шенную гармонию собственными силами. Я еще не знаю, какая беда постигла эти места. Не знаю также и того, как действовать, чтоб исправить содеянное. Но одно, госпожа моя, я знаю — попробовать стоит. Всего несколько дней, умоляю! Не достигну удачи — что ж, продолжу поиски вашей дочери. А пока, госпожа моя, молю вас, — дайте мне попытаться!
Окончив эту речь, Кадзэ замолк, ожидая ответа призрака. Склонится ли госпожа перед его просьбой или откажет? Внезапно в тяжкое, нависшее молчание ворвалось показавшееся очень громким стрекотание лесного кузнечика. Кадзэ на мгновение оглянулся на звук, а когда повернулся — призрака рядом с ним уже не было.
Он попытался встать и понял, что не может. Сердце рвалось из груди, тело ослабело, руки и ноги дрожали, словно три недели в жару провалялся. Кадзэ жадно глотнул воздуха — влажного, но уже живого. С изумлением он заметил: туман, ранее стелившийся по земле, теперь стремительно уходит куда-то вниз, впитывается, всасывается, подобно воде, в мельчайшие трещинки, впадинки и неровности почвы. Самурай прикрыл глаза. Сконцентрировался. Приказал себе преодолеть леденящую слабость и страх. Нет желаний — стало быть, нет и страха.
Вскоре дыхание его выровнялось, стало медленным и глубоким, ослабевшие члены вновь стали наливаться силой. Он встал. Вложил меч в ножны. Поправил пояс кимоно. А после снова направился, все ускоряя шаг, по дороге, ведущей в деревню.
Да, к чему скрывать, — глубоко внутри Кадзэ по-прежнему терзало чувство вины. Смеет ли он прерывать поиски похищенной девочки ради спасения полузнакомого угольщика? Но нет. Конечно, госпожа его понимает! Госпожа позволила ему! Он должен попытаться вернуть в деревню утраченную гармонию! А вот еще любопытно — вспомнилось поневоле, — что это за странного демона в соседнем селении люди видели? Откуда бы вдруг в маленькой провинции столько призраков да чудовищ разом?
Ранее, побродив по деревне, он уже хорошо запомнил, что и где там расположено. Дома побогаче и жалкие хижины лепились, по сельским понятиям, едва не вплотную друг к другу. Всего в деревне обитало, должно быть, человек двести. И как во всех небольших селениях, была здесь только одна — главная и единственная — пыльная улица, по обе стороны которой, собственно, почти все дома и хижины и стояли.
Добравшись до дальнего конца деревни, Кадзэ остановился. Постоял немного, все еще успокаивая вздернутые нервы и наслаждаясь недолгим бездействием. За спиной, в лесной чаще, запел соловей. Сладостная песнь его бальзамом пролилась на душу Кадзэ. Уже совершенно спокойный, он постарался забыть о недавней встрече с призраком и переключить внимание на то, что предстоит сделать сейчас. Потом еще раз глубоко вздохнул и вытащил из-за пояса меч и ножны. Вынул меч примерно до половины и стремительно бросился к дверям первой же ближней хижины.
— Подымайтесь! Беда! Бандиты напали! — закричал Кадзэ и принялся изо всех сил молотить ножнами в двери.
— Что?! Кто это?! — раздался из хижины чей-то сонный голос.
— Бандиты напали! Они уже близко. Вот-вот будут здесь! Живее! Беда! Подымайтесь! Берите оружие и выходите!
Кадзэ перебежал через улицу и через мгновение уже барабанил ножнами в дверь дома напротив.
— Подымайтесь, люди! Подымайтесь! Бандиты напали на деревню! Вооружайтесь и выходите!
Не дождавшись ответа, он вновь перебежал улицу и подскочил к следующему дому. И снова — яростный стук в двери и крик-предупреждение. Следующий дом. Следующий… Не добравшись еще до конца улицы, он уже понял: все сработало, как по писаному. Обитатели селения один за другим высыпали из домов. Многие держали свежезапаленные факелы, и в их мерцающем желтом свете Кадзэ явственно увидел: все, абсолютно все деревенские мужчины неплохо вооружены! Самурай бежал все дальше, от дома к дому, — а толпа на ночной улице становилась все гуще. Звучали удивленные голоса:
— Что случилось-то?
— Да, говорят, бандиты! А где ж они?
— Что? Какие бандиты?
— Кто напал?
— Где ж бандиты? Здесь уж?
Кадзэ промчался по задам деревни, поднимая обитателей немногих домиков, не выходивших на главную улицу. К тому времени как он обежал всю деревню, посреди улицы собралось уже все взрослое население Судзака — и мужчины, и женщины. Они переговаривались, половчее перехватывали оружие и вглядывались — кто мрачно, кто испуганно — в ночную мглу.
Запыхавшийся от бега Кадзэ втиснулся в самую гущу толпы и принялся, тяжело дыша, проталкиваться к ее центру.
— Это кто? Люди, что ж тут творится?!
— Самурай это! Тот, что у Дзиро в доме стоял!
— Где ж бандиты, господин самурай?
Толкаясь плечами и локтями, Кадзэ продирался сквозь человеческий лес, одновременно поглядывая на оружие, которое держали крестьяне. Цепы, серпы — ну, этого следовало ожидать. Но у большинства — копья, мечи, а то и алебарды-нагинаты. Молча, не отвечая ни на какие вопросы, он шел и шел сквозь гомонящую толпу и почти в самом центре заметил-таки пухлую руку, сжимавшую лук.
