– Вы сами сказали, что они обычные бандиты, вот поэтому и надо исходить из того, как они мыслят. А мыслят они не категориями Канта и Диогена Лаэртского. Я уверен, что они явятся в трактир…
– Но ведь он находится рядом с местом убийства Анциферовых, – опять возразил Лунащук. – И вы забыли об убийстве самих Андреевых.
Воцарилась тишина, словно последнее убийство не брали в расчёт.
– Нет, – потеребил ус Филиппов, – дело в том, что чухонец и поляк покинули столицу до той ночи, когда были убиты Андреевы, а значит, совершить последние убийства не могли.
– Они точно уехали или сделали вид, что покинули город?
– В Вайнаккуле, где они сейчас проживают, я уточнил. Они были дома в ночь убийства.
– Значит, они не могут знать об Андреевых?
– Совершенно верно, – кивнул Власков.
– Господа, я заострял ваше внимание на результатах вскрытия, и получается, что они убиты разными способами, разным орудием, как и Катерина Степанова, которая, я не исключаю такой возможности, стала невольной свидетельницей, что-то увидела и поплатилась за это жизнью.
– Я уже ничего не понимаю, – признался Лунащук.
– Зато мне становится кое-что понятным, и некоторые вещи занимают свои места.
– Мечислав Николаевич, поясните.
– Не знаю, верны ли будут мои соображения, но… – Кунцевич театрально замолк, выдерживая режиссёрскую паузу, поднялся со стула и оперся на спинку. – Некто вызвал сообщников для совершения кражи, но получилось, что хозяева не покинули дом. Хотя не так, они не могли знать, где находятся тайники, поэтому шли с намерением, во-первых, избавиться от свидетелей, а во-вторых, силой узнать у хозяина о его схронах. После того как они совершили раздел награбленного, ретировались в Финляндию, где чувствовали себя вольготнее, чем здесь. Наводчик же прикинул, что ему в руки идёт хороший шанс, поэтому совершил убийство Андреевых. Именно поэтому эти преступления отличаются мотивами и орудиями.
Опять повисла пауза.
– Из ваших размышлений, Мечислав Николаевич, я понял, что в подозрении вы держите зятя убитых, Висковитова? – спросил Филиппов.
– Другого кандидата я не видел с самого начала, – Кунцевич сел на стул.
– Чем он вам так насолил? – подал голос Власков.
– Он был вхож в дом Анциферова, но скрывал, сказывался шапочным знакомцем. Потом он – наследник денег и трактира, пусть опекун дочери, но может распоряжаться средствами по своему усмотрению. Не забывайте, что как управляющий он всегда при трактире, и в любое время мог встретиться с подельниками. Можно было посчитать, что он беседует с посетителями. И не удивлюсь, если исчезнувшие драгоценности и деньги мы обнаружим при повторном обыске именно в трактире.
– Складно, – поддержал Мечислава Николаевича Лунащук.
– Вы полагаете, – Владимир Гаврилович смотрел на Кунцевича, – увидев подельников, Висковитов выдаст себя?
– Владимир Гаврилович, – теперь с дивана поднялся Михаил Александрович, – я уверен, что выдаст себя с потрохами. Вчера я с ним беседовал, он целыми днями сидит в своей каморке и носа оттуда не кажет. Пьёт бутылками горькую, и она его не пронимает.
– Вы полагаете, достоевские муки совести, как у Раскольникова?
– Да.
– Ну что ж, господа, от наших действий, если они верны…
– Верны, – чуть ли не в один голос произнесли чиновники для поручений.
– Так вот, если наши с вами предположения верны, то, Николай Семёнович, посылайте телеграмму после нашей встречи… или нет, я сам отправлю. А вы, господа, готовьте самых опытных агентов для слежки за нашими гостями от вагона до трактира, разместите людей в трактире, но так, чтобы они не выделялись среди остальных, и… с богом. Если мы ошиблись, то всё дознание… – И Филиппов махнул рукой.
Глава 36
Так как управлению, где служил старший чиновник Дмитриев, относящемуся к почтовому ведомству, телефонный аппарат не полагался, а дело не требовало отлагательств, Владимир Гаврилович взял экипаж и через считанные минуты был в кабинете Александра Дмитриевича. Удача сопутствовала начальнику сыскной полиции – чиновник оказался на своём месте. Филиппов посчитал это не только божьим благоволением, но и просто хорошим знаком.
Владимир Гаврилович изложил просьбу.
Александр Дмитриевич пожал плечами и удалился. Когда явился снова, объявил с порога:
– Телеграмма в пути, сегодня же будет вручена адресату. Чем-нибудь ещё могу быть полезен?
– Благодарю, вы и так много сделали для меня.
– Обращайтесь, когда будет нужда.
Они пожали друг другу руки, и Филиппов отъехал на Офицерскую.
Остановить надвигающиеся события было невозможно. Телега тронулась с горы и теперь только будет набирать скорость, поэтому надо как-то ею управлять, чтобы она не подмяла под себя ни преступников, ни сыскных агентов, ни грядущих жертв.
