– А патроны? – спросил мистер Гонтль.
– О, – ответил Франтинг, – я сделал всего один выстрел. Пока что мне более чем достаточно пяти зарядов. Сколько он весит?
– Дайте-ка мне взглянуть. Четырехвершковое дуло? Один фунт и четыре унции.
Франтинг уплатил за револьвер, получив с пятифунтовой бумажки тринадцать шиллингов сдачи, и с оружием в руках вышел из лавки, прежде чем Гардер решил, как ему поступить.
– А для вас, сэр? – обратился мистер Гонтль к поэту.
Гардер внезапно сообразил, что мистер Гонтль принял его за отдельного покупателя, случайно вошедшего в лавку на одно мгновенье позже первого: за все время покупки револьвера Гардер и Франтинг не обменялись ни одним словом, а Гардеру было хорошо известно, что в обычае наиболее избранных магазинов совершенно игнорировать второго покупателя, пока не окончено с первым.
– Я хочу посмотреть рапиры, – заикаясь проговорил Гардер единственные, пришедшие ему в голову, слова.
– Рапиры! – негодующе воскликнул мистер Гонтль, словно говоря: «Неужели же вы воображаете, что я, Гонтль, оружейный мастер, продаю такие негодные вещи, как рапиры!»
После короткой беседы Гардер извинился за беспокойство и ушел… как вор.
– Я зайду попозже и уплачу ему! – успокоил он свою непослушную совесть. – Или, нет, лучше пошлю ему анонимный перевод по почте.
Он пересек бульвар и увидел Франтинга. Уменьшенная расстоянием фигура левши одиноко маячила вдали на пустынном песчаном берегу и целила из револьвера. Гардеру показалось, что он уловил звук выстрела. Он продолжал наблюдать. Наконец Франтинг повернулся и пошел наискось по берегу.
– Он возвращается обратно в «Бельвю»! – подумал Гардер.
«Бельвю» было название того отеля, около которого он полчаса тому назад встретил выходящего Франтинга. Он медленно направился к белому зданию отеля, но Франтинг опередил его. Заглянув с улицы в зеркальное окно, Гардер увидал Франтинга, уже сидящего в вестибюле. Потом Франтинг поднялся и исчез в длинном, примыкающем к вестибюлю, коридоре. Гардер с несколько виноватым видом вошел в гостиницу. У дверей не было портье. А в вестибюле ни одной души. Гардер пошел вдоль коридора.
Пройдя коридор, Ломэкс Гардер очутился в биллиардной комнате, наполовину каменной, наполовину деревянной пристройке, во дворе, позади главного здания гостиницы. Крыша из железа и запыленного стекла поднималась под острым углом кверху. Высокие стены гостиницы с двух сторон затемняли свет. Наступили уже сумерки. В камине слабо горел огонь. Большой радиатор парового отопления под окном был холоден как сталь; хотя лето прошло, зима еще официально не началась, в маленькой, экономно поставленной гостинице и в комнате было холодно. Тем не менее, из уважения к английскому пристрастью к свежему воздуху, окно было раскрыто настежь.
Франтинг стоял спиной к крошечному огоньку камина, в пальто, с незажженной папиросой в зубах. При виде Гардера он вызывающе приподнял свой подбородок.
– Итак, вы продолжаете ходить за мною повсюду? – злобно сказал он.
– Да! – ответил Гардер с присущей ему странной мягкой застенчивостью.
– Я нарочно приехал сюда, чтобы поговорить с вами. Я сказал бы вам раньше все, что мне надо, но случилось так, что вы выходили из отеля как раз в тот момент, когда я хотел войти в него. Вы, по-видимому, не желали разговаривать на улице, но эта беседа необходима. Я должен вам кое-что сообщить…
Он собрал все свое хладнокровие и двинулся от двери к биллиарду.
Франтинг поднял руку, расправляя в сумерках тупые концы своих грубых пальцев.
– Послушайте-ка! – перебил он с холодной, размеренной жестокостью. – Вы не можете сообщить мне ничего, что бы мне не было известно. Я вам скажу все, что требуется и когда кончу, вы можете убираться вон. Мне известно, что моя жена взяла пароходный билет от Гарвича до Копенгагена, что она выправила себе заграничный паспорт и уложила свои вещи. Разумеется, мне также известно, что с тех пор, как ваши стишки, задевающие строгую мораль и общественные устои добропорядочного английского общества, сделали вас весьма подозрительной личностью в глазах не только всех приличных людей, но и представителей власти, вы предпочитаете держаться подальше отсюда и проводите большую часть вашего драгоценного времени именно в Копенгагене. Но это меня не касается. Точно так же, как вас не должна касаться семейная жизнь вашей сестры. Напрасно она прибегает к вашему родственному заступничеству: я не желаю иметь с вами никакого дела. Если ей не нравится мое обращение с ней, пусть попробует добиться развода. Сомневаюсь, чтобы это ей удалось. Даже если бы я был худшим из мужей в мире, наши английские законы, слава богу, твердо охраняют брак. Кстати, я только что получил письмо от Эмилии. Она знает, что я нахожусь здесь. Это объясняет мне, каким образом вам стало известно мое местопребывание.
– Вполне! – спокойно подтвердил Гардер. Франтинг вытащил из кармана письмо, развернул его и прочел вслух несколько строк.
«Я окончательно решила покинуть тебя. Все переговоры насчет необходимых формальностей поручаю вести моему брату. Жить с тобой дольше я не в силах: это слишком тяжело и унизительно…». И так далее, и так далее.