Прорвался к человеку с луком в руке — о, разочарование, — уперся взглядом в потную, круглую физиономию судьи!
— Б-бог-ги великие, г-гос-под-дин самурай, чт-то случ-чилось? — стуча зубами от ужаса, лепетал судья.
В другой руке толстяка Кадзэ заметил пучок стрел. Вытянул одну из трясущихся пальцев. Судья разжал руку — прочие стрелы рассыпались по земле. Храня невозмутимость на лице, самурай подошел к одному из крестьян, державших факелы. Спокойно рассмотрел стрелу в пляшущем желтом свете.
— Что случилось?! Что?! Соблаговолите отвечать! — Судья медленно, но верно приходил в себя.
Ответом Кадзэ не озаботился. Еще раз тщательно изучил стрелу судьи. Потом обвел неторопливым прищуренным взором гомонящую толпу, убеждаясь, что среди собравшихся более нет ни одного человека с луком.
— Да говорите же наконец! — взорвался судья.
Кадзэ поднял руку, утихомиривая обитателей деревни.
— Люди селения Судзака! — крикнул он громовым голосом. Шепот, выкрики и разговоры тотчас прекратились. Кадзэ еще раз обвел взором встревоженные лица вокруг и продолжал: — Вы сделали все, как и следовало! Ваша отвага и воинская сноровка до смерти напугали бандитов, уже собиравшихся напасть среди ночи на деревню! Поздравляю с победой!
Сказавши это, Кадзэ сразу же пошел прочь, и люди в толпе расступались перед ним, словно стебли высокой летней травы, которую раздвигает плечами путник, неведомо куда бредущий через зеленый луг. И долго еще, возвращаясь в княжеский замок, слышал потом Кадзэ у себя за спиной возбужденные споры крестьян, оставшихся позади.
Деревня Судзака гудела, ровно растревоженный улей. Одни крестьяне предполагали, что неведомо откуда явившийся самурай, не иначе, безумен. Другие спорили — всяко случается, может, ронин захожий правду сказал — спугнули они в последний момент шайку? Третьи же только пофыркивали: ну да, как же! В самый раз деревенщине темной пугать людей господина Куэмона или, коли уж на то пошло, любого другого предводителя разбойничьего! Поспорили, пошумели — и выдохлись. Напряжение необычных ночных событий ослабело. Мало-помалу разошлись люди деревенские по домам и хижинам своим — досыпать.
Ичиро, староста сельский, — тот, верно, последним ушел. Долго стоял в пыли, крутил головой, прикидывал — чего воин поступком своим странным добился? Но потом и он на боковую отправился, побрел устало в крепкий, зажиточный дом, где жена с детьми давным-давно уже на разные голоса сопели. Поставил нагинату на почетное место в углу главной комнаты. Несколько минут смотрел на нее задумчиво. А после отошел в соседний угол и сдвинул оттуда в сторону несколько увесистых мешков риса. Обнажились доски пола. Почти без усилий снял староста пару-другую деревянных плашек. Пошарил руками в земле, пока не наткнулся на кусок старенькой циновки, маскировки ради замазанный грязью. Снял циновку и уставился вниз, в неглубокую дыру, тщательно устланную изнутри рисовой соломой.
После вытащил из кучи хвороста веточку, зажег от еще тлевших в очаге углей и, словно факелом, осветил свой схрон, удовлетворенно осматривая его содержимое. В неверных рыжих всполохах пламени оружие заблестело чисто и остро. В неглубокой дыре, прижатые друг к другу, скрывались два самурайских меча, кинжал и большой боевой лук. Поразмыслив, староста вынул из запретного для простолюдинов тайника кинжал и принялся снова прикрывать дыру циновкой.
Глава 12
Земля — и вечность…
Я, меж ними зависнув,
К земле и к жизни тянусь.
Следующим утром Кадзэ с почетом препроводили пред ясные очи князя Манасэ. Перед тем, едва пробудившись, нашел самурай в отведенном ему покое собственную свою одежду — выстиранную, отглаженную, заново сшитую и тщательно зачиненную, так что ныне одет был уж на привычный, неброский лад.
Манасэ вкусам своим экстравагантным не изменил — снова красовался во множестве ярких и роскошных старинных одежд, слои коих создавали сложную, изысканную цветовую гамму. Сидел он на маленькой веранде, выходившей в садик, украшенный камнями и кустами. Кадзэ припомнилось — в Японии эпохи Хэйан, когда и создавала благородная дама Мурасаки свою «Повесть о Гэндзи», по умению правильно располагать по цвету многочисленные кимоно и накидки судили об изяществе и хорошем вкусе женщин. Тонкие сочетания множества оттенков, мастерство, с которым орнаменты одежд словно бы перетекали один в другой, тщательность в создании силуэта, который формировали бесчисленные слои ткани, — все это долженствовало свидетельствовать об аристократизме и безупречном чувстве прекрасного. Интересно, а у мужчин так же было[16]? Очень уж тщательно уложены складки одеяний Манасэ, очень уж приятное для взора сочетание цветов они образуют…
— Мне доложили, что вы, друг мой, зачем-то устроили вчера ночью в деревне самое нелепое крестьянское сборище… — негромко начал князь, по-прежнему глядя вниз, в сад, и не оборачиваясь к собеседнику.