— Но некоторые выкладки весьма любопытны. — Ирджин шел следом за Куной и перед художником, как бы массой своей разделяя этих двоих. — А вы как считаете, уважаемый Гыр?
— Любая свобода — путь к хаосу, — охотно отозвался Куна. — Наконец-то слышу что-то разумное от рисовальщика.
Туран плелся последним, пытаясь понять, что же задумал этот проклятый волох. С Ишасом вчера разговор имел, и после этого разговора Ишас исчез. А Куна остаток дня был весел. И сейчас тоже. Очередное испытание придумал? Оно понятно, что Куна не уймется. И надо хоть как-то себя обезопасить. Убить его? Незаметно не выйдет, не хватит умения. Бежать? Самый крайний вариант. Перехитрить? Пока только и остается, что юлить и изворачиваться. Ну и, конечно, запасным выходом Ирджин. Заинтересованный Ирджин. Осторожный Ирджин. Ирджин, который обещал помощь. Или нет, ничего не обещал, просто предупредил и следовало бы это как-то толково использовать…
И где-то на самых задворках царапалось понимание, что главная-то Туранова задача не исполнена.
Ничего. Как-нибудь.
Дорога, начавшаяся у ворот поместья, некоторое время тянулась вдоль частокола, но потом свернула с холма на снежное поле, из которого черными вешками торчали деревца. Протоптанная меж сугробов тропа была узка и хорошо знакома Турану. Может, всё и обойдется? Никто вроде не нервничает и не удивляется: Ирджин вежлив и спокоен, мэтр Аттонио, чье присутствие и вовсе привело Турана в замешательство, ноет о заедающей челюсти Кусечки. Сама Кусечка привычно свисает с плеча, и выпуклые глаза горят на свету зеленым. Куна вот чересчур весел. Шагает себе бодро, сминая сапогами тонкий слой утреннего, пухового снега, и мирно рассуждает о нашумевшей «Теории равного государства» Мирги. Книгу он, правда, не читал, но мнение имел.
— Подобные идеи вредны. Они подрывают устои Наирата, а посему любые их носители по умолчанию являются лицами, умышляющими против кагана. Следовательно, поступать с ними надлежит, как со шпионами.
— Как верно сказано! Милейший, я начинаю менять свое мнение о вас в лучшую сторону. Конечно, запрет на свободомыслие просто-таки необходим для сохранения государственных устоев! — Мэтр, поскользнувшись на льду, уцепился за подол Ирджиновой шубы. — К слову, не изволите ли вы пояснить, наконец, куда мы идем? Нет, я не спорю — окружающий пейзаж чудесен, а какая чистота колеров… Синий и белый… Это ведь цвета вашего герба? О, вы бы великолепно смотрелись в их окружении. Вашего дядю я писал в алом и черном. Огонь и дым.
— Ну нам и без огня цветов хватит, — загадочно бросил Куна. — Потерпите, уже недолго. Надеюсь, вам понравится.
Когда-то это было загон для стрижки овец или, возможно, в нем держали гурты перед отправкой на продажу, или заезжали лошадей, но давно. Сейчас от прежнего остались лишь врытые в землю столбы, темные по сравнению со светло-желтыми перекладинами, за которыми густо торчали высокие, локтей в пять, колья. Именно здесь и проводил последние две недели Туран.
— Ну и что это такое? — Остановившись у ворот, мэтр Аттонио брезгливо отряхнул прилипший к рукавам шубы снег. Куна же молча указал на смотровую башню. С площадки, на которой едва-едва хватило места для четырех человек, открывался вид на внутреннюю часть загона и трусившего по кругу сцерха. По всему, находился он там довольно давно и выглядел весьма раздраженным. Убежать не позволяла толстая цепь, закрепленная на вбитом в землю столбе. Время от времени сцерх прекращал бег и, привставая на задних лапах, тянул шею вверх. Раздувался горловой мешок, вытягивались когти на передних лапах, нервно бил по земле гибкий хвост.
Приглядевшись к рисунку на спине, Туран узнал Красную.
— Попробуем их в поле, — соизволил пояснить Куна. — Дяде будет интересно. Ты, кхарнец, иди внутрь.
Пока ничего нового. Может, все же обойдется?
С засовом на воротах пришлось повозиться, и, пожалуй, не ощущай Туран на себе внимательного взгляда, он управился бы куда быстрее. Наконец, створка скользнула в сторону, оставив на снегу широкую полосу, и Туран шагнул в загон.
Красная засвистела, сначала высоко, потом низко, жалобно.
— Ну что ты, все в порядке? Замерзла? — Туран подходил боком. Пусть сцерха его и узнала, но осторожность не помешает, вон как хвостом дергает. — Давно ты здесь?
Она вытянула морду, из приоткрытой пасти выскользнул черный язычок, нырнувший в одну ноздрю, потом во вторую.
— Ничего, скоро пойдем домой. Там Ишас, свиньи.
Красная радостно ухнула и, дотянувшись, толкнула головой в плечо. Сильная. И здоровая уже. Еще не лошадь, но жеребенок точно. Интересно, а нормально, что они так быстро растут? Вряд ли. Это Ирджин с его добавками и приборами. Прав был Ниш-Бак — эман и наирские практики меняют сцерхов. И на щурков они больше не похожи, как и на ящериц вообще. Скорее уж было в сцерхах что-то кошачье, осторожное, мягкое, но готовое в любой момент обернуться ударом.
