В течение получаса Владимир Гаврилович обозревал мерное движение свинцовых вод Невы – вначале по левую руку, потом по правую. Сновали с берега на берег лодки всевозможных размеров: от маленьких, для двух человек, до больших, в десять-двенадцать саженей, перевозивших не только пассажиров, но и грузы.
Расплатившись с извозчиком, Филиппов спустился на тротуар и направился к дому. На площадке второго этажа он остановился и постучал латунным, висящим на цепочке молоточком по отведённому для этого месту на двери.
Через несколько минут дверь отворилась, и на пороге перед начальником сыскной полиции предстала племянница кухарки, исподлобья взглянувшая на пришедшего.
– Здравствуй! Узнаёшь меня?
Девочка кивнула.
– Как тебя зовут?
– Марфа.
– Вот что, Марфа, где твоя тётя?
– В дровяник пошла.
– Разве ей никто из работников дрова не носит?
– Почему же? Каждое утро Василий носит, – девочка вновь покосилась на Филиппова. – Всегда хватает, но сегодня… Не знаю, мне сказала, что в дровяник пошла.
– Ладно, – нейтральным тоном произнёс Владимир Гаврилович, но у самого заныло в груди, и предчувствие захлёстывающей волной настигающей беды начало заполнять сознание.
– Скажи, Марфа, давно Катерина туда ушла?
– С полчаса.
– Стало быть, с полчаса. И где дровяник находится?
– Так во дворе, – у девочки расширились серые глаза. – Вас проводить? – неожиданно вызвалась она.
– Да.
Девочка прикрыла дверь и пошла впереди Филиппова. Стройная, не по возрасту развитая фигура; длинная толстая коса при каждом шаге покачивалась то вправо, то влево, словно часовой маятник.
Вышли во двор. Из дальнего угла наплывали неприятные запахи отходов, в другом углу стоял дровяник с приоткрытой дверью.
– Тёть Кать, – позвала Марфа и быстрым шагом пошла к хозяйственной постройке. – Тёть Кать!
Владимир Гаврилович шёл за ней и уже догадывался, что там обнаружит.
Предчувствия начальника сыскной полиции не подвели.
Катерина лежала посреди дровяника, раскинув в стороны руки, и смотрела в потолок голубыми безжизненными глазами. Губы оставались полуоткрытыми, словно она что-то говорила и лишилась жизни на полуслове.
Марфа прикрыла рот рукою и закусила платок, чтобы не закричать.
– Бегом за хозяином! – скомандовал Филиппов, не давая девочке разрыдаться, и добавил: – Одна нога здесь…
Владимир Гаврилович остановился у порога и стал осматривать внутренность дровяника со стороны, не заходя вовнутрь. Следов борьбы было не заметно. Да и откуда им взяться, если под рёбрами женщины торчала деревянная рукоять ножа, а на лице застыло безмятежное выражение. Филиппов сделал два шага вперёд и дотронулся до её руки. Катерина была мертва уже какое-то время. Помочь ей было ничем нельзя. Филиппов вернулся к двери, чтобы не затоптать возможные следы, осмотрелся. Вокруг хозяйственного двора стоял крепостной стеной забор в три аршина, без щелей. Убийца мог либо перелезть через ограждение, либо прийти из дома, откуда вели наружу два выхода. Один, как догадался Филиппов, трактирный, второй – непосредственно для жителей.
Прибежал нынешний хозяин, запыхавшийся, хотя ходу было с десяток шагов. Красный, щёки раздуваются, грудь ходит, как меха в кузнице. На лице не только удивление, но и неспособность поверить, что в его уже вотчине совершено новое преступление.
– Что? Что стряслось? – скороговоркой произнёс он и попытался войти в дровяник.
– Туда нельзя, – Владимир Гаврилович перегородил дорогу Михаилу Семёновичу. – Туда пока нельзя. А сейчас отправьте кого-нибудь в участок сообщить, что совершено убийство. Пусть телефонируют дежурному чиновнику. Хотя… – Филиппов задумался на миг. – Зовите пока городового, и живо, – последнее слово вылетело, как приказ солдату.
– Да что ж это деется!.. – шептал новоиспечённый хозяин и тряс головой.
Позади, в двух шагах, стояла, скрестив руки на груди, Марфа. Её лицо не выражало ни скорби, ни горечи утраты. Видимо, смерть казалась ей игрой, такой же, как и в часы досуга с дочкой теперешнего хозяина.
Полицейский прибежал, грохоча сапогами, приложил руку к околышу фуражки и представился:
– Городовой Иванов, ваше высокородие!
– Владимир Гаврилович.
– Простите, ваше высокородие!
– Меня зовут Владимиром Гавриловичем. Теперь слушай внимательно. Вот в эту дверь, – он ткнул пальцем в дровяник, – не должна зайти ни одна живая душа, пока я не позволю. Стой, как на часах. И смотри мне, отвечаешь за место преступления, как за самого себя. Понял?
– Так точно, ваше высокородие, – городовой вытянулся по стойке «смирно» и замер истуканом.
Владимир Гаврилович махнул рукой, потом добавил:
– Неси службу, пока я не вернусь назад. Вот только телефонирую в сыскное.
