По пути домой Верлак остановился посреди площади Архиепархии, подбоченился, оглядел высокие платаны, выстроившиеся вдоль зданий, а потом запрокинул голову и засмотрелся на небо, где летали стрижи.
– Привет, Антуан! – послышался знакомый голос. Верлаку протянули руку для пожатия.
– А, привет, Омар, – ответил Верлак и пожал руку хозяину кафе, расположенного у северо-западного угла площади.
– Задумались? – спросил Омар.
– Да.
– Ладно, не буду вам мешать. – Омар улыбнулся и отошел.
Поворачиваясь вокруг своей оси, Верлак разглядывал площадь со всех сторон. Потом остановился, посмотрел на землю и пнул опавший лист. Что общего могло быть у мадемуазель Монмори и мадемуазель Дюран? Они даже жили в разных городах, вдобавок Жизель Дюран редко выходила из дома. Однако убийца знал обеих женщин, мало того – знал, где они живут и когда остаются одни. Может, это кто-то из Экса? Но Лаура Матур сказала, что машину Жизель не водила, значит, в Эксе скорее всего бывала редко. Правда, она могла ездить туда на автобусе. Он часто видел их на кольцевой дороге, обычно они были битком набиты старшеклассниками, съезжающимися в Экс на уроки со всей округи. И мадам Даррас уехала на автобусе, значит, ходят они часто…
Глава 19Южный шарм
Верлак взбежал по четырем лестничным маршам на свой этаж и, тяжело отдуваясь, завозился с ключами.
– Привет, Марин! – крикнул он, открывая дверь.
– Привет! Я в спальне, – ответила она, – работаю.
– Сейчас приду! – Он схватил мобильник и позвонил Полику. – Привет, Бруно, извините за беспокойство. Вы не отправите мне в сообщении номер телефона начальника мадемуазель Монмори? Забыл, как его зовут…
– Камиль Иакелья, – подсказал Полик. – Сейчас отправлю.
– Спасибо. Я поговорю с ним, а потом перезвоню вам. Чао.
Как только пришло сообщение с номером мобильника, принадлежавшего директору банка, Верлак набрал его и, сгорая от нетерпения, стал ждать, когда Иакелья ответит.
– Ну давай же… давай… – торопил его Верлак.
Иакелья ответил после четвертого сигнала.
– Алло?
– Здравствуйте, месье Иакелья, – заговорил Верлак. – Это судья Верлак. У меня к вам один вопрос…
– Слушаю вас.
– Мадемуазель Монмори водила машину?
– Да.
Верлак вздохнул.
– Понятно…
– Но в последнее время – нет, – продолжал Иакелья. – Ее машина вышла из строя примерно полгода назад, и она копила деньги на новую.
– Как же она добиралась куда-нибудь?
– Ее подвозил кто-нибудь из коллег. Или на автобусе.
– Огромное вам спасибо, – сказал Верлак. – Извините за беспокойство.
– Ничего страшного. Надеюсь, я хоть чем-нибудь вам помог. Мы так опечалены ее смертью. – Он шмыгнул носом, прокашлялся и добавил: – Мы, наверное, увидим вас на панихиде? Она состоится завтра в одиннадцать, в церкви Мадлен.
Верлак закрыл глаза.
– Постараюсь прийти. Всего хорошего.
Марин вышла из спальни с книгой в руках.
– А, привет! – Она прошла через кухню и поцеловала Верлака. – М-м, пастис.
– Все они – Сюзанна, Полин и Жизель – ездили на автобусе, – объявил он.
Марин отступила на шаг.
– Серьезно? Хочешь сказать, это не просто совпадение? Водитель автобуса?
– Может быть, но как он узнал, где они живут?
– И почему напал на мадам Даррас? – подхватила Марин. – Эта подробность не вписывается. Кстати, ты уже говорил с Филиппом Леридоном?
– Тебе он настолько не понравился, да? – спросил Верлак. – Завтра поговорю. Жиль Даррас сообщил Бруно о скандале, который ты видела на почте, – мадам Даррас пожаловалась на него мужу.
– Мадам Даррас не слышала, что сказал Леридон после того, как она ушла, – заметила Марин. – Что без таких женщин, как она, мир был бы лучше, или что-то в этом роде.
Верлак кивнул, направился к холодильнику и вынул бутылку белого из Макона.
– Судя по тому, что мне рассказывали, я был бы о ней такого же мнения. – Взглянув на бутылку, он увидел, что она уже откупорена. – О, ну и как оно?
– Превосходное, – ответила Марин. – Очень способствует чтению.
– Не сомневаюсь.
– Сегодня я ходила поговорить с мадам Жубер… с Филоменой, – сообщила Марин.
Верлак налил себе белого вина.
– Спасибо. И что она?
– Совершает паломничество.
– Merde! А с ней никак нельзя связаться?
– Брат Бенуа пытался найти для меня номер телефона, я с ним недавно разговаривала. Группа Филомены задержалась в пути из-за дождя, теперь они отстают от графика. Он все еще пытается выяснить, где они сейчас находятся. И намерен также сообщить мадам Жубер о смерти мадам Даррас, ведь когда-то они были близкими подругами. А как в остальном прошел твой день?
Верлак взял свой бокал, поднялся на пять ступенек, ведущих из открытой кухни и столовой в гостиную, и сел в кожаное кресло.
– Дерьмово, – наконец ответил он. – Фабрис отчитал меня за то, что я вызвал Кристофа на допрос. Я чувствую себя нашкодившим подростком.
