— Это инспектор О'Грейди из отдела убийств и ограблений, — представила она своего спутника.
Миллер смерил Нугу напряженным взглядом:
— А он что здесь делает?
— Я веду дело. Собственно говоря, я вел его и раньше.
Они сели за столик. К ним подошел официант с меню.
— Ничего не надо, — заявил Миллер. — Мы скоро уходим.
— А я поем. — О'Грейди взял меню. — Пока принесите диетическую колу. Большую.
— Миллер — ваша настоящая фамилия? — спросила Хоуп, как только официант отошел.
— Нет, — ответил мужчина.
— Вы Вентер или Верготтини?
— У меня жена и дети.
— Смотрите-ка, у них средиземноморская кухня, шведский стол, — подал голос О'Грейди из-за меню.
— Вы собираетесь опубликовать и мое фото?
— Нет, если вы нам поможете.
Миллер испытал явное облегчение.
— Я расскажу вам все, что смогу, но потом вы оставите меня в покое? — умоляющим тоном спросил он.
— Зависит от степени вашей вины, сэр.
— В том деле невиноватых нет.
— Может, расскажете нам все?
Миллер покосился на дверь, обвел взглядом зал. Глаза его ни на секунду не оставались в покое. Хоуп заметила, что его лоб покрыт мелкими капельками пота, блестевшими в свете люстр.
— Придержите лошадей, — проворчал Нуга О'Грейди. — Хочу взглянуть на их шведский стол, прежде чем вы начнете рассказывать. — Он с трудом поднялся с места.
Пуля снайпера, предназначенная Миллеру, пробила стекло и прошила тело толстяка между четвертым и пятым ребрами, пробив верхушку правого легкого и верхний правый желудочек сердца. Она прошла навылет и застряла в деревянной балке над барной стойкой в центре ресторана. Грохота выстрела Хоуп не услышала, только звон разбитого стекла. О'Грейди рухнул на стол; под его массивной тушей ножки стола подломились. Его накрыло столешницей, но он уже ничего не видел и не чувствовал.
Миллер среагировал первым. Когда раздались крики, он вскочил и бросился бежать, но не к парадной двери, а в противоположном направлении, к кухне. Хоуп осталась сидеть на своем месте, как приклеенная. Она оцепенела от ужаса. Ей на колени упал край столешницы, и она увидела прямо перед собой голову О'Грейди. Она как завороженная уставилась в открытые глаза мертвеца, потом перевела взгляд на убегающего Миллера, на окно. Услышала скрежет шин, привстала, увидела, что по Клоф-стрит едет белый пикап. Она потянулась к сумке. Надо остановить Миллера! Официанты застыли, точно громом пораженные, вытаращив глаза, но Миллер уже исчез. Она порылась в сумке в поисках пистолета и на подгибающихся ногах побежала к кухне.
— Нам нужно знать, кто живет в квартире номер 612 в жилом комплексе «Родс», — обратился ван Герден к Марии Нзулулувази из агентства недвижимости «Сазерн Истейт».
— Вы из полиции. — Мария понимающе кивнула.
— Мы преследуем убийцу, — вмешался Крошка Мпайипели.
— Ух ты! — Мария оглядела Крошку снизу вверх. — Я бы не возражала, если бы вы преследовали меня.
— Ну, задержать-то вас я могу всегда.
— За что?
— За превышение допустимых пределов красоты.
— Жилой комплекс «Родс», — напомнил ван Герден.
— Квартира 612, — подхватил Крошка.
— Вот болтуны! — Мария улыбнулась, застучала по клавиатуре. — Шестьсот двенадцатая не сдается.
— Нам нужно знать, кто живет там сейчас.
— Она не сдается, у квартиры есть владелец.
— Кто?
Она снова застучала по клавиатуре, посмотрела на монитор.
— Фирма «Орион — решение вопросов».
— У вас есть их адрес?
— Да, да, да, — ответила Мария, восхищенно глядя на Крошку снизу вверх.
— Мы получим их адрес сегодня? — нетерпеливо спросил ван Герден.
— Умеет он обращаться с дамами, — заметил Крошка.
— Я уже заметила. Солан-стрит, это в Гарденз. Дом 78. Может, вам и телефон их дать заодно?
— Да, да, да!
Миллер несся по переулку. Хоуп Бенеке увидела его сквозь пелену дождя.
— Миллер! — завизжала она.
Он не остановился.
— Миллер, я опубликую ваш снимок! — Ее захлестнули отчаяние, злость, обида. Перед ней стояли мертвые глаза О'Грейди. Миллер остановился, оглянулся, подождал ее. Волосы у Хоуп намокли, рука в сумке сжимала пистолет. Добежав до него, она вытащила SW-99.
— Вы никуда не пойдете, слышите?
— Они нас убьют!
— Да кто такие «они», черт побери?
— «Орион», — сказал Миллер. — «Орион — решение вопросов».
— Кто вы?
— Джейми Верготтини.
Они ехали на «мерседесе» в центр, в Гарденз, на Солан-стрит. Зазвонил мобильник Крошки.
— Мпайипели… — Помолчав, Крошка сказал: — Тебя, — и передал телефон ван Гердену.
— Алло!
— Я нашла Верготтини, — сказала Хоуп.
— Где вы?
— На улице… Сейчас дождь… Мы на Клоф-стрит, на углу, у кафе «Парадизо». И я знаю, кто за всем стоит!
— Вентер?
— «Орион — решение вопросов».
— Знаю.
— Знаете?!
— Мы нашли улики.
— Ван Герден, О'Грейди погиб!
— Нуга погиб?!
— Его застрелили. В ресторане. Я, мы… долго рассказывать.
— Кто его убил?
— Стреляли с улицы, я не видела. Верготтини говорит, что выстрел предназначался для него. О'Грейди встал, хотел взять еду…
— Господи!
— Что мне сейчас делать?
— Подождите нас, мы на Де-Вал-Драйв, будем через пять минут. Какая улица? О'Грейди убили, — сказал ван Герден Крошке Мпайипели, когда закончил говорить. Рука с мобильником дрожала.
— Того толстого полицейского?
— Да.
— Ну, теперь пойдет вонь…
— Он был хороший человек.
Дождь бил по стеклу, дул ветер с залива; «мерседес» покачивался, когда они развернулись у подножия горы и поехали на Де-Вал-Драйв.
— Он был хороший полицейский.
— Я видел, как ты там, в квартире, обыскивал труп, — сказал Мпайипели. — У тебя доброе сердце.
— Это уж слишком!
— Как ты оказался в полиции?
Ван Герден покачал головой.
— Знаешь что, ван Герден? Ты хороший человек.
Ван Герден промолчал. Надо позвонить Матту Яуберту. Но сначала — доллары. Иначе он не выдержит.
54
В тот вечер в начале шестого мне позвонила Нонни Нагел:
— Он идет на совещание по поводу «убийцы с красной лентой», сказал, что до двенадцати не вернется. Заезжай за мной в восемь часов. Пойдем в ресторан.
Мы с Нонни никогда никуда не выходили. Проводили время либо в доме у Нагела, либо у меня, но никогда нигде не бывали вместе, потому что боялись, что нас кто-нибудь увидит. Наша любовь, наша близость пряталась за высокими стенами и заборами. Перед тем мы не виделись уже три недели, ее голос звенел от волнения, она говорила игриво и вместе с тем бесшабашно. Сначала я хотел отказаться — не стоит испытывать судьбу, но так истосковался по ней, так надеялся, что и она тоже. Я надеялся, что она, наконец, готова бросить мужа.
— Куда? — спросил я, когда она села ко мне в машину в двух кварталах от их дома.
— Я покажу.
Я хотел спросить, почему, почему именно сегодня вечером, почему мы сегодня куда-то едем, что будет, когда мы вернемся, что будет, если Нагел к тому времени окажется дома, но я молча ехал вперед. Она положила руку мне на бедро, и на лице ее играла затаенная улыбка, сводившая меня с ума.
Мы приехали в дансинг в Бельвиле, чуть в стороне от Дурбан-роуд. Там был не ночной клуб, а именно дансинг, место, где танцуют. Народу полно, музыка гремит, свет пригашен. В воздухе была разлита атмосфера праздника. Нонни выглядела замечательно: в простом белом платье без рукавов, белых сандалиях. Когда мы вошли, она взяла меня под руку, мы поплыли по полу, и она запрокинула голову и рассмеялась — от всей души, радостно, бесшабашно. Динамики гремели басами…
Я не считаю себя хорошим танцором. В детстве мама учила меня танцевать дома, в гостиной, но и она не была крупным специалистом по танцам. Я мог кое-как переминаться с ноги на ногу, чтобы не опростоволоситься.
В тот вечер, когда я был с Нонни, музыка унесла меня прочь. Мы протанцевали целый час подряд, танец за танцем; звучала поп-музыка семидесятых, шестидесятых, восьмидесятых. Рок на африкаансе. Мы все танцевали, покрывшись испариной. Моя рубашка и ее платье прилипли к телу, ее глаза блестели, она смеялась, она лучилась радостью, которую видели все.
А потом ей захотелось пива, и мы протолкались сквозь толпу к стойке, выпили по кружке ледяного пива, и она заказала еще; мы с трудом нашли свободный столик и вторую порцию пили уже медленнее, глядя на других танцоров. К нам подошел тощий парнишка в черных брюках, белой рубашке и черном жилете; он пригласил Нонни на танец, она вопросительно посмотрела на меня, и я кивнул. Она встала и пошла танцевать с ним, а я наблюдал за ней, и мне было легко. Голова кружилась от любви и нежности. Я смотрел, как ловко она скользит по полу, и вспоминал стихи ван Вейка Лау «Час темной жажды». Я снова услышал голос Бетты Вандраг, которая произносила эти печальные и красивые слова:
В одиннадцать твое тело
Пробудило во мне жажду и голод…
А потом Нонни вернулась и снова потащила меня танцевать. В десять она посмотрела на часы и сказала:
— Поехали!
Приехав ко мне, мы едва успели закрыть дверь и тут же начали раздеваться. Мы с трудом добрались до большой двуспальной кровати. Мы очень спешили. Нам не терпелось. Как мы любили друг друга! Бетта Вандраг оказалась права: любовь с Единственной — нечто совсем другое. Божественное…
В час я запутался
В силках твоих волос,
Я утонул в тебе, как в море…
Твое дыхание похоже на рыданье.
В начале двенадцатого мы лежали друг у друга в объятиях и, как всегда, шептались. Мы всегда разговаривали шепотом, словно стремились сохранить тайну нашей близости. Мы говорили обо всем и ни о чем. Как вдруг послышались глухие удары в дверь: бум, бум, бум. Мы оцепенели. Потом я опомнился, быстро натянул трусы.
— Не открывай, — тихо попросила она. Потом взмолилась: — Пожалуйста!