– Благодарю, – Лунащук протянул серебряный рубль.
Почтальон в почтении поклонился и быстро сунул монету в карман.
Везение не покидало Михаила Александровича – коллежский асессор Хлюдзинский, исполнявший должность станового, сидел за столом и готовился обедать, когда пришла жена и сказала, что Александра Антоновича спрашивает средних лет господин в приличном костюме.
Пристав поворчал, накинул на плечи форменный китель и вышел из дому. Хлюдзинскому не нравилось, когда его отвлекали от важного дела – трапезы.
Александр Антонович был почти без малого в сажень ростом, крупный телом, с предательским брюшком, которое обтягивала белая рубаха. В должности состоял почти тридцать с лишком лет. Поступил в полицию сразу же после увольнения с военной службы.
Он окинул тяжёлым взглядом приезжего, смерив его с головы до ног и при этом гадая, какого ляда принесло в его село эдакого столичного франта.
– Коллежский секретарь Лунащук Михаил Александрович, чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Санкт-Петербурга, – отрекомендовался незнакомец, протягивая сыскной билет.
Александр Антонович повертел билет в руках, прочитал, шевеля не только губами, но почему-то и седыми кустистыми бровями, вернул бумагу.
– Коллежский асессор Хлюдзинский Александр Антонович, становой пристав, – в свою очередь произнёс полицейский. – По какой надобности забросило вас в наши края? – спросил он, ещё более нахмурив лоб.
– Мы у порога беседовать будем? – прозвучал то ли вопрос, то ли приглашение гостем хозяина.
– Если не будете возражать, то предлагаю обсудить вопросы, с которыми вы приехали, за столом. Я только вернулся с соседнего села и теперь имел намерение отобедать.
– Нет, Александр Антонович, возражать не буду. Слишком ухабистая у вас здесь дорога, всю душу вытрясла, но в то же время добавила аппетиту.
За столом хозяин указал на запотевший графин.
– Вы не против?
– Отнюдь, – улыбнулся Михаил Александрович.
– Тогда за знакомство.
Лунащук, в свою очередь, поднял рюмку и осушил до дна вслед за приставом. Последний крякнул и тут же осекся.
– Хорошо пошла.
Кунцевич, в отличие от удачливого коллеги, добирался тяжело, хотя большую часть пути и проспал в вагоне первого класса. Всё благодаря жене, которая получила в качестве приданого небольшое имение в Екатеринославской губернии, откуда с достаточной периодичностью поступали денежные средства. Этих-то средств хватало не только на довольно приличное жильё во втором этаже на Моховой улице, но и на безбедную жизнь.
Деревня Бабарыкино входила в состав Микулинского прихода Микулинской волости Старицкого уезда и находилась в 43 верстах от уездного города Старица. Но и до Старицы необходимо было добраться, на что тоже уходило драгоценное время, да и квартира станового пристава находилась отнюдь не в том селе, которое было нужно.
Мечислав Николаевич потерял один день, но всё-таки нашёл станового пристава Тяжелова. И вместе с ним отправился в столь малое, но ставшее знаменитым среди сыскной полиции столицы село.
– Мечислав Николаевич, разрешите мне так вот, по-простому, вас величать?
В ответ Кунцевич только качнул головой. Заданный вопрос он слышал то ли в третий, то ли в четвёртый раз, поэтому не хотелось даже раскрывать рта. Хорошо, что становой пристав согласился сопровождать петербургского гостя. Иначе сплошная беда. В таких краях, не ровен час, можно заплутать.
– Мечислав Николаевич, гость вы мой дорогой, – Василий Афанасьевич льстиво улыбнулся, – что вам за нужда ехать в этот забытый Богом уголок? Вы представьте себе тринадцать дворов, шесть, – он показал на пальцах, – шесть колодцев. – Что-то хотел добавить, но запнулся. – Ах да, семьдесят девять обитателей, и нет ни одной мало-мальски привлекательной девицы. Вы представляете себе?
– Отчего же, представляю, но мне, – повернул голову к приставу Кунцевич, – эти вот обитатели и нужны.
– Ваше право, ваше право, но я бы рекомендовал вам…
– Василий Афанасьевич, я приехал к вам не прохлаждаться, а вести, между прочим, дознание, в котором могут быть замешаны крестьяне вышеупомянутой деревни.
Круглое лицо станового пристава скривилось, словно от выпитой чарки.
– И зачем мне такие мучения, Мечислав Николаевич? А вдруг окажется, что на самом деле бабарыкинцы замешаны в противоправных делах? Беды не избежать – ведь посудите сами, жили они под боком у меня, станового пристава Тяжелова, поставленного надзирать за соблюдением порядка и закона, а что вышло?
– Василий Афанасьевич, я же вам сказал, да вы и сами знаете – у разбойника на лбу не написано, что он преступник. А наоборот, ведёт он тихую незаметную жизнь, старается ничем не выделяться, чтобы не заподозрили, как вы говорите, в противоправных действиях. В обычае только буянов и пьяниц показывать свою сущность… да вы их, видимо, знаете в стане наперечёт и можете сказать, когда кто из них начнет буянить. Здесь же особый случай, и я поведаю моему начальству, какую неоценимую помощь вы оказали мне.
– А ежели бабарыкинцы тут ни при чём?
