И его не восприняли всерьез.
Хоть от полученного СМС Лене было не по себе, она была рада, что сестра, которой никто никогда не был нужен, ей написала. Это немного уменьшило ее душевную боль – что Лена все-таки что-то для нее значила, раз удостоилась последнего послания. Даже такого странного и подозрительного.
В особенности странным и подозрительным было последнее предложение: «Но ты, капрал Райсевик, надеюсь, сможешь».
Какого черта?
Что это означало?
Никто не знал, что это значит. Зачем в предсмертной записке упоминать случайного прохожего, который остановил твою машину за час до суицида? Почему не написать семье, оплакивающим ее родственникам, что сейчас в ужасе? Почему она ничего не объяснила? Совсем ничего. На поминальной службе родители стоически улыбались и держались как могли, но, по ощущениям Лены, Кэмбри отправила ей личное оскорбление. Напоследок показала ей средний палец.
О тайнах, связанных со смертью сестры, надо забыть. Кэмбри требовалось сказать только одно, и Лена хотела услышать только одну фразу: «Я тебя люблю…»
Ее мысли прервал металлический щелчок.
Это хлопнула дверца машины.
Райсевик возвращался. Наконец. Теперь он казался другим – натянул улыбку до ушей, словно маску.
– Прости, что так долго.
– Ничего страшного, – она вытерла слезу.
– Эта рация напоминает мне мою жену, – сказал он, выдавив из себя смешок. – Не умолкает целый день. Ни на час ее не заткнуть! Боже, я и во сне ее слышу, только теперь у меня бессонница.
Его губы снова растянулись в улыбке, и он стал напоминать морского черта. Напряжение, которое нарастало в течение последних нескольких минут, полностью испарилось, и Райсевик снова превратился в дружелюбного, сочувствующего (хотя и психически нездорового) человека, которого Лена впервые увидела перед кафе «Магма-Спрингс».
– С кем ты разговаривал?
В девятнадцати милях от них мужчина, скрываемый темнотой, еще с минуту держал рацию в руке, потом с щелчком поставил ее на место. Рядом лежала написанная от руки записка:
«Лена Нгуен. Мост Хэйрпин».
На секунду он задумался, потом дописал:
«Не вооружена».
– С диспетчером, – сразу же ответил Райсевик. – Пожарные, первая группа, передали, что поменялось направление ветра. Теперь огонь из Бриггс-Дэниелса идет сюда, нужно эвакуировать всех южнее автострады I-90. Думаю, на сегодня хватит. Я ответил на все твои вопросы?
– Почти.
Он остановился от нее в шести футах, развел руками и показательно пожал плечами. Мускулы перекатывались под рукавами песочно-коричневого цвета.
– Лена, имеешь что-то против полицейских?
– Не поняла?
– Не любишь полицейских? Меня лично? – он похлопал себя по бочкообразной груди, при этом прозвучал странный звук, словно грудь у него была из вольфрама. От его улыбки у нее по коже побежали мурашки. – Я из хороших парней.
– Не сомневаюсь.
– Нелюбовь к полицейским – фишка зумеров?
– Я с уважением отношусь к полицейским, Рай.
– Уверена?
– Мой дядя служил патрульным в полиции штата Орегон. – Лена смотрела Райсевику прямо в глаза. – Он был самым добрым и самым порядочным из всех, кого я когда-либо встречала. И я помню истории о том, как часто водители, проезжая по шоссе, показывали ему средний палец. Они воспринимали его как бойца штурмового отряда, а не как человека. И таких много. Отрешенных. Подозрительных. Но я на самом деле считаю, что служба в правоохранительных органах – это самая сложная работа в мире.
Он улыбнулся. Робко и застенчиво.
– Спасибо…
– Но вот касаемо тебя, Рай, у меня есть вопросы.
Улыбка с его лица исчезла.
Что-то в этих улыбках, которые то появлялись, то исчезали, напомнило Лене о коллекции кукол Барби, которая была у Кэмбри в детстве. Вместо того чтобы с ними играть, Кэмбри натирала их лица перекисью водорода. Краска сползала и превращалась в серую массу. После этого сестра усаживала этих кукол у себя на полках, они напоминали безликих маленьких манекенов в магазине. Зрелище было жуткое. Лена не понимала, почему сестра так делала.
Райсевик снова улыбнулся, словно ему подсказал суфлер.
– Если тебе нужно поговорить с кем-то еще из моего отдела или если ты мне не доверяешь, Лена, то тут никаких проблем. Это твое право. Ты потеряла близкого человека. Твоя сестра была душевнобольной, – он специально подчеркнул слово «душевнобольной» и внимательно следил за ее реакцией, глядя в глаза. – Она жутко страдала. Об этих страданиях она никому никогда не говорила. И решив умереть, она сделала неудачный выбор.
На приманку Лена не клюнула.
«Он подлизывается. Хочет посыпать соль на рану».
Она хотела с Райсевиком встретиться взглядом, но видела только черные стекла солнцезащитных очков. На нее словно смотрел робот.
– Мы не закончили наш разговор – то, о чем говорили раньше. Значит, ты остановил ее в восемь часов?
– Да.
– Но ты не просил ее сесть к тебе в машину?
– Нет.
– Хочешь сказать, что она никогда не сидела в салоне твоей машины?
