А потом мы услышали голос нашего Великого Лидера, премьер-министра, который стремительно сбежал из страны, когда понял, что война, по сути, проиграна. «Мы продолжаем борьбу всеми силами, – сказал он. – Но мы не можем…»
Тут в приёмнике начался такой шум, что мы, придерживая одеяла, поспешили его выключить.
А потом улеглись рядышком на старых матрасах, которые уложили вдоль стены. Мы наблюдали за тем, как вода капает вокруг. Мы были у дома Кевина, устроились в старом жилище стригалей – оно стояло под прямым углом к новому сараю для стрижки овец. Было приятно снова поспать в деревянном доме, пусть даже таком дряхлом и протекающем насквозь, как этот. Две недели непрерывного дождя так расшатали наши нервы, что мы в конце концов собрались и сбежали из Ада. Всё, что у нас было, отсырело, а потом вообще стало насквозь мокрым. Вода переполняла дренажные канавки и текла в палатки. Вставать утром совсем не хотелось, потому что это и смысла не имело, мы ведь знали, что ничего не сможем сделать, никуда не сможем пойти. Так что мы устроили кормушки для кур, чтобы иметь возможность оставить их надолго, и наконец, сложив в узлы мокрую одежду вместо рюкзаков, потащились прочь из Ада. Нас уже просто тошнило от общества друг друга и отчаянно хотелось нормальной жизни. Понадобилось три ночи тайком жечь огонь, чтобы просушить наши вещи, но я снова почувствовала себя человеком. Было нечто утешающее в чистой одежде и постели, сухой, гладко застеленной, пусть даже нам впятером приходилось спать на четырёх старых тонких тюфяках, из которых с каждым часом высыпалось всё больше набивки.
Вообще-то, состояние сухости и относительно нормальной крыши над головой привело нас в какое-то глупое настроение. Гомер и Робин до выпуска новостей полчаса играли в «отгадай слово», но потом игра зашла в тупик, потому что Робин начала загадывать нечто невероятное. Например, слово, начинавшееся с «н», могло означать «неопределённое будущее», а нечто с буквы «э» – «эротические фантазии», насчёт которых Робин заявила, что они есть у всех нас.
После новостей мы стали играть в «виселицу», потом в шарады. Я заставила всех минут десять ломать голову, весьма выразительно изобразив сцену из «Влияния гамма-лучей на бледно-жёлтые ноготки»[8], а оказалось, никто из них и не слыхал о таком фильме. А я его смотрела по видео, когда чем-то болела и сидела дома. Меня чуть не убили, когда я наконец сказала ответ.
Дождь прекратился, и Ли отправился на прогулку. Ему хотелось пойти со мной, но я отказалась – читала роман под названием «Пришли мне белые цветы».
Я прочла уже три четверти книги, и Фай, лёжа на своём тюфяке, наблюдала за мной, ожидая, заплачу я или нет, когда Ли бесшумно вернулся. Осторожно закрыв за собой дверь, он сообщил:
– Солдаты идут.
Я вскочила, уронив книгу, и подбежала к окну, хотела было выглянуть наружу, но сообразила, что это слишком опасно. Поэтому я поступила так же, как остальные, и, отыскав щель в дощатой стене, прижалась к ней. Мы тревожно наблюдали. По подъездной дороге ползли два грузовика, один армейский, с затянутым брезентом кузовом, и второй – маленький, из грузовой компании Виррави. Они остановились с западной стороны дома, рядом с сараем для хранения оборудования, встали аккуратно, бок о бок. Из кабины каждого выскочили по два солдата.
– О боже! – простонала Фай. – Они, должно быть, знают, что мы здесь!
Я не заметила, как Гомер отошёл со своего места, но он вдруг очутился рядом со мной, протягивая мне винтовку, ту самую, которую я забрала у убитого солдата возле скалы. Гомер дал Фай пистолет сорок первого калибра, Робин – обрез двадцать второго, Ли – обрез двенадцатого. Себе он оставил вторую автоматическую винтовку. Робин взяла своё оружие, но я видела, как она мгновение-другое смотрела на него, а потом осторожно положила на пол рядом с собой. Я не знала, что об этом думать. Можно ли положиться на Робин, если дело дойдёт до перестрелки? Правильно она поступит, если откажется стрелять, или нет? Если права она, то, значит, ошибаюсь я. Пот покалывал мою кожу, будто я тёрлась спиной о какую-то колючую сетку. Я смахнула с лица капли дождя и снова посмотрела в длинную вертикальную щель.
Из крытого кузова военного грузовика выскакивали люди. Солдаты стояли вокруг, наблюдая. Хотя у них были винтовки, они даже не потрудились снять их с плеч, они выглядели расслабленно и уверенно. Люди в грузовике явно были пленниками, их оказалось десять: пятеро мужчин и пять женщин. Я никого из них не узнала, хотя мне и почудилось, что одна из женщин немного похожа на маму Корри.
Пленники как будто знали, что должны делать. Кто-то из них достал из кузова маленького грузовика мешки и отправился к фруктовым деревьям. Кто-то вошёл в дом, двое – в сарай для техники. Каждую группу сопровождал солдат, четвёртый остался у грузовиков и закурил.
Я оглянулась на Гомера:
– Что думаешь?
– Это очередная рабочая группа.
– Мы могли бы у них кое-что узнать.
– Давай лучше понаблюдаем ещё.
– Время, потраченное на разведку? Одна похожа на маму Корри.
– Не думаю, – покачала головой Фай. – У неё седые волосы, она слишком худая и старая.