Дорогою Филиппов и самому себе не мог объяснить, почему городового не сделал посыльным, а направился в участок сам. Возможно, хотел обдумать сложившуюся ситуацию. Таких трагических происшествий на одной улице в течение нескольких дней никогда не происходило. И как ни крути, все преступления связаны между собой невидимыми нитями. Две семьи убиты из-за денег и драгоценностей, а Катерина? Неужели наводчица? Кто из двоих высказал такое предположение? Кунцевич или Лунащук? Но разве важно, кто? Важен сам факт, что дознание идёт в нужном направлении. И тогда получается, что преступники не сразу покинули столицу, а вначале оборвали ниточку, ведущую к ним. Зачем? Кухарка же ничего толком не сказала. Может быть… Филиппов даже чуть было не споткнулся, вспомнив об описании драгоценных вещей, которое она хотела дать, но потом отказалась, сославшись на то, что ничего не видела и не помнит. Только теперь Владимир Гаврилович понял и покрылся липким потом – нельзя было покидать место преступления, надо было послать городового. Но что сделано, того сейчас уже не исправить. И он ускорил шаг.
Из участка начальник сыскной полиции телефонировал на Офицерскую и непререкаемым тоном отдал приказ, куда приехать сыскным агентам, доктору и фотографу.
Полицейские успели вызвать пристава, который не замедлил явиться, застёгивая на ходу пуговицы у ворота.
– Что стряслось? – глухим голосом поинтересовался Дмитрий Дмитриевич. Щёки его дрожали, в глазах полыхал ужас. – Неужто новое… – он боялся вымолвить, но всё же решился: – Убийство?
– Новое, – коротко бросил Филиппов и вышел из участка на улицу. Там вздохнул полной грудью и почувствовал, что дёргается левый глаз, хотя нервическое состояние уже покинуло его.
Следом вышел Васильев, лицо которого продолжало пылать то ли от возмущения, что кто-то опять посмел нарушить его личную безмятежность, то ли от переживаний за должность.
– Я в трактир, – кинул, не оборачиваясь, Владимир Гаврилович.
– Как в трактир? – Брови пристава вздёрнулись, его охватило возмущение. Он не понял до конца слов начальника сыскной полиции и повторил: – Как в трактир?
Филиппов обернулся.
– Пройдусь пешком до трактира Андреева, в котором произошло новое преступление.
– Я… – стушевался пристав. – Владимир Гаврилович, может, в экипаже? – Понял, что подумал совсем не то.
– Нет, я пройдусь. Пока подъедут из сыскного, я уже буду на месте.
Васильев не знал, что ему делать – следовать пешком с Филипповым или доехать на экипаже до трактира и уже там ждать начальника сыскной полиции. Второе взяло верх.
Владимир Гаврилович шёл по улице, под туфлями скрипели маленькие камешки, и как ни странно, но именно этот тихий мерный хруст успокаивал. Думать попросту не хотелось.
Расстояние до трактира сокращалось. Филиппов видел, что у дверей, как всегда, толпятся любопытные, строящие фантастические версии случившегося и создающие новые бредовые слухи, которые скоро понесутся по улицам города, словно ураганный ветер. Издалека начальник сыскной полиции заметил, что нынешний хозяин выставил из заведения посетителей и теперь никого не пускает. Расставил своих половых, и те несли службу вместо полицейских, которые прибыли с приставом и приступили к охране места преступления.
Когда Владимир Гаврилович проходил между собравшимися людьми, к трактиру подъехали сыскные агенты, среди которых он увидел Власкова. Спустя несколько минут подкатил экипаж, из которого вышел доктор Стеценко с саквояжем в левой руке и, заметив начальника сыскной полиции, направился к нему.
– Здравствуйте, Владимир Гаврилович, – протянул руку Пётр Назарович. – Снова встречаемся по трагическому поводу?
– Когда б мы свиделись по иному случаю? – вопросом ответил Филиппов.
– Ваша правда, – произнёс с какой-то обречённостью Стеценко и, посмотрев на любопытствующих, сквозь зубы процедил: – А народ, как во все времена, требует хлеба и кровавых зрелищ. Ведите уж туда, где наше с вами тело. – В последней фразе чувствовалась неприкрытая ирония.
У дровяника прохаживался поставленный Филипповым для охраны городовой. Заметив приближающихся начальника сыскной полиции, неизвестных господ и среди них пристава Охтинского участка, Иванов остановился и вытянулся во фрунт.
– Вы его тут поставили? – Дмитрий Дмитриевич тяжело дышал, зыркая прищуренными глазами.
– Надо же было место преступления оградить от нашествия любопытствующих, – произнёс спокойным тоном Владимир Гаврилович.
– Начальник мне, – неслышно прошептал одними губами Васильев.
– Господа, – напутствовал Филиппов сыскных агентов, – обращайте внимание на всякие мелочи. Преступник мог зацепиться за стены, дрова, оставить нитку, клок материи. Ищите и подмечайте всё. А вы, господин Генэ, запечатлейте на фотографических карточках не только тело, но и само место. Может быть, камера покажет то, что мы не заметили глазами.
– Вы полагаете, что фотографический аппарат надёжнее человека? – насмешливо спросил пристав, настроение которого менялось каждую минуту.
– Поверьте, господин Васильев, – с полной серьёзностью ответил Филиппов, – когда-нибудь в сыскном деле технике будет больше доверия, нежели нам, смертным.