– Больше вы с ним на эту тему не беседовали?
– Ещё раз или два, но потом я понял, что не стоит.
– Вы не знаете, большой ли капитал имел Анциферов?
– Об этом он мне не докладывал, – Висковитов улыбнулся, пытаясь отшутиться.
– Ну что ж, где я могу найти Марфу?
– Наверху, – хозяин поднял палец вверх, показывая, что девица находится в квартире во втором этаже, – как всегда, с моей дочерью. А что от неё нужно? – в глазах Висковитова появились одновременно и испуг, и заинтересованность.
– Просто поговорить – может, видела что необычное в последнее время. Так вы не будете возражать, если я с нею поговорю?
– Да ради бога, если сведения, полученные от неё, хотя бы в чём-то вам помогут.
Когда Марфа открыла дверь, в первую минуту Филиппов её не узнал. Перед ним стояла не девица со смущённой глупой улыбкой, а развитая не по годам женщина с открытым лицом, на котором выделялись ярко-голубые, цвета весеннего безоблачного неба глаза.
– Добрый день! – сказала она тихим, но довольно властным голосом.
– Здравствуй, Марфа! Ты меня не узнаёшь? – спросил Владимир Гаврилович.
– Отчего же? Узнаю. Вы начальник сыскной полиции господин Филиппов. – Её глаза на мгновение превратились в узкие щёлки, но потом приняли прежнее выражение, отчего изменения как не бывало. – Что вам угодно?
– Мне угодно с тобою поговорить.
– Мне надо узнать у Михаила Семёновича, позволяет он или нет.
– Я только что имел беседу с Висковитовым, и он позволил тебя потревожить. Ты так и будешь меня держать на пороге?
Девица отступила в сторону.
– Проходите, но попрошу вас говорить тише – дочь Михаила Семёновича спит, и мне не хотелось бы её разбудить излишним шумом.
Власков не слишком обрадовался новому заданию, хотя в глубине души понимал, что разговор с Сермяжкиным не даёт ему право считаться большим специалистом в области убийств. Каждое дознание – это труд, в нём тысячи, десятки тысяч разнообразных слов, которые необходимо тщательно взвесить и оценить на правдоподобие. А если невозможно, то стоит проверить слова другими способами. Сопоставить и снова оценить, чтобы начать распутывать клубок преступления.
Половые как один заявляли, что заняты были пришедшими для трапезы людьми, и у них не оставалось времени для праздного шатания по двору.
– Почему по двору?
Отвечали по отдельности, но ответы звучали в унисон:
– Так в дровянике же кровавое действо завершило драму? В дровянике.
На вопрос: «Часто ли Катерина ходила во двор и особенно в дровяник?» – отвечали тоже заученными словами:
– Никогда. Ни разу не видели её в дровянике, туда только подручные ходили, и то по настоянию старших.
Когда спросил про чужаков во дворе, то услышал в ответ повторяющееся: «Не видали», «Кто ж там ходить-то будет?», – а при напоминании, что кто-то же Катерину жизни лишил, половые умолкали, пожимали плечами и разводили руками.
Власков только сопел в нетерпении и уходил опрашивать следующего работника. После пустых опросов Николай Семёнович вышел во внутренний двор, где находились дровяник и сарай. Обошёл первое строение и прикинул, откуда могли бы соседи лицезреть картину: чужак перелазит через забор и заходит в помещение, где убивает кухарку.
Отправился по рядом стоящим домам, но и там никто ничего не видел и не заметил. Клятвенно уверяли, что если бы заметили, то с радостью сообщили бы.
Филиппову повезло больше. Марфа провела его в закуток, где ранее располагались и она, и Катерина, и дочь нынешнего хозяина.
– Марфа, у тебя, как и у Катерины, фамилия Степанова?
Девица кивнула.
Начальник сыскной полиции посетовал на себя, что мог бы зайти в участок и там узнать, из каких краёв обе женщины приехали в столицу. Ничего страшного, сказал себе Филиппов, всё равно стоит проверить, говорит Марфа правду или что-то скрывает.
– Из каких мест ты и Катерина приехали в столицу?
– Из Новгородской губернии.
– А точнее?
– Село Борисово-Судское Борисовской волости.
– Большое село? – поинтересовался Владимир Гаврилович.
– Большое, – улыбнулась Марфа, – аж полторы тыщи человек. У нас же там пристань на реке Суде, баржи постоянно ходят и красота вокруг, – и она закрыла глаза, то ли припоминая отчий край, то ли мысленно переносясь туда, где прошло её сравнительно беззаботное детство.
– Часто вспоминаешь?
– Часто, – с горечью в голосе произнесла девица. – Меня ж оттуда увезли, когда мне было восемь годков, но помню по сию пору.
– Сюда привезли?
– Нет, – холодно ответила она, – пришлось помыкаться и горя хлебнуть по чужим людям. С отцом мы в город поехали, а он возьми да помри. Вот тогда… да что вспоминать. Тяжёлые были времена.
– Почему в село не вернулась?
– К кому? Мать моя к той поре уже в могилу сошедши, а у родственников и так детей хватало. Вот и оказалась я в чужих краях с чужими людьми. Тут, слава богу, я три года живу. Не знаю, как дальше пойдет, но милостию Михаила Семёновича кусок хлеба имею и за его дочкой приглядываю.
– Катерина тоже в раннем младенчестве увезена из села?