– Ничего, переживет, – Марин уселась на верхнюю ступеньку, свое любимое место. – Кстати, помнишь грязь, которую ты заметил на шинах роскошного автомобиля Кристофа в тот вечер, когда мы ездили в гости? – спросила она, глядя на Верлака.
– Молодец, подмечаешь детали. – Он заулыбался. – Я помнил, но только благодаря тебе. Наши ребята уже успели отскрести эту грязь и отправить ее в лабораторию.
– Бедняга Кристоф! Надеюсь, это грязь не с виноградника.
– Я своему подчиненному сказал сегодня то же самое. У Кристофа нет алиби на ранний вечер пятницы, до того, как он приехал на встречу клуба любителей сигар.
– И чем, по его словам, он занимался?
– Бруно считает, что Кристоф что-то скрывает. А сам Кристоф утверждает, что в это время был один дома.
– Ты не спрашивал его про грязь?
– Нет, хотел сначала дождаться результатов анализа. Не знаю, правильно ли я поступил. – Верлак расслабился в кресле, смакуя «шардонне» с южной оконечности Бургундии, купленное всего за четверть цены родственных ему, но более знаменитых вин, произведенных к северу от Бона. – Что на ужин?
– Салат с нутом и ветчина. – Марин направилась в кухню. – А на десерт – свежий шевр и инжир.
– Опять инжир? – спросил Верлак, вращая бокал и наблюдая, как золотистое вино медленно стекает по его стенкам.
– У моих родителей в этом году небывалый урожай, как и во всем Провансе.
Верлак рассмеялся.
– Извини, что закапризничал. – Он взял томик стихов Чеслава Милоша и выбрал стихотворение из середины. Немного почитал, потом пристроил книгу на колени и снова открыл наугад. – Послушай вот это, – обратился он к Марин. – «И в глубь извилистых долин, пока вдруг высоко вдали он не возникнет впереди, чтоб странников манить…» Это про Рокамадур, – сказал он. – Он ведь как раз на пути паломников, да? Ты бывала там?
– Пару раз. «Извилистые долины» – превосходное описание тамошней местности, меня всякий раз укачивало на серпантине дороги, ведущей к городку. В церкви, куда приходится подниматься высоко в горы, есть изваяние Мадонны с младенцем, от которой мои родители без ума. А я предпочитаю маленький круглый сыр, который оттуда привозят. Он и был нашей наградой за долгую поездку.
Верлак вздохнул.
– Тебя еще и укачивает, – громко, чтобы услышала Марин в кухне, ответил он. – Бедняжка. Хорошо, что мне не приходилось ездить в отпуск с твоими родителями.
– А какими были твои поездки? – спросила Марин, возвращаясь к лестнице с накинутым на плечо посудным полотенцем. – С мишленовскими трехзвездочными ресторанами и дежурными пассиями твоего отца?
– Touché[32].
Марин направилась было в кухню, но вернулась, поднялась по ступенькам и присела на подлокотник кресла Верлака.
– Меня беспокоит, что, когда я сказала тебе про опухоль, ты воспринял это слишком близко к сердцу.
– В ресторане? А как еще я должен был себя вести? – спросил Верлак, удивленный неожиданной сменой темы.
– Должен был беспокоиться за меня, а не только потому, что я не сразу тебе сказала. Эта реакция выглядела эгоистично.
– Наверное, шок виноват. И все эти убийства… Прошу прощения. Надо было спросить, как ты себя чувствуешь.
Марин поцеловала его в лоб.
– Ты и спросил, но потом.
Она показала ему повязку. Он осторожно провел по ней пальцем, наклонился и поцеловал.
– Когда будут известны результаты?
– Из лаборатории должны были позвонить сегодня вечером, но так и не позвонили. Надеюсь, завтра с утра не забудут. – Она поднялась. – Ужин ждет на столе в столовой. Я сейчас, только переоденусь.
Верлак слегка улыбнулся, ему нравилось, что Марин переодевалась к ужину – меняла то, что она называла «городской одеждой» на «комфортную», причем и та, и другая выглядели одинаково элегантно. Он любил Марин за силу характера: на прошлой неделе она явно беспокоилась из-за опухоли, но каким-то образом сумела преодолеть тревогу. Ее настроение заметно изменилось. Может, благодаря походу в церковь в воскресенье? Или разговору с родителями? Верлак понимал, что ничем не помог ей, и чувствовал себя болваном – так и сказал ему по телефону Фабрис.
Вздохнув, он прочел еще несколько строк стихотворения Милоша о паломничестве. За это он и любил поэзию: можно было выбрать строчку-другую наугад и найти в них то, над чем можно задуматься. «Ни даже девы в башне, хотя улыбкой обольщает и нас с повязкой на глазах уводит за собой в покои…» Точь-в-точь как Моник; она жила в Сен-Жермене, на шестом этаже в доме без лифта. И через несколько лет умерла от рака груди.
Он закрыл книгу и спустился по ступеням в столовую, где Марин, склонясь над столом, зажигала две свечи.
Жюль сразу же пожалел о том, что не заказал столик заранее. Он шагал по улице Фредерик Мистраль рядом с Магали, не прикасаться друг к другу здесь было попросту невозможно – тротуар был узким, Жюль нарочно шел вдоль проезжей части, уступая Магали сторону тротуара, ближнюю к стенам зданий. Его так воспитали, он действовал машинально, не задумываясь. Магали сразу заметила галантность Жюля и была поражена. Много лет спустя она будет рассказывать двум своим дочерям, что в тот же вечер влюбилась в молодого полицейского.