– На днях. Точно не знаю. С билетами сейчас трудно. Он собирался в Феодосию за билетом.
Михальченко сделал паузу. И Лынник, воспользовавшись ею, вставила свой вопрос:
– Все-таки, что случилось? Ему ничто не грозит?
– Ничего вам пока сказать не могу. Выясняем, – ответил он неопределенно. – Вот сверим время, посмотрим.
Она не поняла, о каком времени он говорит, только видела, что на лице этого крупного сильного мужчины опять появилась доброжелательность.
– Почему вас так интересует этот плащ? – спросила Лынник.
– Чужой он, Оля. Чужой… Хорошо. На сегодня хватит. Спасибо, что зашли. Уговор наш помните: никому ни слова, даже Локотку, – Михальченко подумал и добавил: – Это для его пользы.
– Конечно, конечно, – она поднялась.
Михальченко проводил ее до двери.
30
– Значит, говоришь, Локоток заключил контракт с конезаводом? Для этого журнала? – спросил Левин.
– Да, – Михальченко листал последний номер журнала, который Шоор подарил Левину.
– Смотри, какой шустрый. Сейчас уточним. – Левин снял трубку и набрал приемную директора. – Алло! Степана Яковлевича, пожалуйста. Скажите: Левин из прокуратуры… Нет, мы не договаривались. Он меня знает. Действительно, они были знакомы давно, лет пятнадцать назад в конюшне вспыхнул пожар, погибли две очень дорогие лошади, Левин надзирал тогда за следствием. И сейчас, ожидая пока его соединят с директором конного завода, он подумал, что есть бесчетное количество людей в городе, знавших его и кого знал он, которых когда-то коснулась беда или неприятность, ставшая невеселым поводом для знакомства. Большинство потом падало из его жизни, но кое с кем сохранились если не дружеские, то просто добрые отношения. – Степан Яковлевич? Левин… Да-да… Ничего, как все, так и я… А вы?.. Ну и слава Богу… В общем-то пустяк. Мне господин Шоор подарил журнал "Я – жокей". Что это за парень с вашими лошадками? Кто? Локоток? Ага… Он что, по контракту? Понятно. Нет, больше ничего, спасибо… Да, Степан Яковлевич, а господин Шоор не собирается к вам? Жаль… Всего доброго. – Он опустил трубку и сказал Михальченко: Красавчик на картинках, которые перед тобой, это и есть наш Локоток.
– Здоровый бугай.
– Это еще не порок.
– Брать его надо! По всему сходится, что билет Тюнена таксисту дал он!
– Это каким же образом брать? – усмехнулся Левин. – Нам с тобой брать уже никого нельзя. Мы кооператоры, Иван.
– Я не в том смысле. Надо Остапчука подключать.
– Так он и побежит. Он скажет: "Я, ребята, свободен, делать мне нехрен, поручите чего-нибудь!.." Ну, допустим, возьмешь ты с Остапчуком Локотка. А он тебе сунет: "Билет я нашел, дорогие товарищи сыщики, мне он не нужен был и я бескорыстно отдал его таксисту". И утер он вам, сыскарям, сопли.
– Где нашел билет?
– В паспорте, дорогие сыщики, а паспорт в роще под кустиком, я там его и выбросил… Рано нам хватать товарища Локотка. Что-то еще нужно, чтоб товарищ этот стал гражданином Локотком. Если, разумеется, у нас будут основания.
– Надо бы проверить и его график движения. Когда он явился на съемки? Сверить эти его показания с показаниями Лынник. А что если он скажет, что и плащ нашел?
– И плащ и билет? Не много ли находок для одного раза?
– Нашел плащ, а в кармане билет.
– Хорошо, – соглашался Левин на возражения Михальченко. – Но билет он бескорыстно отдал таксисту, а почему же плащ – в ломбард? Допустим, в милицию не захотел, боялся связываться. Но почему в ломбард, а не сразу в комиссионный? Тоже ведь вопросец, Иван. А ответ, по-моему, один: ждал, чтоб истек срок и плащ из ломбарда ушел в комиссионный анонимно… Поскольку хватать Локотка, как ты понял, нам уже не дано, полезно было бы с ним хотя бы побеседовать до его возвращения сюда. Там, в Коктебеле, будет эффект внезапности. Он кое-чего стоит.
– Значит, ехать мне в Крым?
– Неплохо бы, конечно, вместе с Остапчуком, тут ты прав, но… Не поедет Остапчук.
– Попробую его уговорить.
– Если удастся встретиться с Локотком, не переусердствуй, чтоб нам потом прокуратура шею не намылила. Не забывай, нам нужен всего лишь старик Тюнен. А дальше – дело не наше.
– Поглядим, – Михальченко бросил на стол журнал и вышел…
31
На каталожной карточке Левин написал: "В.Агафонов. "Расследование убийств. Методика. Рекомендации. Истории". Кооперативное издательство "Знамя труда".
– Мне нужна эта книжечка, – сказал Левин, протягивая карточку библиографу университетской библиотеки.
– Вам придется подождать, – сказала она и удалилась.
Эту библиотеку Левин помнил со студенческих лет, помнил запах ее гардеробной – теплый, влажный от пальто и зимних шапок, на которых таяли снежинки, – стук металлической решетки у двери на полу, когда об нее сбивали снег с обуви.
