Мама!
Райсевик снова поднял «Беретту» в их руках. Словно дубинку, прямо над ее лицом…
– Мама, Кэмбри не в аду…
Он сломал ей нос – послышался жуткий хруст, потекла кровь. Было ощущение, что внутри взорвалась петарда, пазухи носа вылетели, перед глазами возникла красная пелена, лицо горело огнем. Лена слегка ослабила хватку на пистолете, и Райсевик чуть не вырвал его из ее сжатых пальцев.
Но она его удержала.
– Отпусти, – он тяжело дышал ей в лицо. – Просто отпусти…
– Отпусти, Кэмбри.
Она держится руками за ограждение, большие пальцы ног стоят на самом краю. Кэмбри моргает, пытаясь избавиться от холодных слез. Голос Райсевика у нее за спиной становится мягче, почти сочувствующий, успокаивающий.
– Пожалуйста. Отпусти, – он подошел ближе, опустив черную винтовку. – Я не хочу в эти выходные ехать убивать твоих родственников. Я не хочу стрелять в твоих родителей, когда они лежат в кровати. Я не хочу проскальзывать в квартиру Лены как тень и перерезать ей горло. Я не такой. Я не подлец.
Кэмбри закрыла глаза. Его голос приближается.
– Пожалуйста, Кэмбри. Пожалуйста, не заставляй меня делать все эти ужасные вещи. Я не плохой человек.
Нет. Она сильнее сжимает ограждение. Нет, он врет, и больше всего себе. Райсевик тот еще мерзавец. Он жуткий человек. Он хуже, чем само зло. Это вирус с номером социального страхования. Это ходячее, говорящее насекомое высотой шесть футов.
– Шесть, – считает он. – Кэмбри, ты можешь их спасти…
Она зацепилась за ограждение локтями, словно крюком, и смотрит вниз. Вероятно, к этому времени ее глаза уже привыкли к темноте. Она довольно четко видит то, что находится высоко над обрывом. Она видит ботинки, которыми она впивается в край моста и от которых до дна пересохшего русла двести футов – русла, покрытого гравием, валунами, светлыми кусками дерева и корягами, принесенными сюда водой. Немногим дано увидеть то, что вот-вот тебя убьет.
О чем думала моя сестра перед смертью?
Могу только догадываться.
Та девчонка, что вывела из строя туалет, когда мы учились в средней школе, что путешествовала по стране по глухим местам вместе с ублюдком, ночуя в автомобиле, и что поехала назад, тоже ночуя в автомобиле, но уже без ублюдка, не сдается. Она слишком упрямая и несговорчивая. Слишком яростная. Она не сдается даже в такой ситуации, когда ей в спину смотрит винтовка, а под ногами смертельная пропасть. Она думает: «Нельзя сдаваться. Если я это сделаю, выигрывает Райсевик. Я должна его заставить меня застрелить. Ему не отделаться так просто. Я должна сопротивляться, каждым вздохом и ударом сердца, и даже после того, как я умру, я должна продолжать борьбу с ним…»
– Отпусти. Пожалуйста, – убеждает он.
«Нет. Я никогда и ни за что не выпущу из рук это ограждение, и я заставлю его выстрелить мне в голову. А после этого, если он не блефует, он отправится убивать моих родственников. Вероятно, он вначале придет за тобой, Лена. Твоя квартира в Сиэтле будет на пути в Олимпию.
Прости. Это моя вина.
Он придет за тобой, сестра, со своим оружием, в прекрасной физической форме. Тебе придется с ним сражаться. С Райсевиком нужно сражаться решительно и смело. Не бойся его. Сражайся мудро. Никакой честной борьбы. А главное – независимо от того, как все будет плохо, не сдавайся, Лена.
Не сдавайся».
Он вырвал пистолет из ее пальцев.
«Прости, Кэмбри. Он слишком силен».
Лена знала, что все закончилось, когда летела через капот «Доджа». Она врезалась копчиком в лобовое стекло, снесла дворник, а потом влетела в ограждение, и первым с ограждением встретился ее рот. Она со всей силы шлепнулась на бетонное покрытие, растянулась на нем так, что половина тела свесилась с моста. Она ухватилась локтем за ограждение, но обе ноги свисали над наводящей ужас пустотой. Двести футов до земли.
– Наконец-то, – тяжело дыша, произнес полицейский.
Пистолет был у него в руках.
Мысли возвращались медленно, принимая в раненой голове странные формы. Она моргала, чтобы избавиться от вспышек мерзкого света перед глазами. Из сломанного носа текла кровь, заполняя горло.
«Вставай, Лена».
– Этот мост… – хрипло произнес Райсевик, все так же тяжело дыша. – Кстати, никаких призраков на мосту Самоубийц нет. И никогда не было. Мой папаша убивал свои первые жертвы здесь. Притворялся, что у него сломалась машина, махал рукой, останавливал проезжавших мимо людей, а потом сталкивал беднягу с моста. Даже не знал, что прославил этот мост. Похоже, что четырех жертв для такой славы достаточно.
Лена услышала, как открылась дверца машины, потом щелчок. Он расстегивал наручники.
