– Испугался я, Николай Семёнович, – на сей раз Сермяжкин правильно назвал имя-отчество чиновника для поручений, – поверьте, что я хотел… – И, перехватив взгляд Власкова, сразу же умолк.
Глава 25
– Поболтали о пустом, – Владимир Гаврилович в упор смотрел Григорию в глаза.
– Ничего себе, о пустом, – нахмурился Анциферов, – я же всё как на духу… Даже на исповеди о таком не толковал.
– Почти всё, что ты рассказал, мы знали, а то, чего не успели узнать, не сегодня, так завтра нашли бы. Мы же, Григорий, поставлены вас, голубков, на казённые харчи сажать. Вот и делаем всё возможное, а иногда и несбыточное. Ты готов и далее откровенно поведать о делах твоих скорбных?
– Куда ж мне деваться? Чай, от вас не сбежишь.
– А что, доводилось?
– Было дело, но давненько, когда ещё молодым и проворным был.
– Хорошо, Григорий, это дело прошлое, и его можно оставить в покое. Давай лучше поговорим о Елисее.
– Что о нём говорить? Запытали до смерти – видно, узнали про тайники его. Вот и…
– Вот о том и стоит потолковать, – Филиппов откинулся на спинку стула. – Кто-то по свету ходит и на деньги Елисея жирует. Ты сам видел, что они с детишками сделали. Могли бы пожалеть, ан нет, удавили, как ненужных котят. А ты говоришь – о Елисее. Ты для начала расскажи, кто мог знать, что у него деньги по тайникам разложены?
– Слово даю, что не знаю, – Григорий положил правую руку на левую сторону груди, где стучало сердце.
– Ну, ты-то знал?
– Откуда? – сперва отмахнулся Григорий, но потом на его лице появилось серьёзное выражение. – Ваше превосходительство, господин Филиппов, я во многих делах замешан, но Елисея никогда бы пальцем не тронул. Как можно на своего руку поднять? Да я бы на куски тех злодеев порезал, руками бы, – он протянул руки к начальнику сыскной полиции, – печёнку вырвал и сожрать бы заставил. А вы… – он махнул рукой.
– Видишь ли, Григорий, я за время службы судебным следователем много чего насмотрелся. И как брат рыдал на груди у меня, цепенея от утраты, а оказалось, что он родную кровинку из-за коровы зарезал. И мужья жён резали и рубили, и жёны отварами всякими мужей травили, и отцы сыновей, и сыновья родителей. Всего не перечесть. Поэтому, Григорий, я обязан, – Филиппов поднял указательный палец правой руки вверх, – предусмотреть все варианты. Это не от того, что я кого-то наметил в преступники или имею подозрения, а для того, чтобы человека больше не держать в подозрении, а заниматься поисками настоящего убийцы или убийц. Ты понял?
Григорий качнул головой.
– Тогда расскажи, почему ты ночью решил навестить дом Елисея?
– Так утром мы уехать должны были, вот и спешил передать его долю.
– Ну, мог бы принести раньше?
– Не хотел он, чтобы меня или Коробицыных у его дома видели.
– Ночью ж более подозрительно? Вдруг соседи случаем увидят и шум поднимут?
– Он так приказал.
– Так ты не ответил, кто мог знать, что у Елисея в доме есть тайники и спрятаны там деньги и драгоценности с краж.
– Не знаю, – покачал головой Григорий.
– Ты же знал?
– Нет, я догадывался, что Елисей деньги копит, чтобы дело большое открыть, но…
– Если не ты, так приятели могли захотеть долю свою увеличить.
– Не, не могли. Я ж с ними лет пятнадцать… – Анциферов с опаской посмотрел на начальника сыскной полиции, поняв, что проговорился.
– Григорий, скрывать нечего. Ты думаешь, я не догадываюсь, что ты с приятелями не плюшки на базаре воровал, а по серьёзному дела вёл? Елисей вас на дома наводил?
– Он.
– Теперь скажи, почему перестали ходить в трактир к Андрееву? Ведь он совсем недалеко от места, где ты с приятелями обитал.
– Васька там одного человека увидел, с которым встречаться не хотел. Вот и перестали мы туда ходить.
– Что за человек?
– Толком ничего не рассказал, но испугался сильно.
– Тогда вновь вернёмся к нашим дорогим баранам, – Филиппов положил руки на стол.
– Каким баранам? – недоуменно заморгал ресницами задержанный.
– Это присказка такая, а мы вернёмся к действительности. Ты мне поясни, когда Елисей Степанов превратился в Иону Анциферова?
– Ну, это история неинтересная и совсем короткая.
– Так поясни.
– Неужели вы не узнали? – хитро улыбался Григорий.
– Вот что мне не нравится в таких, как ты, так это излишнее умничанье и самодовольство. – Владимир Гаврилович потеребил пальцами ус. – Неужто ты можешь помыслить, что мы не докопаемся до истины? Неужели такие, как ты, настолько самоуверенны? Да, уйдёт некоторое время, но доподлинно установим сей факт без тебя.
– А я что? – Анциферов выглядел больше испуганным, чем самодовольным. – Надо – расскажу. Тут никакой тайны нет, тем паче, что Елисея уже не воскресить.
– Рассказывай.