Чиновники для поручений отправились исполнять поручения Филиппова. Власков, которого в количестве «топтунов» Владимир Гаврилович не ограничил, пошёл подбирать самых неприметных, тем более что надо было приготовить несколько экипажей – на случай, если вдруг Хейкки Юхо и Якуб Шиманский направятся в другое место, хотя прежняя уверенность сохранялась: место встречи – трактир. Но запасной вариант всё равно следовало предусмотреть. Таким образом, у Финляндского вокзала с разных сторон будут находиться экипажи, готовые отправиться за гостями.
Кунцевич и Лунащук отвечали за людей, которые должны находиться в трактире и там казаться незаметными, чтобы никто не обращал на них внимания.
Поздно вечером собрались вновь, чтобы обсудить завтрашний день.
– Всё, господа, назад дороги нет. Как говорят в Малороссии, либо пан, либо пропал.
– Я предпочитаю наше: «Либо грудь в крестах, либо голова в кустах», – потёр щёку Лунашевич.
– Не знаю, как вы, но я человек тщеславный и предпочитаю, чтобы грудь была в крестах, – заметил Кунцевич.
– Крестов не обещаю, но если провалите дело, то… – Владимир Гаврилович умолк, потом усмехнулся в усы, – будет вами командовать новый начальник.
– Что там, – Лунащук поднял указательный палец вверх, – уже буря грохочет?
– И, видимо, не одна, – пессимистически добавил Власков.
– Не знаю, как вы, а я надеюсь, даже не надеюсь, а просто уверен, что завтра нам будет сопутствовать удача. Теперь, господа, отдыхать. Приказываю явиться бодрыми, веселыми и… готовыми ко всему.
Глава 37
С раннего утра по небу поплыли лёгкие кучерявые облака, довольно часто закрывающие из-за своей неторопливости майское солнце. Ветер, вначале едва заметный, перебирал молодые листья своими шелковистыми пальцами, но потом, когда скрывалось светило, приносил прохладу.
Кунцевич, испытывавший с утра какое-то неприятное чувство, сел в поезд и доехал до Белоострова; там устроился во втором классе. Рассудил, что демонстрировать себя преступники не будут. Ехать в вагоне зелёного цвета финские гости не захотят, там слишком много всякого народа, так что от греха подальше сядут в жёлтый.
Мечислав Николаевич узнал Шиманского и Юхо по описанию, когда проходил по вагону. Чиновник для поручений сел так, чтобы не бросаться в глаза, но самому видеть преступный дуэт.
Они сидели тихо, время от времени вполголоса перебрасываясь словами. Кунцевич их не слышал, но видел, что они улыбаются и иной раз рассеянно поглядывают в окно, словно просто едут в поезде, а не приглашены на совершение кровавого преступления.
Поезд прибывал в Санкт-Петербург в девять часов пятьдесят пять минут.
Сыскные агенты, в особенности чиновники для поручений, начали испытывать признаки нетерпения. Слегка подрагивали руки, участилось дыхание. Хотя столько таких вот задержаний и действий произведено – не счесть.
Первым из вагона жёлтого цвета, как и предполагал Кунцевич, вышел, помахивая тросточкой, Якуб Шиманский. Походил он на потомственного аристократа: худое длинное лицо с пренебрежительным высокомерным выражением, орлиный взгляд, прямой греческий нос. Мечислав Николаевич даже начал сомневаться, того ли они подозревают. Ну, не походил поляк на обычного уголовника, способного пустить при первой возможности в дело нож. За ним вышел плотного телосложения мужчина в одежде попроще, с окладистой тёмной бородой. Сразу же окинул внимательным взглядом дебаркадер, задерживая взгляд на каждом человеке, вызывающем подозрение. Потом тронул за локоть Шиманского, и они медленным шагом направились к выстроившимся вдоль здания вокзала экипажам.
Мечислав Николаевич, наблюдавший за приезжими гостями, не верил в случайность, но возликовал, когда Шиманский и Юхо взяли экипаж, которым управлял один из агентов.
От Финляндского вокзала до Мало-Охтинского проспекта, где находился трактир, было езды не более четверти часа.
С извозчиком расплатился поляк, достав из кармана несколько монет. Сыскной агент поблагодарил, спросил, нужно ли подождать, но в ответ махнули рукой – мол, поезжай.
Первым в трактир вошел Юхо, остановился на пороге и направился в самый тёмный угол, где сидел какой-то человек в рабочей тужурке, с раскрасневшимся от горячего чая лицом. Чухонец склонился над ним и что-то шепнул. Мужчина с удивлением посмотрел на подошедшего, хотел возмутиться, но Хейкки взял сидящего за плечо. Человек в рабочей куртке охнул и закивал – мол, сейчас пересяду.
Через несколько минут Шиманский и Юхо сидели за большим столом, наслаждаясь своей маленькой компанией. Подскочил половой, подобострастно махнул перед ними полотенцем по столешнице и приготовился выслушивать заказ.
Говорил поляк. Половой только кивал, потом поклонился ещё ниже и скрылся.
Чухонец продолжал осматривать залу из-под густых бровей, нависших над тёмными глазами, которые, казалось, прожигали каждого насквозь, чтобы добраться до самых потаённых его мыслей.
Лунащук предполагал, что гости захотят занять стол в самом тёмном углу, благо там находилась дверь в кухню, а из неё – во двор. Видимо, преступники привыкли заботиться о своей безопасности, поэтому сели так, чтобы можно было быстро ретироваться. К тому же дверь со стороны кухни запиралась, что добавляло времени для бегства.