Когда хозяйка предложила им что-нибудь выпить, он попросил кофе. Три совершенно чужих друг другу человека напряженно помолчали.
— Я понимаю, что разыскать завещание к сроку почти невозможно, — как бы извиняясь, сказала ван Ас, и ван Герден посмотрел на Хоуп Бенеке. Она не отвела взгляда, но выражение ее лица было непроницаемым.
Он кивнул.
— Вы уверены в том, что такой документ вообще существует в природе?
Хоуп Бенеке резко вздохнула, как будто собиралась возразить.
— Да, однажды вечером он принес его домой. — Хозяйка махнула рукой в сторону кухни. — Мы сидели за столом, и он зачитывал мне завещание пункт за пунктом. Оно оказалось недлинным.
— И главным его смыслом было то, что вы получаете все?
— Да.
— Кто составлял завещание?
— Он сам. Оно было написано от руки.
— Его кто-нибудь засвидетельствовал?
— Он засвидетельствовал его в полицейском участке здесь, в Дурбанвиле. Его подписали двое тамошних сотрудников.
— Завещание было только в одном экземпляре?
— Да, — покорно ответила Вилна ван Ас.
— Вам не показалось странным, что он не поручил составить завещание юристу?
— Ян вообще был такой.
— Какой?
— Скрытный.
Последнее слово повисло в воздухе. Ван Герден молча ждал, когда хозяйка заговорит снова.
— По-моему, он не очень-то доверял людям.
— Вот как?
— Он… мы с ним… жили просто. Работали, а вечером приезжали домой. Иногда он называл свой дом убежищем. Да и друзей у него в общем-то не было.
— Чем он занимался?
— Классической мебелью. Ее чаще называют старинной или антикварной. Ян говорил, что в Южной Африке настоящей старинной мебели нет, страна еще молода. Мы торговали оптом. Находили мебель и продавали ее посредникам, а иногда вели дела напрямую с коллекционерами.
— Чем занимались вы?
— Я начала работать на него лет двенадцать назад. Кем-то вроде секретарши. Он разъезжал по стране, выискивая нужную мебель. Заглядывал в глушь, на фермы. Я вела дела в конторе. Через полгода…
— Где находится контора?
— Здесь, — ответила Вилна ван Ас. — На Веллингтон-стрит. За магазином «Пик энд Пэй». Такой маленький старый домик…
— В конторе не было сейфа?
— Нет.
— Вы сказали: «через полгода», — напомнил ей ван Герден.
— Я быстро освоилась. Он был в Северной Капской провинции, когда вдруг позвонили из Свеллендама. У них был йонкманскас, то есть платяной шкаф, если я правильно запомнила, девятнадцатого века, хорошо сохранившийся, с инкрустацией. В общем, я перезвонила Яну. Он велел мне взглянуть на шкаф. Я поехала и купила его почти даром. Когда он вернулся, то очень обрадовался. Постепенно я все больше и больше втягивалась в бизнес.
— А кто же принимал звонки, вел бухгалтерию и так далее?
— Сначала мы делали это по очереди. Потом в конторе стал оставаться он один.
— Вы не возражали?
— Мне нравилось.
— Когда вы начали жить вместе?
Ван Ас смутилась.
— Мисс ван Ас… — Хоуп Бенеке подалась вперед, подыскивая нужные слова. — К сожалению, мистер ван Герден вынужден задавать вам вопросы, которые могут показаться вам неприличными, неудобными. Но ему очень важно узнать обо всем как можно больше.
Ван Ас кивнула:
— Да, конечно. Просто… Я не привыкла обсуждать свою личную жизнь. Ян был… Он говорил, что никому ничего не надо знать. Потому что люди обожают сплетничать.
Она поняла, что ван Герден по-прежнему ждет от нее ответа.
— Через год после того, как мы начали совместную работу.
— Одиннадцать лет. — Ван Герден не спрашивал — утверждал.
— Да.
— В этом доме.
— Да.
— И вы ни разу не заглядывали в сейф.
— Ни разу.
Ван Герден смерил ее пытливым взглядом.
Ван Ас поморщилась:
— Ну да, так и было.
— Если бы Ян Смит умер при других обстоятельствах, как бы вы достали завещание из сейфа?
— Я знала комбинацию кодового замка.
Ван Герден ждал.
— Ян поменял ее. На дату моего рождения. После того как показал мне завещание.
— Он хранил в сейфе все важные документы?
— Не знаю, что еще там было. Ведь оттуда все пропало.
— Можно мне взглянуть на сейф?
Вилна ван Ас кивнула и встала. Он молча последовал за ней по коридору. Хоуп Бенеке пошла с ними. Между ванной и хозяйской спальней, справа, находилась массивная стальная дверь сейфа с вваренным кодовым замком. Дверь была открыта. Ван Ас щелкнула выключателем на стене, и загорелась лампа дневного света; она постепенно разгоралась все ярче. Ван Ас вошла внутрь.
— Я думаю, он сам его встроил. После того как купил дом.
— Вы так думаете?!
— Он никогда не рассказывал о том, как у него появился сейф.
— А вы никогда не спрашивали?
Ван Ас покачала головой. Ван Герден огляделся. Внутри комната-сейф была увешана деревянными полками — они были пусты.
— Значит, вы понятия не имеете о том, что здесь находилось?
Женщина снова покачала головой; рядом с ним, в тесной комнатке, она казалась еще меньше ростом.
— Вы никогда не проходили мимо, когда он что-то делал в сейфе?
— Он закрывал за собой дверь.
