– А, привет, Кристоф! – воскликнула она. – Рада вас видеть!
И тут же, как по сигналу, вспомнила, где видела Филиппа Леридона. И вправду в очереди, но не в «Монопри», а на почте.
– И я вас тоже, – отозвался Кристоф, целуя ее в щеку.
Марин заметила на обоих мужчинах узкие ремни от «Эрмес», которые всегда терпеть не могла, и умолкла, слушая, как они обсуждают новую машину Кристофа.
Вернулся Верлак с двумя мохито, один стакан был наполовину пуст. Марин рассмеялась, он с улыбкой пожал плечами.
– Как дела, Кристоф? – спросил он.
– Так себе, – ответил Шазо. – Семейные неурядицы.
– Не у вас одного, – напомнил Верлак. – Что на этот раз?
– Моя тетушка Полин нас всех переполошила. Отправляется бродить по всему Эксу и окрестностям, а спустя несколько часов ее приводят домой добросердечные, но совершенно незнакомые люди!
– Так это ваша тетушка? – спросил Верлак. – Полин Даррас?
– Она самая.
– Ваш дядя приходил во Дворец правосудия, заявлять о ее пропаже. Но я ему сразу сказал, что она отыщется через несколько часов, живая и невредимая.
Шазо кивнул:
– Да, тем все и кончилось. А сегодня я узнал, что она не дает житья моему приятелю Филиппу.
– Вот как? – удивился Верлак.
– Мы соседи, – объяснил Леридон. – Я сейчас как раз занят масштабным ремонтом в своем доме, а при таких работах шум, к сожалению, неизбежен. Вдобавок от вибрации перфоратора на стенах кухни мадам появилось несколько мелких трещин, которые я сразу предложил заделать.
Марин смотрела на Леридона, с раздражением отметив, что он подчеркнул слова «масштабный» и «мелкий».
– А где ваш дом? – спросила она.
– Это «Отель де Панисс-Пассис» на улице Эмерик-Давид, – ответил Леридон. – Знаете такой?
– О да, – кивнула она. – Я же родом из Экса. – Она старалась не выдать досады: этот отель ей особенно нравился своей поблекшей элегантностью. – Но ведь ваша страховка покроет ее ущерб, верно?
– Да, разумеется. Но мадам Даррас даже разговаривать со мной не желает, а если и удостаивает разговором, то лишь чтобы пригрозить судом.
Вот теперь Марин отчетливо вспомнила пожилую даму на почте: значит, без очереди пыталась пройти не кто-нибудь, а тетушка Кристофа, и она же вступила в яростную перепалку с Филиппом.
– А она может? – уточнил Верлак.
– Еще как! – ответил племянник мадам Даррас. – Моя тетушка – на редкость скандальная особа и вдобавок зануда.
– Странно так отзываться о родной тете, – смело заявила Марин. Верлак громко хлюпнул, допивая мохито, и она недовольно нахмурилась, глядя на него.
– Понимаю, звучит некрасиво, но, честно говоря, все мы от нее уже устали, – продолжал Шазо. – Она названивает моей матери среди ночи и обвиняет ее в каких-то глупостях, да еще многолетней давности. Когда мама отходит от телефона, ее аж трясет. По-моему, единственный, кто способен вынести мою тетю, – это ее муж. Ну и, конечно, Коко, ее собака.
Ужин был накрыт в столовой, которая, по оценкам Марин, размерами превосходила ее гостиную, столовую и кухню, вместе взятые. На стол подавали блюда несколько местных девушек, и, кроме того, между кухней и столовой курсировала немолодая пара, про которую Ребекка сказала Марин, что она работает в доме более тридцати лет.
– Они нам как родные, – объяснил Жакоб, когда после ужина все перебрались на террасу пить кофе. – Они помогли нам вырастить наши «три грации» – так мы зовем своих дочерей. Куда мы, туда и Тони с Маргритт. Без них мы бы пропали.
Марин улыбнулась, растроганная явной привязанностью Жакоба к этой паре.
После ужина Верлак и Фабрис устроились в шезлонгах и закурили сигары. Некоторое время Фабрис возился с откидной спинкой своего шезлонга, пытаясь устроиться поудобнее.
– Вот так, – наконец сказал он, положил ногу на ногу и запрокинул голову, выпуская дым. Потом отпил домашнего лимончелло, приготовленного Тони, причмокнул и повернулся к Верлаку:
– Этот приезжий, Леридон, по-моему, ничего парень.
– Ты думаешь? – с сомнением отозвался Верлак. – По-моему, вид у него слишком вульгарный. Не знаю, стоит ли нам принимать его в клуб.
Фабрис повернулся к нему:
– Ты слишком строг к людям. Дай бедняге шанс.
Верлак промолчал.
– А ты знаешь, что Пьер приехал сюда сегодня с Жан-Марком? – продолжал Фабрис.
Верлак попыхивал сигарой.
– Знаю, мы встретились с ними на стоянке.
Фабрис свесил ноги с шезлонга и, отталкиваясь от пола, начал передвигать его поближе к Верлаку, ухитряясь не пролить лимончелло.
– Может, подержать твой лимончелло, пока ты переезжаешь? – рассмеялся Верлак.
Фабрис протянул ему стакан, продолжая устанавливать свой шезлонг рядом с шезлонгом собеседника. В свою очередь, Верлак пытался удержать разом оба стакана и сигару.
– Знаешь, что мне кажется? – спросил Фабрис, удовлетворившись результатами перестановки. И придвинулся так близко к судье, как только мог, не опрокинув шезлонг.
– Нет. Что?
– Они пара.
Верлак отпил глоток из своего стакана.
