Моран поклялся бывшим товарищам: «Я отомщу всей вашей шайке». Поправьте меня, если я что-то напутал.
— Вы совершенно правы, Холмс. И месть свершилась. Сначала трагедия у Изандлваны, потом убийство принца, затем Трансвааль и смерть Андреаса Ройтера.
— Придется поверить словам этого мерзавца, — грустно усмехнулся Холмс. — Но одержимые местью не могут сполна насладиться ею, если мир о ней не узнает. Именно поэтому самая изощренная расплата вершится обычно не сразу. Как гласит итальянская поговорка: «Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным». Больше всего радуется злодей, когда жертва понимает, за что страдает и кто стал причиной ее горестей. Несчастные должны мучиться всю жизнь в поисках средства, способного прекратить агонию. Мститель навсегда завладевает их разумом. Понимаете теперь? Весьма типично для психопатического расстройства, потому-то убийцы иногда подбрасывают улики полицейским и играют с ними в кошки-мышки. Таких маньяков хватает в любой стране, в любую эпоху.
— И именно такого рода улики сейчас перед нами?
Холмс, снова усмехнувшись, покачал головой:
— То, что вы, Ватсон, будучи здоровым человеком, называете уликой, для убийцы означает совсем иное. Это трофей, символ ненависти и маниакальной агрессии. Такие предметы не скрывают, а, наоборот, выставляют на обозрение, словно беззащитного пленника накануне казни или бесценное сокровище, отвоеванное у врага. Поверженные в прах обидчики, глядя на подобный сувенир, должны содрогнуться и сто раз пожалеть, что не умерли, прежде чем поднять руку на Роудона Морана и ему подобных. Понимаете?
Мы повернулись к Альберту Гиббонсу. Сержант, который все это время внимательно слушал моего друга, пригладил усы. Его бледно-голубые глаза по-прежнему чуть слезились.
— Джентльмены, — тихо, но решительно сказал он, — вы должны узнать обо всем, что известно мне самому. Только так я смогу помочь покойному капитану Джошуа Селлону. В прошлом году меня отправили в отставку, но до тех пор я служил в военной полиции в Портсмуте. По сей день выполняю я поручения тех, кто решает мне довериться. Иногда отношу письма, иногда выведываю информацию. Ну а бо́льшую часть времени остаюсь простым портье из Лэндор-меншенс. Такая жизнь мне по душе. Дом принадлежит государству, и мне приятно думать, что в некотором роде я все еще на службе у ее величества. Капитан Селлон несколько месяцев пользовался моими услугами. В квартиру под номером сорок девять я заходил вчера ночью, когда он еще не вернулся из Альдершота. В последние дни я держу под наблюдением эти два дома, и у меня возникло необъяснимое предчувствие, что круг смыкается. В той комнате никогда не держали ничего ценного, но вчера, я был уверен в этом, Селлон принес туда порванный ремешок и орденскую ленту.
— Почему? — спросил Холмс.
— Эти вещицы лежали в потайном месте, но сегодня вы с майором должны были на них взглянуть. Поскольку я нес тут вахту, мне пришло в голову временно взять их на хранение. После полуночи в квартире никого не было. Капитан Селлон вернулся около семи утра. Я собирался пойти к нему с рапортом, но решил обождать. Нехорошо будет, подумал я, если нас увидят вместе. Теперь мой долг — показать эти трофеи вам, они должны превратиться в доказательства и помочь призвать к ответу человека, погубившего столь многих. Думаю, я поступил правильно.
— Разумеется, — успокоил его мой друг.
— Столько смертей, сэр. Миссис Патни-Уилсон, полковник Пуллейн, принц империи, капитан Брентон Кэри и остальные. А теперь еще и капитан Селлон.
— Как они вас раскрыли? — спросил я.
— Нашим врагам дай только время, — пожал плечами Гиббонс, — вполне можно вычислить, кто именно снимает комнаты в Карлайл-меншенс и зачем. В округе квартирует много офицеров. Только люди вроде капитана Селлона обычно на месте не сидят. Они вечно в разъездах, им нужно постоянно опережать своих противников. Однако на сей раз он не успел.
Сержант опустил глаза, но потом снова посмотрел на нас:
— Боюсь, капитана убили именно потому, что он не отдал злодею эти жуткие вещицы. А сделать это он не смог бы, даже если б захотел, и все из-за меня.
— Но откуда у Джошуа Селлона эти жуткие, как вы сказали, вещицы? — спросил я.
— От миссис Кэри. Бедная женщина получила их по почте, когда вернулась в Англию. В посылке не было письма. Мерзавец хотел дать ей понять, что ни смерть ее мужа, ни гибель принца не случайны. Бедняжка должна была осознать, как жестоко с ней обошлись, увериться, что ничего нельзя сделать. Ее гонителю это доставило изощренное удовольствие. Он жаждал сообщить ей о своем существовании, завладеть всеми ее мыслями, стать к ней ближе, чем был когда-то супруг.
— Но враги просчитались, и бедная леди отнесла эти «сокровища» в военную полицию и сообщила о коварном заговоре, — с надеждой в голосе предположил я.
— Нет, — покачал головой Альбер Гиббонс, сержант военной полиции, будем отныне называть его так, — но они действительно не учли, что семьи Кэри и Патни-Уилсон связывают узы верной дружбы. Благородная леди обратилась к другу, который тоже пережил огромную потерю, и он должен был попросить о помощи вас и Шерлока Холмса. Большой промах со стороны наших врагов, и надеюсь, они сильно о нем пожалеют.
— Что же теперь станет с этими вещами? С лентой и ремешком? — спросил я.
— У меня есть на этот случай специальные указания, — улыбнулся Альберт Гиббонс. — Мистеру Лестрейду, который приходил сюда вместе с вами, о них ничего не известно. При всем моем уважении, сэр, мистер Лестрейд не военный, а в нашей ситуации надобны настоящие солдаты. К вечеру лента и ремешок окажутся в надежном месте, где их не добудет и целая армия. Но нам было важно, чтобы вы их увидели.
— Все идет так, как и должно, — заметил Холмс чуть позже, когда мы стояли на улице перед Лэндор-меншенс.
Смерть на коне бледном
Я горжусь тем, что перед лицом опасности способен оставаться хладнокровным и замечать то, чего не увидел бы обычный человек. И все это благодаря военному прошлому и профессиональной медицинской подготовке. Когда к нам на порог пожаловал Сэмюэль Дордона из иностранной медицинской миссии Евангелической церкви, я внимательно оглядывал Бейкер-стрит. Так же пристально я следил и за его уходом. По части бдительности я старался не отставать от моего друга, Шерлока Холмса. Разумеется, театральные гастроли майора Патни-Уилсона были просто смешны и, вместо того чтобы сделать его незаметным, вызывали подозрения. Тем не менее никто не преследовал нашего гостя на улице, и ничье внимание он не привлек.
В Карлайл-меншенс Шерлок Холмс непременно обнаружил бы слежку. Однако опасения были напрасны. Конечно же, потом мы выяснили, что за окрестностями тогда наблюдал сержант Альберт Гиббонс, но он действовал в наших интересах и доложил бы, если бы за нами увязался шпион. И в гражданской, и в военной полиции служат так называемые сотрудники в штатском, они не носят формы. Вот и Гиббонс сражался на этом невидимом фронте.