– Дело простое, – торопливо, чуть ли не глотая слова, начал Григорий. – Я не знаю, что Елисей сотворил в своей деревне. Там домов-то раз-два и обчёлся, но сбежал он оттуда. Боялся, что приедут за ним. А у нас в ту пору несчастье случилось: Иона, брат мой, утоп. Пошёл на речку охолонуться, так и сгинул.
– Он плавать не умел, что ли?
– Плавал как рыба. Это, наверное, его и погубило. Нырнул – и об корягу головой, то ли чувств лишился, то ли чем зацепился, но прибегает Елисей и говорит….
– Елисей в ту пору у вас уже жил?
– С неделю, наверное. Вот прибегает Елисей и говорит, что, мол, не сумел из-под воды вовремя достать Иону. Мы на речку, а он лежит, бедный, посинел весь, и кровь с затылка течёт. Меня за приставом снарядили, а как я с ним явился, то отец меня в сторону отзывает и говорит: «Ты в утопшем Елисея признавай, пусть заново жизнь начинает». Как он уговорил родственников на подлог, я не знаю, да и никто мне не рассказывал. Вот с того часа Елисей стал Ионой, но для меня так и остался Елисеем. И очень уж злился на меня, когда я его не называл именем моего усопшего брата.
– Скажи, Григорий, свидетели того, как погиб твой брат, были?
– Нет, только Елисей.
– И никогда не приходила тебе мысль, что вовремя Иона утонул?
– Бывало, но ведь даже отец с матерью поверили, а что я? Разве я мог им перечить?
– Но ведь именно он втянул тебя в нынешнее существование?
– Возможно, и он, но у меня тоже есть голова на плечах. Я же не телок, чтобы меня таскать за собою.
– Телок – не телок, но ведь поддался такой беззаботной жизни, когда пытаешься убежать от любой опасности, от любого знакомства, от любой случайной встречи.
Григорий засопел, тяжело вдыхая и выдыхая носом воздух.
– Хорошо, – Филиппов опять потеребил пальцами ус, – не будем о прошлом и неприятном. Каждый из нас выбирает дорогу, по которой ему предстоит идти. Скажи, братья Коробицыны никуда из села не предполагали уезжать?
– Нет, – покачал головой задержанный, – мы взяли достаточно денег за апрель, чтобы не обеспокоиться их отсутствием в ближайшее время.
– Значит, их можно найти в деревне Ключинской Юксовской волости?
– Куда им деваться? Если они там дома прикупили, семьи завели, детишек начали воспитывать?
– Дома в самой деревне?
– Нет, на окраине. Они говорили, что с одной стороны река протекает, с другой лес подходит. – Потом помрачнел и тихо сказал: – Господин Филиппов, только не говорите им, что это я их… – И умолк.
– Не беспокойся, от нас не узнают. Но сам понимаешь, что быть им арестованными.
Глава 26
Всегда становится на душе мерзко и муторно, когда сталкиваешься с человеческой подлостью. Другого слова для господина Сермяжкина Николай Семёнович подобрать не мог. Да и по чести говоря, господином называть такого… такое… такую особь язык не поворачивался.
Придётся докладывать Филиппову о недостойном поведении господина… Фу ты чёрт, чертыхнулся Власков и чуть было не сплюнул под ноги солидной даме, которая от вида чиновника для поручений шарахнулась в сторону.
Николай Семёнович появился в здании третьего участка Казанской части, где располагалась сыскная полиция, в то время, когда Филиппов и чиновник для поручений Кунцевич допрашивали Григория Анциферова.
– Там уже часа три сидят, – дежурный чиновник кивнул в сторону кабинета начальника.
– И кто там?
– Мечислав Николаевич привёз с собою задержанного, – чиновник посмотрел в журнал, – из Вышнего Волочка.
– Любопытно, – только и сумел произнести Власков. Он знал, что Кунцевич был послан в командировку в губернскую Тверь, но никак не в уездный город Вышний Волочок. Туда он попал, видимо, получив нужные сведения.
Спустя некоторое время из кабинета вывели мужчину лет сорока, с грубыми чертами лица, поникшими плечами и взглядом, устремлённым в пол.
Власков проводил взглядом задержанного, но в голове не мелькнуло ни одного предположения, кто бы это мог быть.
– Разрешите? – Николай Семёнович стукнул в дверь один раз, и то из вежливости.
– Николай Семёнович, – оживился хмурый Филиппов, – проходите. Чем обрадуете?
Власков кивком поздоровался с Мечиславом Николаевичем.
– Кое-что, Владимир Гаврилович, есть, – и рассказал о том, что пришлось по крупицам вытрясти из господина Сермяжкина.
Начальник сыскной полиции покачал головой и поиграл желваками.
– Значит, могли бы узнать об Анциферовых ранее, и тогда, возможно, предотвратили бы убийство Андреевых?
– Вполне может быть, – Власков уселся на стуле поудобнее.
– Каков подлец, – покачал головой Филиппов.
– Меня, начальника сыскной полиции, обвёл вокруг пальца. А я же, господа, поверил каждому его слову. Настолько убедителен он был. Николай Семёнович, я не ожидал.
Власков зарделся от похвалы.
– Но я тоже хорош. Поверил этому Сермяжкину на слово.
Кунцевич не понимал, почему чиновник для поручений, который занимался исключительно кражами и ограблениями, отчего-то отчитывается перед Филипповым за проведение дознания по убийству.
Владимир Гаврилович заметил недоуменный взгляд Мечислава Николаевича и не счёл за труд пояснить: