— Я не сумасшедшая, — надтреснувшим голосом шепчу я. — Слышите? Слышите меня?!
Они не слышали. Или делали вид, что не замечают моих криков. Казалось, я оказалась одна в огромной комнате, где было полно народу, а меня воспринимали лишь частью интерьера.
— Перестань, — знакомый голос брата раздался со спины. — Ты же видишь, им всё равно нет никакого дела, сумасшедшая ты или нет.
Его теплые ладони накрыли мои плечи, и я тут же повернулась к нему лицом.
— Ким, — прошептала я, не в силах справиться с охватившими меня эмоциями. — Что происходит со мной? Я не понимаю… И Лео… Неужели я? — не желала договаривать свой вопрос вслух, ожидая, что он сможет понять меня без слов.
Энаким, который явился мне в стенах подвала Центра, выглядел как завсегдатай балов и приемов Эдэльвайса. Пошитый руками лучших мастеров Ирэми камзол цвета горького шоколада подчеркивал блеск его волос, оттеняя глаза и делая их ярче и выразительнее, и кроме этого, позволял моему брату выглядеть очень дорого. Так, как он любил при жизни. Высокие сапоги из искусно выделанной кожи, белоснежная рубашка и перстень на руке — тот самый, что когда-то давно подарил ему Орэн.
— Конечно, — легко отозвался он, чему-то улыбнувшись. — У тебя разве есть сомнения на этот счет? Я уже давно не питаю иллюзий относительно тебя, — жесткая складка искривила его ухмылку.
— Что? О чем ты…
— О, Энаким, о чем ты говоришь? — передразнил он меня. — Я не имею отношения к твоей смерти. Я всего лишь не смогла её предотвратить, будучи сильнейшим из демонов своего Дома. О, Энаким, я просто смотрела, как эта женщина убивает тебя, и не могла даже заставить себя пошевелиться, потому что… Что? А, Мара? Скажи мне почему. Испугалась? Как вовремя, не находишь? Или потому, что была занята, раздвигая ноги перед тем, кто тебя ни во что не ставил? А может быть, — уже тише добавил он, — тебе было просто все равно? М? — Как-то даже ласково спросил он.
— Это неправда, — невольно отшатнулась я.
— Ты всегда так говоришь, — презрительно фыркнул он. — Всё, что может очернить тебя — это неправда, не так ли? Мои отец и мать даже не знают, что я мертв, потому что это могло заставить их подумать о тебе плохо!
— Я не поэтому…
— Не поэтому не сказала им? Нет, сестрица, именно поэтому! Ты боялась, что они, как впрочем, и все, поймут, кто тут по-настоящему виноват!
Не в силах больше выносить его обвинительных слов я отвернулась от него лишь для того, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, кого так люблю. Холодный взгляд золотых глаз скользнул по мне, не выразив при этом и тени эмоции, после чего он протянул ко мне руку и так же холодно сказал:
— Верни.
— Что? — непонимающе посмотрела я на свои руки, в которых сжимала всё ещё бьющееся сердце.
Вздрогнув, я вновь попыталась отвернуться, но на этот раз передо мной возник Лиам. Эльф стоял у самой кромки скупо освещенного пространства, в центре которого находилась я. Его тоскливый взгляд, казалось, заглядывал куда-то вглубь моего естества. Горькая усмешка кривила бледные губы.
— Разве это была моя вина? — с укором прошептал он.
— А в чем была виновата я? — голос Эйлир раздался со спины, источая гнев и ярость.
— Эх, — протяжный женский вздох привлек моё внимание, заставляя вновь посмотреть прямо передсобой. На этот раз вместо Лиама я увидела высокую женщину. Её лицо было и нежным и суровым одновременно. Водопадом ниспадали по плечам серебряные локоны. Длинное платье нежно-голубого цвета обнимало стройный стан. На её губах расцвела приветливая улыбка, и я невольно потянулась к ней, прекрасно помня и это лицо, много раз виденное мною в хрониках, и улыбку, которую она адресовала обычно любимому мужчине на тех портретах, что я видела в её личном крыле. Моя мать. А это была именно она. — Мне кажется, единственной невинно пострадавшей могу считать себя именно я, м?
От таких её слов брошенных холодным шутливым тоном я невольно замерла.
— Я могла бы жить. Да, жить, а тут… сплошное разочарование, — развела она руки в стороны и легко пожала плечами.
Я больше не могла смотреть ни на одного из них. Всё, на что меня хватило, это лишь опуститься на холодный каменный пол, подтянуть колени к груди и, обхватив ладонями голову, мерно покачиваться из стороны в сторону, напевая мотив какой-то детской песенки. Лишь бы не слышать их. Лишь бы не видеть никого из них.
Время замерло вокруг меня, превратившись в густой сумрак, развеваемый бледно-желтым лучом искусственного света над головой. Секунды могли легко превратиться в дни или даже недели. А может быть прошли года? Мои видения не исчезали, а, казалось, становились лишь ещё более плотными и осязаемыми. Словно живая стена из тех, кто однажды прямо или косвенно пострадал из-за меня, вырастала вокруг меня. И если сначала это пугало меня, вызывая боль и приступ вины, то чем дольше я была среди них, тем более безразличным это начинало мне казаться.