Она подтянулась на руках и затянула ноги на мост. Каждая из них казалась тяжелым бревном. Она попыталась встать, но могла только ползти. У нее кружилась голова, все качалось или скакало: коричневое небо, дым, скалы, бетонное покрытие. К горлу подступила тошнота. Она попыталась сфокусировать взгляд, но перед глазами все плыло. Она поняла, что из глаз выпали контактные линзы, поэтому не видела Райсевика.
– Хочешь услышать забавную вещь? – послышался с другой стороны машины приближающийся мерзкий голос Райсевика. – Много лет я мечтал убить своего отца. Представляешь? И только что ты от этого меня избавила.
«Встань. Борись. Прямо сейчас», – кричал внутренний голос.
Но сил больше не осталось. Мышцы горели огнем. Болела каждая косточка. Без контактных линз Лена практически была слепой, один глаз уже распух так, что она бы и в линзах ничего не видела, разбитые зубы царапали десны и свободно болтались во рту. Она не могла даже встать, не то что оказывать сопротивление капралу Райсевику, который весил двести пятьдесят фунтов. Не было никаких сил.
«Прости, Кэмбри. Я тебя подвела».
– Я хотел, но я не такой, как он. Я – прирожденный полицейский, – заорал он хриплым голосом. Охрип он явно от дыма, который их окутал. – Я – не подлец…
Лена оглянулась. Кровь и слезы застилали глаза – она часто моргала, увидела приближающийся туманный образ капрала Райсевика, больше похожий на тень. Он обошел свою машину, и его силуэт высветился на фоне огня – в фильмах на таком фоне приближаются убийцы. Наручников на запястьях не было, в руке – пистолет, ее «Беретта».
Она заставила себя приподняться и отползти, но слишком медленно.
– Два дня назад я сбросил маленького мальчика в колодец – больше никогда никого не буду убивать, – она слышала его шаги – как он идет к ней. Райсевик рассмеялся – лающим смехом. – Я люблю отца. Но, Боже, у меня впереди еще сорок лет жизни. Я смогу исправиться. А он уже нет.
Закрыв глаза, Лена ползла дальше. Она готовилась к выстрелу.
«Прости, Кэмбри, мне очень жаль».
– А теперь все закончилось, – его голос звучал совсем близко. Лена чувствовала его дыхание у себя на шее. – Мой отец никогда больше не подберет на дороге ни одну бродяжку. А это означает, что мне больше не придется сжигать ни один…
Лене потребовалось несколько секунд, чтобы понять: Райсевик внезапно замер на месте. Даже ногу не опустил на бетонное покрытие.
Он что-то заметил.
Глава 25
Он забыл про магнитофон. Лена повернулась и увидела, как поднял его с дороги.
– Подожди… – произнесла она.
Райсевик взвесил его в руках – большой, но поразительно легкий. Магнитофон тщательно записывал каждое слово, каждое обвинение, каждый вдох и выстрел. Это было главное доказательств в обвинении – запись признания капрала Раймонда Райсевика, который помог совершить и скрыть четырнадцать убийств, и признание в убийстве маленького мальчика. Но в конце этого дня магнитофону придет конец.
Как и его отцу. Как и Лене. Как и их машинам со следами пуль.
Райсевик смотрел, как Лена поднимается на локтях, как с нее на бетонное покрытие падают капли крови. Боже, ее лицо напоминало жуткую маску, которые надевают в Хэллоуин. Кожа приобрела пурпурный цвет, лицо опухло. Нос был вдавлен внутрь, губа разбита, и изо рта вытекали слюни вперемешку с кровью.
– Я всю жизнь уничтожаю какие-то вещи – помогаю им исчезнуть, – Райсевик ухмыльнулся, чувствуя, что все снова пошло на лад. – Считаешь себя особенной? Ты – просто еще один скелет с мясом на костях. Ты решила самую большую проблему в моей жизни, и в понедельник я спокойно выйду на работу.
– Пожалуйста, подожди… – у нее булькало в горле, когда она это произносила.
Он высоко поднял магнитофон.
– Нет, нет, нет…
Он с силой бросил его на дорожное покрытие. Магнитофон рассыпался на множество кусочков на глазах у беспомощной Лены. На этом Райсевик не успокоился. Среди обломков он нашел кассету и раздавил ее каблуком. Все разговоры, которые звучали на протяжении дня, все детали и признания – все мгновенно и безвозвратно исчезло.
– Ты меня не остановила, Лена. Ты меня освободила.
Завтра произойдет одно из двух.
1. Меня убьет Райсевик. Это возможно и даже вероятно. Я буду в одиночку противостоять вооруженному убийце. У меня будет только пистолет, который я спрячу, и моя интуиция. Если что-то из этого меня подведет, мне не спастись. Там не работает сотовая связь, поэтому мне некому помочь.
Второй вариант?
2. Я выигрываю. Я записываю признание капрала Райсевика в убийстве Кэмбри Нгуен. В результате он отправляется в тюрьму или умирает, а я становлюсь героиней.
Что потом?
Наверное, я поеду домой.
Может, остановлюсь в кафе и съем банановый сплит[24], который мы так любили с Кэмбри в детстве и делили один на двоих. Я снова вернусь к прежней жизни. Продам пистолет. Вернусь на работу, буду оплачивать счета и попытаюсь быть таким человеком, каким была до смерти Кэмбри. Той Леной Нгуен, которая накручивает пряди волос на палец и дергает их, у которой никогда не было парня, которая прячется за созданными в Интернете образами и редко выходит из своей квартиры.