— И любопытство никогда вас не мучило?
Она посмотрела на него с почти детским выражением:
— Вы его не знали, мистер ван Ренсбург.
— Ван Герден.
— Извините. — Ван Герден заметил, что ван Ас покраснела. — Обычно я легко запоминаю имена.
Он кивнул.
— Ян Смит был… очень закрытым человеком.
— Вы прибирались здесь после…
— Да. Когда полицейские все здесь осмотрели.
Он повернулся и, пройдя мимо Хоуп Бенеке, стоявшей на пороге, вернулся в гостиную. Женщины последовали за ним. В гостиной все снова сели.
— Вы первая прибыли на место происшествия?
Адвокат подняла руки:
— Можно небольшую передышку?
Ван Ас кивнула. Ван Герден промолчал.
— Я бы выпила чаю, — сказала Бенеке. — Если, конечно, вам не трудно. — Она тепло и участливо улыбнулась хозяйке.
— С удовольствием. — Вилна ван Ас вышла на кухню.
— Мистер ван Герден, немного сочувствия не помешает…
— Называйте меня просто ван Герден.
Адвокат посмотрела на него в упор.
Он откинулся на спинку кресла. Глаз болел все сильнее, затмевая боль в ребрах. От похмелья тупо болела голова.
— Хоуп, у меня всего семь дней. На сочувствие времени не остается. — Когда он назвал свою собеседницу по имени, та дернулась: видимо, это ей не понравилось. Ван Герден с удовольствием это отметил.
— По-моему, для сочувствия не требуются ни время, ни усилия.
Он пожал плечами.
— Вы так с ней разговариваете, как будто подозреваете ее в чем-то.
Ван Герден ответил не сразу.
— Вы долго работаете адвокатом? — устало спросил он.
— Почти четыре года.
— И сколько дел об убийстве вам довелось вести?
— Решительно не понимаю, какое это имеет отношение к вам и отсутствию у вас элементарной порядочности.
— Как вы думаете, почему Кемп рекомендовал вам именно меня? Потому, что я — такой славный малый?
— Что-о?!
Он не обратил внимания на ее возглас.
— Бенеке, я знаю, что делаю. Я знаю, что делаю.
4
Много лет портрет отца висел на стене, напротив их двуспальной кровати — гибкий, стройный шахтер с волосами цвета меди и мускулистым торсом на фоне холма в Западном Трансваале. Поскольку тогда была зима, трава на холме побурела. Картина стала символом их необычного знакомства, необычного романа, любви с первого взгляда, которая, очевидно, гораздо чаще случалась в дни их молодости, чем в наше время.
Знакомство Эмиля и Джоан — не просто занимательный пролог к моей истории. Оно послужило одним из важных факторов, в значительной степени определивших всю мою жизнь.
В свете их романа я почти всю жизнь искал для себя той же ясной и внезапной любви с первого взгляда.
В конечном счете именно это и привело к моему падению.
Мой отец был цельным человеком. Какое разочарование испытал бы он, узнав, каким стал его сын! Цельность характера да еще его великолепная фигура, наверное, и определили основу, фундамент, на котором был построен брак моих родителей, потому что у них не было ничего общего. Даже после свадьбы, которую сыграли через три года после той первой встречи, они переселились в Стилфонтейн, но жили как будто в разных мирах.
Откровенно говоря, я не очень хорошо помню первые четыре-пять лет жизни, но в памяти остались многочисленные богемные друзья, окружавшие мою мать, художницу: художники, скульпторы, актеры и музыканты, странные люди, которые приезжали к нам в гости из Йоханнесбурга и Претории. Спальня для гостей пустовала редко, а по выходным, бывало, кому-то приходилось ночевать в гостиной. Мама вела беседу, с сигаретой в руке; рядом с ней вечно лежала открытая книга, с запиленных пластинок лилась музыка. Маминым любимцем был Шуберт, но она часто ставила и Бетховена, и Гайдна (в Моцарте, говорила мама, недостаточно страсти). Она не любила заниматься хозяйством и готовить, но отца, который приходил домой после смены, всегда ждал ужин. Иногда мамины подруги готовили какие-нибудь экзотические блюда. Отец же не вписывался в мамину яркую и насыщенную жизнь. Он приходил домой с каской под мышкой, ставил на стол жестяную коробку для завтрака и уходил на тренировку по регби. А летом бегал трусцой. Он был настоящим фанатом фитнеса за много лет до того, как фитнес вошел в моду. Год за годом он участвовал в ультрамарафонском забеге «Друзья» и в других забегах, названия которых давно забылись. Он был тихий человек; его жизнь определялась любовью к маме и любовью к спорту — а позже и любовью ко мне.
Вот в каком доме поселила меня судьба 27 января 1960 года. У темноволосой и черноглазой женщины и молчаливого мужчины родился мальчик.
Именно отец предложил назвать меня Затопеком.
Он всегда восхищался чешским легкоатлетом Эмилем Затопеком; возможно, ему нравилось, что они с тем Эмилем тезки. Для мамы имя Затопек звучало необычно, экзотично, богемно. Ни один из них, обладателей обычных, заурядных имен, и представить не мог, что значит подобное имя для мальчишки, растущего в шахтерском городке. Нет, поддразнивание других детей не оставило шрама. Но они не предвидели и раздражения, которое будет преследовать меня всю жизнь всякий раз, как придется вписывать имя в анкету или называть себя в каком-нибудь учреждении. Всегда одно и то же. Недоуменно поднятые брови и просьба повторить.