– Тем лучше – значит, мы с вами будем знать, что на крестьян одной деревни в стране больше честных людей, нежели преступников и разбойного люду.
– Мечислав Николаевич, вы уж скажите, какие подозрения падают на обитателей?
– Я ж говорил, что мне кое-что надо уточнить у них.
– Неужели ради уточнения нужно было ехать почти шестьсот вёрст?
– Иной раз надо.
– Темните вы, Мечислав Николаевич, – становой пристав отвернул голову в сторону. Зелень на полях давно пошла в рост, листья на деревьях давно не напоминали те ранневесенние почки, превратившись в изумрудные тонкие с прожилками драгоценности, висящие на тонких молодых ветвях и издающие ласкающий слух шум под порывами тёплого ветра. Солнце грело, а не пекло, и от этого хотелось подставить лицо нежным золотым лучам.
– Так с чем вы к нам, сирым и убогим, пожаловали, Михаил Александрович? – хитро прищурился становой пристав Хлюдзинский. – Столица далеко, а у нас здесь всё течёт, как в старые добрые времена. Мужики кольями помашут из-за заливных лугов, или муж жену вожжами проучит – вот и все наши преступления. – Александр Антонович разлил по рюмкам наливку.
– Хороша, – указал рукой столичный гость, – небось, жена делала?
– Жена, жена, – отвечал собеседник, – вы уж в сторонку не уходите. Говорите прямо, с чем пожаловали?
– Если так, то извольте, – Лунащук отодвинул рюмку.
– Вы не скромничайте, – пристав, в свою очередь, подвинул рюмку обратно.
– В ваших краях жил некий Моисей Андреев. Вот о нём я и хотел поговорить.
– Андреев, Андреев… С такой фамилией у нас людишек много. Вы сказали – Моисей?
– Моисей Андреич, если точнее.
– Моисей Андреевич Андреев, – полуутвердительно произнёс Хлюдзинский.
– Совершенно верно.
– Когда он уехал в столицу, не подскажете?
– Лет сорок назад.
– Сорок? – Александр Антонович откинулся на спинку стула так, что тот протяжно скрипнул. – Ну, тогда я его могу не знать. Я в должности всего двенадцатый годок.
– Можно найти людей или родственников, которые его знали?
– Видимо, – пристав одним глотком осушил рюмку.
– И ещё – в последние полгода не брал ли кто паспорта для поездки в столицу?
– Только зимой, пока работы мало, пока землю пахать не надо, да все возвернулись.
– Все ли?
– Да, все.
– Вы так уверенно говорите.
– Я свой стан как свои пять пальцев знаю, – и Хлюдзинский протянул гостю большую ладонь. – У меня дело поставлено так, что каждый староста, сотский или десятский докладывают обо всем.
– А если что скроют?
– Такого быть не может, они мой нрав знают, – теперь становой пристав протянул Лунащуку сжатый кулак. – Своеволия не допускаю и шататься народу без дела не позволяю.
– Хотелось бы поговорить с теми, кто знал в прежние годы Моисея Андреева. Найдём?
– Где он в моём стане проживал?
– В Бережани.
– Тогда совсем просто. – Улыбка довольства засветилась на лице пристава, и он громко крикнул: – Антошка, иди сюда. Быстро! – последнее слово гаркнул воинским голосом, словно голос должен был пробиться сквозь грохот канонады.
На пороге выросла фигурка щуплого парнишки лет десяти, с вихрастым темным чубом, бледным лицом и веснушками по щекам.
– Звали, папаня?
– Беги к старосте и скажи, что Александр Антоныч срочно требует его по неотложному делу. Мигом мне, и чтоб без задержек. Скажи, что столичный гость его требует. Брысь! – Хлюдзинский повернул лицо к Лунащуку и пояснил: – Младший мой. Смышленый, думаю, далеко пойдёт сорванец.
– Не сомневаюсь, – произнёс Михаил Александрович серьёзным тоном.
Самому старому из обитателей Бабарыкино исполнился девяносто один год. Высохший, сгорбленный, как вопросительный знак, и с лицом, напоминающим обтянутую пергаментной бумагой маску, он улыбался беззубым ртом.
– Я, ваши благородия, с прошлого веку по земле хожу, а вот про Анциферовых в нашем селе не слыхивал. Был у меня знакомец в восемьсот пятидесятом или шестидесятом…
– Ты, старик, ближе к делу, – перебил Василий Афанасьевич словоохотливого старика.
– Не жили Анциферовы у нас.
– Может быть, к кому приезжали?
– Не-а, – ответил старик, – я б наверняка знал, – и махнул сухой, как ветка, рукой.
– Петров Иван, Петров Сидор и Степанов Степан проживают? – спросил Кунцевич.
– А то, и Ванька имеется в наличии, и Стёпка, и Сидор, туточки они.
– Увидеть их в наличии, – Мечислав Николаевич улыбнулся, – имеется возможность?
– А то! – Старик кликнул какую-то девчушку, что-то ей шепнул на ухо, и она мигом исчезла со двора.
Через несколько минут во двор вошли вначале два крестьянина, за ними ещё один. Сняли головные уборы и, переминаясь с ноги на ногу, невпопад поздоровались.
– Здорово, молодцы, – ответил им становой. – Что пригорюнились? Чай, не арестовывать я вас прибыл.