— Простите, но я только что узнала об ужасной трагедии, случившейся в отделении ТОН, — елейным голоском пропела Нелидова, прикрывая за собой дверь. — Примите мои соболезнования, — обратилась она к родственникам самоубийцы, безошибочно определив, кто эти люди. — Однако, Тимур Айдарович, я не совсем понимаю, зачем здесь присутствует доктор Князев?
— То есть как это — зачем? — набычился главный. — В его отделении…
— Да-да, все так, — перебила Нелидова, — но ведь нам пока не известны причины случившегося, верно? Очевидно, они не имели отношения к безупречно проведенной операции, назначенной схеме лечения и реабилитации больной!
Переведя взгляд на Муратова, Мономах заметил, как толстая шея главврача наливается кровью. Ему все время казалось, что, не ровен час, главного может хватить удар — любая мелочь выводила его из себя, а тут женщина позволила себе вступить с ним в пререкания, да еще и в присутствии посторонних! Будь Нелидова его подчиненной, он тут же поставил бы ее на место, но, к несчастью Муратова, ее начальство располагалось гораздо выше его кресла, и ее мнение было важно в заключении, которое комиссия должна вынести по окончании проверки. Муратов не сомневался, что это заключение окажется положительным, ведь он подсуетился заранее, «занес» кому надо… И все же ссориться с Нелидовой не стоило!
— Верно, — с явной неохотой признал он. — Однако налицо вопиющая халатность персонала, не уследившего за пациенткой!
— Помилуйте, Тимур Айдарович, какая халатность? — всплеснула руками член комиссии. — Насколько я могу судить, вины доктора Князева здесь нет: он в тот момент находился в операционной. Медсестры не смогли сразу прибежать в палату, так как занимались экстренно поступившими пострадавшими, а не потому, что распивали чаи в сестринской или болтали по телефону! И, наконец, простите, конечно, — она быстро взглянула в сторону родственников юной балерины, — но здесь у нас не детская больница и не психиатрическая лечебница: предполагается, что в палатах лежат взрослые люди, отдающие себе отчет в своих действиях, — врачи и медсестры не обязаны привязывать их к койкам простынями! Владимир Всеволодович, вы разговаривали с пациенткой? — обратилась она к Мономаху.
— По мере необходимости, — ответил он. — Естественно, мы обсуждали схему реабилитации…
— Говорила ли вам Куликова о том, что намерена покончить жизнь самоубийством?
— Разумеется, нет!
— Замечали ли вы в ее состоянии хоть что-то, указывающее на это намерение?
— Нет, но я же не психиатр!
— Вот именно, Владимир Всеволодович, вы — хирург, а не психиатр. Если бы вам показалось, что больная склонна к суициду, вы вызвали бы соответствующего специалиста?
— Само собой. Но у Куликовой были проблемы только с питанием. Я разговаривал с ней, разговаривал с ее матерью… — Мономах мельком взглянул в сторону Куликовой. На лице у той было написано: «Ничего не знаю, впервые слышу!»
— Зачем?
— Пытался убедить ее проконсультироваться с психологом.
— И?
— И она посоветовала мне заниматься своим делом и не лезть в чужое.
— Ясно. Вот видите, Тимур Айдарович, — снова обратилась Нелидова к главному, — нет никакого смысла держать доктора Князева здесь и проводить разбирательство еще до того, как будет готов отчет патологоанатома! Мы понятия не имеем о причинах, подвигнувших бедняжку на столь радикальный шаг. Что же касается возможной халатности персонала… Что ж, тут еще нужно разбираться и разбираться. Обещаю вам, что лично займусь этим случаем и, если кто-то действительно виноват в гибели вашей родственницы, он понесет заслуженное наказание!
Последняя фраза Нелидовой была адресована Куликовой и ее спутнику.
— Ну уж нет, вам не удастся замотать это дело! — воскликнула мать. — Если я не найду правды здесь, то обращусь в другие инстанции!
— Я не могу помешать вам это сделать, — спокойно ответила на это Нелидова. — Но на вашем месте я бы, по крайней мере, дождалась результатов вскрытия. Потом вы можете действовать, как сочтете нужным. А теперь, если позволите, Тимур Айдарович, я украду у вас доктора Князева: он нужен мне по важному делу!
Муратов не нашелся что возразить, и Мономах в сопровождении Нелидовой покинул кабинет, оставив главного наедине с возмущенными родственниками покойной.
— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросил Мономах, когда они отошли от вотчины главврача на безопасное расстояние.
— Я? — удивленно переспросила Нелидова. — Ну разве что о том, что вам сейчас следует отправиться домой и хорошенько выспаться, ведь двое суток на ногах — это не шутки! Да, и, Владимир Всеволодович, возьмите такси: в вашем состоянии садиться за руль просто неразумно!
И, оставив ошарашенного Мономаха пялиться ей в спину, Нелидова зашагала к лифту, стуча каблучками.