— Вот так, девочка моя… Спокойней, спокойней…
Туран нежно провел рукой по броне. Твердая, чешуйки находят одна на другую, создавая гибкий и очень плотный панцирь.
— Ну и кто Желтоглазую вчера задирал?
Сцерха раззявила пасть, дыхнув гнилью, и возмущенно зашипела. Вот ведь, порой начинает казаться, что понимает.
— Эй ты, — окликнул Куна с башни и сбросил ключ. — Сними ее с привязи!
Знал бы этот сморчок, чем рискует. Если сцерха рванет, то Туран ее не удержит, а забор и колья ей не помеха. А может, вот он — выход? Пусть сожрет всю эту кодлу? Нет, не выйдет: маленькая она еще, а охраны, тут и гадать нечего, по кустам напихано.
Ирджин, наклонившись к Куне, что-то говорил. А Красная, привстав на задних лапах, сунула когти под ошейник и дернула. Тот не поддался, только на железе еще одна царапина появилась.
Куна повторил команду:
— Снимай!
Туран кое-как отомкнул кольцо на столбе.
— Пусть пробежится. Сначала на рыси, потом на галопе.
Туран кивнул и дернул легонько за цепь. Сцерха привычно затрусила по кругу, время от времени оглядываясь. Умная девочка, хорошая девочка, давай, работай, спасай шкуру одного неудачника.
— Быстрее!
Туран свистнул, и Красная послушно приняла в галоп, в котором не было ничего лошадиного, равно как и кошачьего. Она бежала так, как, наверное, бегают только сцерхи: мелькали широко расставленные лапы, спина оставалась неподвижной, и лишь хвост извивался красно-бурой лентой.
— Стой! — крикнул Куна, и Красная остановилась, повинуясь — Эй ты, пристегни пока и можешь выйти.
Туран вздохнул с облегчением: кажется, обошлось. Или нет?
Кавалькада всадников появилась не со стороны поместья, а с Гушвинской дороги. Первой их почуяла Красная, втянув морозный воздух, она вдруг выгнулась и зарычала. Обернулся Куна, за ним Ирджин. Мэтр Аттонио отвлекся от чистки Кусечкиного глаза и как-то очень уж поспешно сунул стекляшку в глазницу, а тряпицу в карман.
Конников же было пятеро: четверо на хороших лошадях, в волчьих плащах, из-под которых проглядывал доспех, пятый — на лохматой кляче и в тулупе. Когда подъехали ближе, стало заметно, что руки у него связаны.
— Простите, как это понимать? — нарушил затянувшуюся паузу Ирджин.
— Я же говорил — попробуем зверюгу в деле, — спокойно ответил Куна.
— Г-господин! Г-господин, Всевидящего ради, г-господин! — Мужичок обеими руками вцепился в седло, безбородое лицо его было красно от мороза, а глаза слезились. Он все бормотал и бормотал про Всевидящего, про милость, про отменные шкурки, которые он господину управителю поставляет, про то, что с долгами всенепременнейше расплатится.
— У тебя будет шанс, — махнул рукой Куна, спустившийся с башни.
Туран оцепенел. Он сам несколько минут назад желал спустить Красную с цепи, и вдруг понял: между хотеть и мочь — пропасть. А моста нету. И одна часть придавлено шепчет: нельзя. А другая кричит об опасности бездействия. Куна и так считает Турана шпионом. Ему лишь повод нужен.
На повод он и надеется.
А человек… Люди умирают. И так ли велика разница, сегодня или завтра? Если Наират развяжет войну, то погибнет гораздо больше. Но прежде всего — сам Туран. На дыбе погибнет, и умирать будет долго, болезненно.
Мужичка стянули с седла. Он неуклюже распластался на снегу, кое-как поднявшись на колени, попытался отползти.
— Эй ты. У тебя будет оружие. Копье. Ты же охотник и умеешь обращаться с ним?
Один из солдат положил на землю протазан, так похожий на кхарнский.
— Г-господин! — взвыл человек. — П-помилосердствуйте!
— Всё просто: убьешь зверя — останешься жить. И получишь награду за помощь.
— Не-е-е, не пойдууу!
— А вы, дорогой Ирджин, говорите о свободе воли и выбора. Да государство, которое даст черни право выбирать, обречено на гибель, ибо нет такого человека, который поставит государственную необходимость вперед собственного блага.
— Ну а как же вы?
— Я — наирэ, — спокойно ответил Куна и, указав на ворота, велел:
— Начинайте. Ты и ты. — Хлыст, коснувшись Турана, поднялся, указывая на мэтра Аттонио, взиравшего вниз с башенки. — В загон.
— Помилосердствуйте!
Один из солдат отвесил охотнику подзатыльник. Второй, рывком подняв с земли, разрезал веревки и подпихнул к протазану.
— Простите, а я там зачем? — Аттонио поднял выпавший глаз голема и снова попытался сунуть в глазницу, но что-то у него не получалось.
— Вы ведь говорили, что дяде нравятся ваши работы? Вот и порадуете его. А для достоверности, я слышал, нужно видеть происходящее. Вот я вам и предоставляю возможность.
Мэтр Аттонио ответил не сразу. Куда только подевалось его обычное возмущение? И имена «друзей», которыми он щедро сыпал?
— И все же… Все же, молодой человек, сверху мне было бы виднее. Ирджин, подержите. — Мэтр сунул Кусечку каму и, ласково проведя по зеленой голове, тихо сказал: — Вы в очередной раз ошибаетесь, уважаемый Гыр, но это у вас семейное.
Ирджин! Он же разумный человек, ученый, почему он не остановит это?