Мы вновь припали к своим наблюдательным щелям. Я видела, как мелькали люди во фруктовом саду, но те, что вошли в дом, пока не появлялись. Однако минут через десять солдат, который скрылся в сарае, лениво вышел наружу и присоединился к своему приятелю у грузовиков. Похоже, выпрашивал сигарету. Это заняло несколько минут, но наконец первый солдат достал из кармана пачку и протянул ему.
Потом они вместе сели в кабину большого грузовика и спокойно закурили.
– Нам лучше убраться отсюда, – сказала Робин. – У нас куча оружия… Зачем кому-то неприятности?
– Ладно, – согласился Гомер. – Но сначала приберём тут, будто нас и не было. Мы можем выйти через заднюю дверь и потом проскочить между деревьями.
– Вы, ребята, идите, – сказала я. – А я загляну в машинный сарай.
Все с сомнением уставились на меня.
– Не думаю… – начала было Робин.
– Это действительно хороший шанс, – быстро перебила я. – Мы уже несколько недель не слышали никаких новостей. Я хочу узнать, как там Корри. И наши родные. Робин, можешь забрать мои вещи?
Та неохотно кивнула.
– Я тоже пойду, – заявил Ли.
Прозвучало это соблазнительно, потому что тогда я бы чувствовала себя намного спокойнее. Но я знала, что это неверно.
– Нет, спасибо, – ответила я. – Двое – это уже целая толпа.
Ли заколебался, но я не собиралась с ним спорить. Мне хотелось что-то сделать, доказать самой себе, что у меня осталась ещё храбрость, а та жуткая ночь в долине Холлоуэй не превратила меня в тряпку. К тому же несколько дождливых недель сделали меня нетерпеливой. Когда я в последний раз попыталась проявить независимость и силу, я ободрала до крови все пальцы. Теперь же я горела желанием попробовать снова, и сделать это лучше, чем тогда, вернуть себе самоуважение. Может, и уважение других тоже.
Ребята начали быстро и тихо собирать вещи. А я вылезла через боковое окно и спряталась среди эвкалиптов, чтобы обойти вокруг овечьи загоны. Деревья росли сплошным рядом вплоть до холма, и это давало хорошее прикрытие. Я держалась в их тени, пока машинный сарай не оказался между мной и грузовиками. Тогда я начала подбираться ближе к сараю, прячась за ним. Проблемой стало то, что вход в сарай был только один, с восточной стороны – собственно, с той стороны стены просто не было. Мне пришлось выйти из-за деревьев и пробраться вдоль сарая, где единственным прикрытием для меня был бак для воды на углу.
Я очень нервничала, пока добиралась до него. Труднее всего было взять себя в руки, заставить не дышать как паровоз. Мне пришлось сжать кулаки и мысленно прикрикнуть на себя, чтобы подготовиться к самой трудной части дороги. Я опустилась на четвереньки и заползла под опору бака. Потом, мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, я подняла голову и выглянула за угол. Скажу, не смущаясь, что в этот момент я проявила храбрости больше, чем когда-либо в жизни. Ведь кто-то из солдат мог стоять в метре от меня. Но там никого не было. Голая земля развернулась передо мной, коричневая, влажная. Я видела грузовики метрах в пятидесяти от себя – они выглядели огромными и смертельно опасными. Я проползла ещё немного вперёд, забирая влево. Теперь уже я могла заглянуть в глубокий и тёмный сарай. Там стояли трактор и поливальная машина, а ещё древний пикап. Дальше, в глубине, были сложены тюки шерсти. Я не видела людей, но слышала позвякивание инструментов и негромкие голоса в дальнем углу.
Я помедлила ещё несколько секунд, потом глубоко вздохнула. Напряглась, как на школьных соревнованиях по бегу, ожидая стартового выстрела, – а потом рванула с места, к тюкам, прячась за трактором. Если бы у меня на заду был белый помпон, я бы сошла за кролика. Но я добралась куда нужно и выжидала, прижимаясь к плотной поверхности одного из тюков. Голоса не умолкали, они то вздымались, то утихали, как речной поток. Я не могла разобрать слов, но вроде бы говорили по-английски. Пробираясь вдоль тюков, я постоянно оглядывалась на вход, чтобы не пропустить, если кто-нибудь войдёт. Дойдя до края стены из тюков, я опять остановилась. Теперь я отчётливо слышала голоса. Я задрожала и вспотела, мои глаза наполнились слезами, когда я узнала один из них. Это действительно была миссис Маккензи, мама Корри. Моим первым позывом было сесть на землю и завыть в полный голос. Но я знала, что не могу проявить подобную слабость. Всё это осталось в прошлом, в тех невинных днях, когда мы жили размеренно и лениво. Но те дни прошли, вместе с бумажными салфетками, пластиковыми пакетами из супермаркетов, флаконами увлажнителей и всей той бесполезной роскошью, которую мы до войны воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Теперь всё это казалось таким же чужим и далёким, как и возможность лить слёзы при звуке знакомого голоса.
Мама Корри. Миссис Маккензи. Я выпила за её кухонным столом тысячу чашек чая и съела пять тысяч лепёшек. Она научила меня варить ириски, упаковывать рождественские подарки, отправлять факсы… Я ей рассказывала о том, как умерла моя кошка, как я поссорилась с мистером Хоуторном, о своём первом поцелуе… Когда меня начинали раздражать собственные родители, я жаловалась ей, и миссис Маккензи прекрасно понимала, что именно я чувствую.