Франтинг разорвал письмо пополам, швырнул одну половину на пол, вторую свернул трубочкой, повернулся к камину и зажег о нее свою папиросу.
– Вот что я думаю о ее письме! – процедил он сквозь зубы. – Как бы там ни было, Эмилии не уйти от меня! – Он вынул из кармана револьвер.
– Вы видите эту штучку, которую я купил на ваших глазах? Ничего, не бойтесь. Я не угрожаю вам и в мои намерения вовсе не входит пристрелить вас. Но если моя жена сбежит от меня, я последую за ней, – будь это Копенгаген или Северный полюс, – и убью ее вот этим самым револьвером. А теперь убирайтесь вон!
Франтинг засунул обратно револьвер и яростно задымил папиросой.
Ломэкс Гардер посмотрел на его угрюмую, свирепую и озлобленную физиономию и с уверенностью почувствовал, что ничто не остановит Франтинга от выполнения своего намерения. Если Эмилия покинет его, ей не быть в живых. Ничто и никто в мире, кроме него, не защитит ее от смертельной угрозы ее мужа. Но с другой стороны, чаша терпения этой исстрадавшейся женщины переполнилась до краев и она ни за что не переменит своего решения. В его мозгу ярко вспыхнуло представление неизбежной трагедии.
Он сделал шаг вперед, вдоль биллиардного стола, и одновременно Франтинг поддался ему навстречу. Ломэкс Гардер вытащил из кармана револьвер, прицелился и спустил курок.
Франтинг грузно опустился вниз. Верхняя половина его тела повисла на краю биллиарда. Он был мертв. Звук отдачи прозвенел в ушах Гардера, как задетая пальцем скрипичная струна. Он увидел на загорелом виске Франтинга маленькую красноватую дырку.
– Что же! – подумалось ему. – Кому-то надо было умереть. Пусть лучше он, чем Эмилия. – Он ощущал какую-то правоту в том, что сделал, но вместе с тем ему было несколько жаль Франтинга.
Потом он испугался. Испугался за самого себя, – ему вовсе не хотелось умирать, и особенно на эшафоте, а также за Эмилию. Ведь без него она останется одинокой и беспомощной… Падкие до семейных скандалов и драм репортеры обольют ее злостной клеветой, будут травить ее, как загнанного зверя. Ему надо тотчас же уйти отсюда…
Но только не возвращаться обратно по коридору в вестибюль отеля. Нет! Это грозит верной гибелью. Окно! Он взглянул на труп. Увидал в сгущавшейся темноте папиросу Франтинга, тлевшую на линолеуме, поднял ее и швырнул в каминную решетку.
Во всю ширину окна висели кружевные занавески. Откинув одну из них в сторону, он выглянул наружу. Во дворе было гораздо светлее, чем в комнате. Он надел перчатки, сел на подоконник, перенес ноги и очутился на мостовой двора. Занавеска приняла прежнее положение.
Торопливо осмотрелся кругом. Никого! Ни в одном из окон не было света. Он заметил зеленую деревянную калитку. Толкнул ее. Она распахнулась… Мгновением позже, обогнув здание, он снова оказался на Морском бульваре. Но теперь он был беглецом. Куда же бежать? Налево или направо? Внезапная идея осенила его. Удачная идея, как сбить с толку его преследователей. Он вернется в отель с главного входа. Медленно и непринужденно он вошел через большую дверь. Его приветствовал пожилой портье.
– Добрый вечер, сэр!
– Добрый вечер. Есть у вас свободные комнаты?
– Полагаю, что есть, сэр. Экономка только что вышла, но она скоро вернется. Не угодно ли будет присесть? Хозяин уехал в Лондон.
Портье неожиданно повернул выключатель. Ломэкс Гардер, моргая глазами от яркого света, вошел и уселся.
– В ожидании я бы выпил коктейль! – заметил убийца со слабой улыбкой. – Пожалуйста, дайте мне «Бронкс».
И, оставшись один в холодном вестибюле, подумал:
«Вот так отель! Неужели в нем нет другой прислуги, кроме этого портье? Ho, конечно, ведь теперь мертвый сезон. А возможно ли, что никто не слыхал звука выстрела?»
Гардер ощутил сильное желание убежать. Однако, это было бы чересчур опасно. И он удержал себя.
– Сколько? – обратился он к портье, который с удивительной быстротой появился вновь с подносом в руке; на подносе стоял бокал.
– Один шиллинг, сэр!
Убийца дал ему восемнадцать пенсов и пригубил из бокала.
– Очень вам благодарен, сэр! – портье принял у него стакан.
– Послушайте! – сказал Гардер. – Я загляну сюда снова. Мне надо сделать кое-какие покупки.
И медленно вышел в темноту Морского бульвара.
Ломэкс Гардер облокотился на каменный парапет Квангэтского мола. Кругом не было ни души. Наступила ночь. На противоположной стороне гавани ярко горел свет маяка. Огни судов на море, то красные, то зеленые, то белые, тянулись бесконечной вереницей в обоих направлениях. Волны мягко плескались о длинную стену мола. Дул теплый нopд-вeст. Гардер, зная, что кругом никого нет, все же оглянулся, вынул из кармана пальто револьвер и украдкой бросил его в море. Потом обернулся и уставился взглядом на таинственный, поднимавшийся амфитеатром кверху, освещенный город. На городской башне и на колокольнях церквей гулко пробили часы.