– Вы знаете, этой книги у нас нет, – дошел до Левина голос библиографа. – Может быть, в Академии наук…
В библиотеке Академии наук книги тоже не оказалось.
– Во время войны многие фонды погибли, – объяснила пожилая женщина в черном сатиновом халате. – Попробуйте обратиться к кому-нибудь из библиофилов. Вы профессора Нирода не знаете? Он историк, в пятидесятых годах работал в университете. У него очень хорошая библиотека. Иногда, правда, очень редко, в крайних случаях тревожим его. Ему уже восемьдесят семь.
– А вы не смогли бы дать мне его телефон?
– Только, пожалуйста, не ссылайтесь на нас, – она полистала алфавитную книжку и на обороте каталожной карточки написала номер телефона. – Его зовут Аполлинарий Дмитриевич.
– Спасибо…
Имя профессора Нирода Левин помнил со студенческих лет, знал, что тот заведовал какой-то кафедрой на историческом факультете, может в те годы и видел его, но сейчас не мог вспомнить, прошло около сорока лет… "Как позвонить, что объяснить?.. Вполне возможно, да и скорее всего этой книги у него нет, а сто других раритетов, которые мне не нужны, имеются. Он ведь историк, а не юрист… Но позвонить придется, деваться некуда, не выписывать же ее через академическую библиотеку из Москвы, из Ленинки! Это же сколько времени пройдет!.." – думал Левин, идя домой. Его не покидало ощущение, что с тех пор как он занялся поисками Кизе, прошли десятилетия и он никак не может выбраться из них в сегодняшний день… Он терял к этой истории интерес, в ней было какое-то занудство. Что ему за дело до полковника вермахта Кизе, убитого почти полвека назад, когда голова болит от своих каждодневных забот, вонзающихся в душу, как несмазанное сверло?!
Дома было тихо и пусто. Дети и жена на работе, внук в садике. Левин походил по комнатам. Шкафы с бельем и одеждой в них, сервант с посудой, телевизор и радиоприемник, полки с книгами, даже дешевенькая индийская деревянная статуэтка женщины в комнате детей, – все, все имело свое надежное, обжитое и вроде очень удачное место, к которому давно привыкли. Но для того, чтобы получить это пространство и обжить его, в сущности ушла вся жизнь. Больше ничего сюда не вместишь – покажется лишним, нарушит уют, но и не изымешь так, чтоб без боли…
Покружив у телефона, он сел и заставил себя набрать номер, записанный на каталожной карточке. Долго никто не отвечал. Затем немолодой женский голос спросил:
– Вы куда звоните? – словно в эту квартиру звонить не дозволено или сюда так давно не звонили, что люди отвыкли и считают, что просто кто-то ошибся номером.
– Это квартира профессора Нирода? – осведомился Левин.
– Да. А вы кто, откуда? – удивилась женщина.
Левин растерялся.
– Если можно, Аполлинария Дмитриевича, – все же попросил он. – Вы его жена?
– Нет. Я экономка. Сейчас посмотрю, не отдыхает ли.
Левин ждал, улавливая шаркающие удаляющиеся куда-то в глубину квартиры шаги. Через какое-то время в трубке что-то зашелестело и раздался хрипловатый голос:
– Я слушаю. С кем имею честь?
Левин объяснил, кто он и что, но без подробностей:
– Вы извините, Аполлинарий Дмитриевич, за беспокойство. Мне крайне необходима одна книга. Я обыскал весь город, все библиотеки. Помню вас по университету, хотя учился на юрфаке. В пятидесятые годы. Слышал, что у вас богатая библиотека.
– Что вас интересует? – прервал его собеседник.
Левин назвал.
– Есть она у меня, но на дом книг не выдаю.
– Я понимаю, – смутился Левин, не зная, что сказать.
– Вы можете прийти полистать ее. В моем присутствии.
– Ну хотя бы так, – согласился Левин. – Когда вам удобно?
– Можете даже сегодня. После шести вечера я всегда свободен.
"От чего он свободен?" – подумал Левин и попросил адрес.
– Дом Академии наук знаете? На Костомарова. Шестнадцатая квартира. Лифт, как всегда не работает, учтите это…
Это был дом из тех, которые называли "сталинскими" – построен в 1951 году, шестиэтажный, огромный, несуразный, но добротный. Фасад шел вогнутой дугой, четыре подъезда с большими тяжелыми деревянными дверями, с высокими окнами.
Квартира профессора Нирода находилась в первом подъезде на четвертом этаже. Одолев крутые долгие лестничные марши, Левин позвонил. Открыли не сразу: сперва откуда-то издалека возникли шаги, затем на него смотрели в "глазок" и лишь потом, после того как на вопрос "кто?" он назвался, зазвякали цепочки, задвигались щеколды, защелкали замки. В дверном проеме стояла невысокая пожилая женщина. Он поздоровался. Ничего не ответив, она заперла дверь и двинулась по длинному полутемному коридору, как бы приглашая следовать за собой. Квартира была огромная, четыре или пять больших, метров по тридцать, комнат, с высоченными потолками, к ним наверное десятилетия не прикасалась малярная кисть. В двух комнатах, которые он пересек, окна были зашторены, висел сумрак, окутавший тяжелую старинную мебель.
Приоткрыв дверь в третью комнату, из которой наконец-то блеснул зеленоватый свет, женщина произнесла, обращаясь к кому-то:
– К вам, – и, повернувшись, ушла.
Левин постучал.