— А с чего ты взяла, что это может быть убийство? — недоуменно спросил Дед, когда Алла вкратце изложила ему свою точку зрения по делу. Дед, он же Андрон Петрович Кириенко, генерал-майор юстиции и руководитель следственного управления, являлся непосредственным начальником Аллы. Его совершенно не порадовала новость о том, что его собственная подчиненная стала свидетелем трагического происшествия со звездой сериалов. Еще больше он расстроился, когда она предположила, что гибель Ларисы Бузякиной могла быть и не несчастным случаем. Кириенко, как и большинство его коллег, не любил иметь дело со знаменитостями: эти люди неизменно возбуждают СМИ, особенно если речь идет о чем-то плохом, и находится немало желающих «порулить» следствием, указать «верное» направление и вообще — всячески путаться под ногами, мешая работать.
— Я не до конца уверена, — осторожно ответила на вопрос Алла. — Но, видите ли, Андрон Петрович, есть нестыковки…
— Например?
— Ну, во-первых, если не убийство, тогда — что?
— Да что угодно — несчастный случай, самоубийство, наконец! — развел руками Дед.
— Вот тут-то и начинаются нестыковки, о которых я говорила! Во-первых, с чего бы Бузякиной кончать с собой — у нее карьера только-только начала набирать новые обороты!
— Откуда тебе это известно?
— Так, поговорила кое с кем… За ужином она отлично себя чувствовала, прекрасно выглядела и была само гостеприимство. Человек в таком приподнятом настроении не станет бросаться с балкона!
— Хорошо, а несчастный случай? — не сдавался Дед. — Ты же сама говорила, что Бузякина много пила и почти ничего не ела: может, она вышла на балкон продышаться, голова закружилась от перепада температуры, и…
— Все возможно, — быстро согласилась Алла, — но перила на балконе достаточно высокие — Бузякина не могла просто оступиться! Чтобы упасть, она должна была перегнуться через перила или даже встать на них. Нет, что-то мешает мне в это поверить! Криминалисты нашли на балконе пуговицу — по виду, от свитера или кофты. На Ларисе в тот вечер было шелковое платье без пуговиц — получается, кто-то находился рядом с ней в момент смерти!
— Но ты же понимаешь, что пуговица могла оказаться там раньше, да? Ее могли обронить накануне, а то и вовсе за неделю до вечеринки!
— Она не просто упала, а была вырвана с мясом, Андрон Петрович! — возразила Алла.
— То есть ты предполагаешь наличие борьбы? — задумчиво протянул тот. — А что патолог говорит?
— Вскрытия еще не было — слишком большой наплыв покойников в выходные, а ведь смерть Бузякиной пока не признана криминальной. Но судмедэксперт сказала, что на запястьях и предплечьях жерт… то есть покойной, обнаружены свежие синяки.
— А чьи-то еще пальчики, потожировые следы обнаружены?
— Масса! Одной прислуги в доме Бузякиной человек двадцать. А еще гости…
— Знаешь, подруга, мне кажется, ты нагнетаешь! Может, дело в том, что погибшая — известная личность? Мы всегда думаем, что такие люди не могут, скажем, попасть под машину, переходя улицу в неположенном месте, — их обязательно должны сбить намеренно. Или, к примеру, знаменитости не умирают от паленой водки, их непременно травят завистники и прочие недоброжелатели!
— Все не так! — возмутилась Алла, но Дед остановил ее властным взмахом руки.
— Значит так, я даю тебе три дня — как в сказках, помнишь? Если за трое суток у тебя не найдется нормальных доказательств, мы закроем дело о самоубийстве. Ну или несчастном случае. Ты же понимаешь, как меня сейчас прессовать станут?
Алла напустила на себя виноватый вид.
— Ну вот — значит, знаешь. Жду тебя через три дня. Не найдешь оснований для возбуждения по убийству — не обессудь!
— Так это убийство или нет? — поинтересовался Антон Шеин, старший оперативник Аллиной бригады. Он был не только старше остальных по возрасту, но и наиболее авторитетным из них. Сам Шеин считал, что его жизненный опыт и вовсе незаменим: будучи несколько раз женат и разведен, он справедливо полагал, что прошел все семь кругов ада, попутно выяснив, что рая не существует.
— Пока ищем доказательства для Де… в смысле, для Кириенко, — ответила Алла, усаживаясь на свое место и привычным жестом хватая огрызок карандаша. — И еще — ждем результатов вскрытия Бузякиной. Я надеялась, что его проведет наш новый патолог-эксперт, Иван Гурнов, но у них в больнице что-то случилось — авария, кажется, — и неожиданный наплыв покойников в тамошний морг помешает доктору Гурнову нам помочь. Так что с телом работает другой патологоанатом.
— Алла Гурьевна, а почему вы считаете, что Бузякина… — начал было Александр Белкин, представитель «молодого поколения» в отделе. Едва миновавший двадцатидвухлетний рубеж парень по праву считался самым молодым опером СК в Санкт-Петербурге.
— Ох, Александр, не начинайте! — поморщилась она. — Я только что отвечала на этот вопрос наверху, и мне не хотелось бы повторяться! До тех пор, пока не установлено, что имел место несчастный случай или самоубийство, мы считаем случившееся убийством.
Алла засунула кончик карандаша в рот, и присутствующие как завороженные уставились на следователя: ее привычка, словно бобер, сгрызать в задумчивости карандаши почти до грифеля была им хорошо известна. Шеин даже заметил, что Суркова, похоже, предпочитает канцелярщину твердости HB — видать, вкус у нее какой-то особенный, не иначе!