– Нет, ей в ту пору шестнадцать было, привёз её отец и оставил в услужении. С тех пор при Андреевых так и живёт… жила, – поправилась она и вроде бы смахнула слезу, но глаза оставались сухими.
– Как вы встретились? Ведь говоришь, что в чужом краю обитала?
– Случай свёл. Моисей Андреич, пусть земля ему будет пухом, проезжали с семейством и Катериной через город, где я жила, и остановились на постой на квартире у хозяина моего. Вот там и свиделась я с тётей. Авдотья Ивановна, вот на что добрая душа… была, как узнала мою историю, так и не захотела нас разлучать. Пусть, говорит, при нас живёт, что ей – это про меня – по чужим людям маяться? Вот с тех пор я при них и обитаю.
– Скажи, у тебя ещё родственники есть?
– Может, и есть. Кто ж знает?
– Не слышала ли в детстве о деревне Бабарыкино Старицкого уезда?
Марфа как-то странно посмотрела на начальника сыскной полиции, несколько секунд помолчала, потом всё-таки сказала:
– Маленькой я в ту пору была, может, и слыхала что, – и вновь провела платком по глазам. – Да сейчас разве припомнишь?
– Как здесь живётся?
– Живётся? Как везде, где чувствуешь себя приблудной. Вроде бы все относятся хорошо, а чувствуешь себя чужой.
– Но ведь ты за дочерью хозяина приглядываешь. Значит, доверяет тебе.
– Но это ж не родные хоромы. Прислуга – она и есть прислуга.
Глава 29
Добрались до становой квартиры, находящейся в шестидесяти верстах от Лодейного Поля, к вечеру. Спасибо городскому старосте, что посодействовал поездке. Вначале не хотел помогать, ссылаясь на обстоятельства, что столичная сыскная полиция ему не указ, над ним другие начальники стоят, но потом сердце размякло, и он снарядил две телеги. Пусть без городских удобств, но всё-таки предоставил возможность добраться до становой квартиры. Пришлось, конечно, заплатить обывателям, вызвавшимся отвезти столичных гостей.
Дорог, как таковых, не было. Трясло нещадно, пришлось некоторую часть пути проделать пешком, чтобы спины не стали колом, и поездка не превратилась бы в провальное действо заурядной пьески.
Становой пристав Бакшиев вышел в расстёгнутом мундире на крыльцо. Был он болезненного вида – осунувшееся лицо со впалыми щеками больше напоминало погребальную маску. Встретил гримасой наметившейся улыбки. Иосиф Сергеевич, не ждавший приезда гостей, радости не выказал. Нахмурился и спросил, глядя поверх голов:
– Кто такие?
– Чиновник для поручений при сыскной полиции Мечислав Николаевич Кунцевич.
Иосиф Сергеевич подтянулся и начал торопливо застёгивать мундир. Всё-таки чиновник из столицы, мало ли что…
– Слушаю, господин Кунцевич. Что вас привело в наши края?
– Простите, с кем имею честь беседовать?
– Становой пристав Бакшиев.
– Меня можете называть Мечиславом Николаевичем. Иосиф Сергеевич, о причинах, побудивших вас побеспокоить, мы будем говорить здесь или…
– Прошу, Мечислав Николаевич, отведать хлеб и соль.
– Я не один.
– Милости просим, – улыбнулся становой, приглашая всех в дом.
На пороге появилась женщина, пристав скривил лицо, и она скрылась – видно, привыкла понимать его без слов.
Кунцевич, проходя в проём двери, наклонил голову, чтобы не задеть притолоку. Слева находилась, почти в четверть комнаты, печь, справа вдоль окна – длинный стол, на котором, словно по мановению волшебника, появилась четверть с белёсой жидкостью, стаканы, глиняные миски с варёным мясом, квашеной капустой, солёными грибами и несколько хлебов.
– Чем богаты, – становой указал на стол, – садитесь, гости дорогие, садитесь.
С Власковым Владимир Гаврилович встретился на улице. Они прошлись по запылённому проспекту.
– Никто ничего не видел, – доложил Николай Семёнович, – то ли вправду, то ли не хотят дела иметь с полицией.
– Возможно, – согласился начальник сыскной полиции. – Далеко в дознании мы не продвинулись. Выгода от убийства Андреевых есть у одного человека…
– У Висковитова?
– Да, у него, но здесь всё сложно и непонятно. Его, как зятя и отца внучки, никто на улицу прогонять не имел желания. В нём Андреевы души не чаяли, он пользовался полным их доверием. Так что путь в том направлении может привести в тупик…
– А может, и нет, – подхватил Власков.
– Вы всё-таки узнали что-то новое?
– Отнюдь.
– Так откуда такая уверенность в виновности Висковитова?
– Владимир Гаврилович, я привык доверять только проверенным сведениям и, пока не получу их в достаточном количестве, уж простите меня за въедливость, но подозрения с него не сниму.
– Почему я должен противиться вашему желанию, если оно идёт на пользу? Ищите, Николай Семёнович.
– Я могу предположить, что Михаил Семёнович ничего нового к известным нам сведениям не добавил?
– Вы правы, ничего. С Ионой Фёдоровичем он общался как с соседом, в приятельских отношениях с ним не состоял. Марфа с Катериной хоть и имели фамилию Степановы, но родом из Новгородской губернии. Кстати, на всякий случай запишите: Марфа Ивановна Степанова, родом из села Борисово-Судское Борисовской волости. Запросите сведения о ней.