– По-моему, ты прав, Фабрис. Какая проницательность!
Он умолк, ожидая, что скажет Фабрис, и не зная, как президент клуба отнесется к тому, что в нем появилась пара геев. Верлак мог бы доверить Фабрису Госсену собственную жизнь, но вместе с тем знал, что Фабрис вырос в семье рабочих из Марселя, а поскольку он работал в окружении сантехников и строителей, то с гомосексуалистами вряд ли когда-нибудь сталкивался. В клубе любителей сигар тоже преобладают мачо, признал Верлак, вспомнив дорогие машины на стоянке. Но вопреки расхожим представлениям пристрастие к сигарам питают не только богатые и консервативные мужчины: наглядные примеры – Пьер и Жан-Марк, а также единственная женщина, состоявшая в клубе, – аптекарь Виржини, отсутствовавшая сегодня на вечеринке.
– И знаешь, что еще? – снова спросил Фабрис.
Верлак утомленно вздохнул:
– Нет. Что, Фабрис?
Его собеседник смотрел в другой угол террасы, где Жан-Марк и Пьер увлеклись разговором с Марин и Карме.
– По-моему, это замечательно, что у нас в клубе есть… геи… пара геев, и по этой же причине мы вполне можем принять неплохого, хотя и вульгарного парня. Всякий сгодится, верно?
– Всякий сгодится – для чего, Фабрис? – со смехом уточнил Верлак.
Фабрис постучал по шезлонгу Верлака ботинком.
– Ну, ты же понимаешь! Всякий… улов сгодится для буйабеса!
Глава 13Филомена расставляет букеты
Виктор Боннар лежал в постели, закинув руки за голову, и глазел в потолок. Когда ему было девять лет, отец оклеил потолок в комнате звездами, светящимися в темноте. Уставившись на ковш Большой Медведицы, Виктор гадал, не пора ли их ободрать, – ведь ему как-никак уже восемнадцать. В дверь постучали.
– Входите, – отозвался Виктор, не отрывая взгляда от потолка.
– Мне известно, что еще нет десяти часов утра, – заговорил Оливье Боннар, входя и усаживаясь на край кровати. – Но ты вчера не ходил в клуб, значит, должен был выспаться.
Виктор лежал неподвижно и смотрел на звезды.
– Знаешь, в твоем возрасте я тоже ходил в «Ля Фантази». Наверное, внутри все по-прежнему, только музыка другая.
– Ага, битлов уже не крутят.
Оливье шутливо изобразил удар в висок.
– Я не настолько стар!
Он засмотрелся на сына: тонкий орлиный нос, породистые скулы и веснушки, которые парень унаследовал от матери.
– Все еще злишься на меня?
– Угу.
– Я правда очень сожалею о том, что тогда наговорил.
– Правильно делаешь.
– А что я должен был подумать? – продолжал Оливье, обращаясь к сыну. – Кто еще мог взять ключи от этого погреба? Я был в шоке.
Виктор повернул голову и посмотрел на отца.
– Ну ладно. Но имей в виду: я никогда и ни за что не взял бы твое… то есть наше вино.
– Хорошо, – ответил Оливье. – Но если тебе понадобятся деньги, не важно зачем, попроси у нас, ладно?
– Конечно!
Гравий во дворе зашуршал под колесами машины, и Оливье с Виктором привстали, чтобы выглянуть из окна спальни.
– А, это Реми, приехал отвезти отца на boules[20]. -Они проводили глазами Альбера Боннара, который быстро прошел по двору к побитому фургону почтальона, прижимая к себе кожаную спортивную сумку.
– Да уж, любит он эти boules, – со смехом поддержал Виктор, снова падая в постель и накрываясь одеялом до подбородка.
– Зря устраиваешься, – заметил Оливье, снова усаживаясь у него в ногах. – Вчера мне звонил муж Элен, Бруно, – ты ведь помнишь его?
– Ага. Такой громила, похожий на регбиста, да еще коп.
– Полицейский, – поправил Оливье. – Да, он самый. И рассказал, что его босс, Антуан Верлак, сходил в Париже к одному вору, который как раз крал вина, и раздобыл кое-какие сведения, которые нам помогут.
Виктор сел.
– Да? Теперь что, копы… то есть полицейские, ходят в гости к ворам?
– Вообще-то тот вор уже исправился и теперь помогает полиции раскрывать дела о краже дорогих вин.
– Ну и что он сказал? – поторопил Виктор.
– Что наш вор вернется. – Оливье Боннар поднялся и положил руку на дверную ручку. – Так что вставай и одевайся.
– Так мы его караулить будем или что? Я еще не завтракал. С чего вдруг такая спешка?
– Просто я только сейчас из подвала, – сообщил Оливье. – У нас снова пропало вино.
Марин знала, что католичка из нее никудышная. Порой она жалела, что беспрекословной веры, как у ее родителей, она лишена. Ей нравилась таинственная атмосфера церкви и сами церемонии, но не настолько, чтобы регулярно ходить к мессе. Может, это лишь предлог? И она просто чересчур ленива, чтобы по воскресеньям выбираться из постели в самую рань? Нет, вряд ли. Она не могла согласиться с позицией папы римского по вопросу абортов и контрацепции. Но как ни парадоксально, именно в церкви она чувствовала себя превосходно. Ей нравились голые каменные стены и золотистый свет, вливающийся в высокие окна, как этим субботним утром, нравились песнопения и возможность о многом подумать. Марин чуть ли не вздохнула с облегчением, узнав, что этим утром Верлаку надо во Дворец правосудия, и сразу поняла, что сама непременно пойдет в церковь Святого Иоанна Мальтийского.