Ответом ей была та же мягкая улыбка до ушей.
– Все так.
Лена оглянулась через левое плечо и удостоверилась, что кассетный магнитофон продолжает все записывать. Этот вооруженный полицейский постоянно оставался у нее на виду, причем она повернулась так, чтобы находиться от него под углом девяносто градусов – для лучшей подвижности.
Он ждал.
Лена решила, что пришло время нажать на спусковой крючок. Да, момент был подходящий. Любезности закончились. В любом случае это все равно было постановочное шоу, с самого начала, с той самой секунды, когда она сегодня встретилась с ним перед кафе «Магма-Спрингс».
– Моя сестра – художница, – сообщила Лена. – Очень талантливая. Точнее, была ею. Ее рисунки лучше, чем фотографии, потому что на фотографии получается только копия образа, а Кэмбри удавалось уловить его суть.
Улыбка Райсевика снова испарялась.
– Есть то, что она любила рисовать больше всего. Не набросок, не эскиз. Скорее, это была ее визитная карточка, фирменный знак. Мультяшный динозавр, маленький велоцираптор[10], дружелюбный и эмоциональный. Знаешь? Типа Гарфилда.
Лена на секунду прервалась – дала Райсевику секунду, чтобы он кивнул. Он не стал.
– Она рисовала его с начальной школы, тогда она хотела стать художником-мультипликатором и прозвала его динозавр Боб. Позднее, в подростковом возрасте, она рисовала его везде. Поэтому можно даже не сомневаться, что путешествуя от одного океана к другому и обратно, она нарисовала и вырезала динозавра Боба на десятках барных стульев, стволов деревьев, стенках туалетных кабинок по всей стране.
Лена на мгновение замолчала. Между ними повисла тишина.
– Рай, так откуда он взялся на заднем сиденье твоей патрульной машины?
Глава 6История Кэмбри
Было жутко от того, как патрульный смотрит ей вслед, пока она на скорости уносилась прочь. Он не ожидал, что его обведут вокруг пальца, но оставался спокойным. Не кричал. Не хватался за оружие и не палил по ее заднему стеклу. Он просто смотрел, как она уносится прочь в облаке пыли – в зеркале заднего вида его силуэт становится все меньше и меньше. Затем он повернулся и спокойно пошел к патрульной машине.
«Кэмбри, он поедет за тобой».
Точно. Поедет. Погоня только начинается. Но в этот миг, в 20:23, Кэмбри еще жива, выжимает педаль газа, двигатель набирает обороты, и она знает, что шанс у нее есть. Когда ее «Тойота» стоит на стоянке, она уязвима, как птица на земле, но когда Кэмбри Нгуен находится в движении? От Стеклянного пляжа до национального парка Эверглейдс, от белого песка до белого снега, мимо нее проносится мир со множеством возможностей, потому что движение – это жизнь.
И да, прямо сейчас движение – это жизнь в буквальном смысле этого слова.
«Проклятье».
Хочется врезать по рулю. Она дрожит, кажется, что по ее нервным окончаниям пробегает электрический ток – столько в ней энергии. По коже бегут мурашки. Да, да, да, это происходит на самом деле.
Что это были за костры? Четыре ритуальных костра, которые помешивал Райсевик? Она думала о них, снова и снова прокручивая увиденное в голове, и теперь у нее есть догадка. Это напоминает завершение картинки-загадки, ты ее составляешь – и перед тобой открывается большая картина. Бинокль, обгоревшая на солнце кожа, тяжелое дыхание и отчаянное желание ее поймать до того, как она вернется в город…
«Он тебя преследует».
Да, конечно, вот он. Удивляться тут нечему. Черный «Додж Чарджер» капрала Райсевика появляется в ее зеркале заднего вида. Он легко ее догнал и теперь пристраивается сзади. Полицейскому важно догнать Кэмбри. Похоже, он ее подпирает, оскалившаяся решетка на переднем бампере все ближе и ближе: было двадцать, а теперь между ними десять футов. Он уже на хвосте, и если она прямо в эту секунду нажмет на тормоза, столкновение гарантировано. Этот вариант Кэмбри обдумывает.
Дорога со щебеночно-асфальтовым покрытием. Черное полотно. Петляет между сосновыми лесами и по прериям, иногда пересекает холмы. В свете фар мелькают указатели, предупреждая о резком повороте впереди. Кэмбри снижает скорость – передние фары Райсевика еще больше и ближе.
«Если во что-то врежусь, лучше от этого не станет», – подумала Кэмбри. Райсевик, наверно, будет только рад, если она потеряет управление, «Тойота» вылетит с трассы и повиснет на каком-нибудь дереве. На этом его работа будет закончена. Он сможет поехать домой.
Вдруг она распереживалась еще сильнее.
«Он знает мое имя».
Сколько информации хранится в базах данных полиции? Все как в фильмах? Адрес Кэмбри никогда не соответствовал действительности – она слишком много и слишком часто переезжала с места на место, но если ее мелкие правонарушения или ДТП, в которые она попадала, в базе есть, то капрал Райсевик знает, что ее родители живут в Олимпии, штат Вашингтон. Если он не поймает ее сегодня вечером, то вполне может заявиться к ним и вместо нее убить родителей. Или взять их в заложники.