Они все говорили мне о том, что я должна им. О том, как виновата перед ними. О том, какое я недоразумение в их глазах, что в один прекрасный момент я просто отключилась от восприятия их бестолковой трескотни. Мне стало абсолютно безразлично это.
Первой исчезла Эйлир. Я просто взглянула мельком на неё и поняла, что она ровным счетом никто в моей жизни. А ещё я предельно ясно вспомнила момент, когда она погибла. Теперь я знала, что это случилось не по моей вине. Я помнила. Как это знание пришло ко мне? Просто вдруг, будто сквозь мутную дымку одурманенного сознания, ко мне пришла картина того, что произошло совсем недавно в опере. Стоило этому произойти, как я вдруг нашла в себе мужество, встать на ноги и посмотреть в глаза каждому, кто явился ко мне сегодня. Я больше не тяготилась теми несчастьями, что коснулись каждого из них.
— Это не моя вина, — прямо взглянув в блеклые зеленые глаза эльфа, твердо сказала я. — Это выбрал ты сам.
За Лиамом ушла и Лива.
Лишь двое мужчин всё ещё продолжали стоять передо мной. Подойдя к Энакиму, я прямо посмотрела в его темно-карие, какие-то вымороженные изнутри глаза, и нежно обняла его.
— Я верну тебя, — говорила я уже в пустоту, потому как образ его исчез в моих объятьях.
Теперь же остались лишь я и Лео. Подходя к нему, я испытывала небывалую легкость и счастье от того, что точно помнила к какому эпизоду в моей жизни принадлежала увиденная мною картина его смерти.
— А тебя, — нежно улыбнулась я, проведя открытой ладонью по его щеке, — я уже вернула, разве нет? — улыбнулась я, ловя отблески улыбки в золотых глазах мужчины, что истончался и таял прямо напротив меня.
Когда все они ушли, мой взгляд невольно упал на живот, а рука сама накрыла его, будто бы защищая ото всего мира.
— Мы ещё не знакомы, — проворковала я, — но ты тоже должен знать, что здесь мы не окажемся, даже если весь мир будет против нас. У мамы есть ключ от других миров, и если так сложится, что иного пути не будет, то мы уйдем куда угодно, но не закончим так…
Яркий солнечный свет ударил по глазам в тот же миг, стоило мне сказать эти несколько слов. Я с ужасом взирала на себя, сделавшей всего один шаг на пути к обсидианово-черному трону Колыбели.
Один шаг.
Сколько прошло времени? Сколько пережито, а это всего лишь… шаг?
— Боги, — прошептала я себе под нос, заставляя себя поднять ногу для преодоления ещё одной ступени и невольно задерживая дыхание, будто готовясь прыгнуть со скалы в бездну.
ГЛАВА 19
Меланхолично перебирая пальцами по каменному подлокотнику обсидианово-черного трона я сидела в чертогах собственной резиденции. В пустом зале перестук удлинившихся когтей по каменной поверхности отдавался эхом, становясь похожим на перезвон капель падающих со свода огромной темной пещеры. Взгляд мой был устремлен в пол. Туда, где на идеально отполированной поверхности из глянцевого черного зеркала снисходительно взирала на меня женщина, что восседала на величественном троне древнего рода. Нельзя было точно определить ее возраст, ориентируясь лишь на внешность. Но взгляд… Эти глаза видели многое. Ещё больше они не желали бы видеть никогда.
Сколько веков прошло с тех пор, как мечта воплотилась в жизнь? Чья мечта? Моя? Нет, конечно же. Она была чьей угодно, но не моей. Я — вершина и опора мира, подвластного лишь одной воле моей.
Власть меняет людей, так говорят. А что она делает с демоном, способным открыть границы миров для расы, что жаждет крови, не зная меры? М?
Хороший вопрос.
— Владычица, — едва различимый шепот у самого входа в зал.
Теперь там где нахожусь я, нельзя говорить громче, пока на то не будет моего дозволения. Милость, она такая, познается лишь в сравнении. То, что ничего не значит для одного, в один момент становится весомым благом для другого.
— Говори, — ничего не выражающим голосом разрешаю я.
— Ваша армия готова к наступлению, — чуть громче отвечает мужчина, так и не решаясь выйти изтени.
— Почему? — все ещё глухо интересуюсь я.
— Что… — уже растерянно и немного испуганно.
В замкнутом пространстве залы аромат чужого страха расцветает мгновенно. Он — это то, немногое, что ещё в состоянии растревожить сердце, разбередить стылую кровь. Я не спешу отвечать, и запах становится сильнее, а эмоция чувствуется острее. Это немного насыщает, придает жизни осязаемый на языке вкус. Усмешка, накрывающая мои губы, выходит механической.
— Почему так долго, Шелл? — лениво интересуюсь я, поднимаясь с ненавистного, но столь неизбежного места моей жизни. Сейчас на мне легкий доспех из черного метала, к поясу притулены Эйо и Кайо — не ради формальности, сегодня им предстоит кровавый пир, и сталь не замолчит, пока они будут голодны. Очередная война — ещё один мир падёт. И еще одна империя признает свое поражение, растворяясь в песках времен.
Сказал бы мне кто-то в самом начале моего пути, что трон поглотит всех малочисленных существ, кого я любила когда-либо, рассмеялась бы в лицо! Но… первыми и последними уходят лишь самые любимые. Те, что отваливаются в промежутке — шелуха.