Когда к поляку и чухонцу подскочил половой и остановился между ними, из второй двери, ведущей в коридор, появился Висковитов. Одежда его была помята – видно, давно её не менял. Михаил Семёнович окинул тяжёлым взглядом залу, рассматривая посетителей. Когда взгляд дошёл до поляка, глаза трактирщика расширились, он глубоко задышал. Не сводил взгляда с Шиманского, пока последний не почувствовал, что на него смотрят. Поднял непроницаемый взгляд.
Хозяин трактира рванулся назад в коридор.
И поляк всё понял. Рука скользнула под пиджак и вцепилась в холодную рукоять револьвера. Якуб попытался вскочить, но почувствовал, что его руки кто-то прижал к телу, и он не может пошевелиться.
Хейкки, хоть и соображал туго, будучи всегда на подхвате у поляка, рванулся к кухонной двери и даже сумел в последнюю минуту отбросить вцепившихся в руки агентов и закрыть дверь на щеколду. Взгляд его метался по столам и печам, а рука уже автоматически выхватила из-за пояса пистолет. Он, не прицеливаясь, выстрелил в дверь, за которой кто-то охнул и прекратил в неё ломиться. Повара и помощники попрятались под столы, чтобы не попасть под пули. Только одна из женщин, грузная и неохватная, схватила котелок с горячей водой и плеснула в голову Юхо. Чухонец схватился за лицо, ударил себя пистолетом и тут же начал палить во все стороны. Он ничего не видел, ослепнув от боли, прожигающей до костей, и когда вместо выстрела раздался сухой щелчок, та же женщина деревянной доской приложила Хейкки по голове. Он охнул и повалился лицом на стол.
Несмотря на грузность и толщину, женщина с быстротой кошки метнулась к двери и отодвинула щеколду.
В кухню ворвались сыскные агенты.
– Где? – спросил один из них.
Женщина показала рукой.
Висковитов, не ожидавший увидеть Якуба и Хейкки, вначале остолбенел. Рот непроизвольно начал открываться, но крика не последовало. Не хватило ни воздуха, ни сил. Последних хватило лишь на то, чтобы метнуться назад, в свою каморку. Михаилу Семёновичу показалось, что финские гости явились по его душу – ведь телеграмму он им не посылал. Тогда почему они здесь? Что могло такого случиться, чтобы они… Мысли путались. Всё переплеталось в один клубок, последние ночи, превратившиеся в какой-то кошмарный сон, становились явью, а явь стиралась и казалась только сновидением.
Висковитов захлопнул за собою дверь, закрыл её на щеколду и подпёр стулом. В изнеможении опустился на кровать и только сейчас заметил, что рядом стоит Марфа.
– Что стряслось? – тихо спросила она и подошла ближе, прикоснулась к волосам хозяина трактира.
– Уйди, ведьма! – Михаил Семёнович оттолкнул девицу, та упала на колени и отползла к стене.
– Что стряслось, Миша?
Раздался стук в дверь.
– Это они, это они! – взвизгнул Висковитов и опустился на кровать.
Марфа в испуге забилась в угол.
– Уходите, я не открою.
С той стороны начали ломать дверь.
– Это они, это они!.. – уже не крик вырывался из горла, а хрип. – Они пришли за мной. Они, они… – И хозяин трактира задохнулся в кашле.
– Михаил Семёнович, откройте!
– Не открывай, – прохрипел Висковитов, – они убьют!
– Михаил Семёнович! – Голос казался знакомым, но в памяти не всплывало, кому он принадлежал.
– Уйдите, – наконец, хозяин трактира обрёл голос. – Я к вам не выйду, уйдите, Христом-Богом прошу, уйдите.
Треск снаружи прекратился.
– Михаил Семёнович, это чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Лунащук. Я приходил к вам на днях. Вы узнаёте мой голос, Михаил Семёнович?
– Уходите, я все равно не открою.
Висковитов трясущимися руками вытирал лоб, покрытый мелкими бисеринками пота. Затем метнул взгляд на Марфу.
– Вот они, ироды, теперь пришли за мною. Знал я, что они в крови руки моют, но думал, раз-два – и пронесёт. Ан нет, теперь придётся за грехи платить. А грехи мои тяжкие, за всю жизнь столько я сотворил, что даже страшно поведать. Ты понимаешь, страшно! А теперь эти звери за мной пришли, заберут они меня, и куда мне от них скрыться? Куда? Они ж меня везде найдут, у них руки длинные, кровавые. А я жить хочу, сейчас хочу, я столько терпел. Сперва… – Висковитов умолк и уставился на руки, затем начал вытирать их покрывалом, словно они были грязные. – Видишь, сколько крови на мне? Видишь? Не отмыть мне её никогда! Господи, – взмолился он, – почему ты всё посылаешь только мне? Почему? Жил же я раньше безо всяких забот. Ну, не было денег, так не голодал же! – со злобой бросил он. – Не воровал, никого не убивал. Что же мне делать?
– Миша, – тихо произнесла девица.
Дверь дрогнула, подалась, но устояла.
Из комнаты донёсся мужской крик. Потом воцарилась тишина.
Удары посыпались горохом, от полотнища двери полетели щепки. Наконец она распахнулась.
Висковитов лежал на кровати, ноги его были спущены на пол, в груди торчала рукоять ножа. Только потом вошедшие увидели забившуюся в угол Марфу с побледневшим до молочного цвета лицом.
Глава 38
Через час Якуб Шиманский сидел на железном табурете, привинченном к полу перед столом Филиппова.
– Здравствуйте, пан Шиманский! – произнёс Владимир Гаврилович.
Поляк, видимо, считал ниже своего достоинства здороваться с русским быдлом, поэтому ничего не ответил. Только повёл носом.
– Давно хотел познакомиться с такой колоритной личностью, но всё не находил повода, – невозмутимо продолжал Филиппов.
– Неужели? – Якуб наконец соизволил посмотреть на полицейского чиновника. – Прислали бы, любезный господин, мне приглашение, и я бы подумал над вашим предложением. – Он продолжал смотреть с дерзостью. – Если не ошибаюсь, вы господин Филиппов?
– Совершенно верно, я – начальник сыскной полиции Филиппов.
– Значит, вы пришли на смену Василию Андреевичу Чунихину?
– Вы знакомы с нашими назначениями?
– Отчего же нет? Меня интересуют такие вопросы, тем более что я всегда недоумевал, как статский советник с его куриными мозгами смог достичь такого чина и должности?
– Вы, пан Шиманский, обо всех соперниках отзываетесь с пренебрежением?
– Почти обо всех, – честно признался тот.
– Трудно с такими мыслями жить на белом свете.
– Отчего же? – удивился поляк.
– Можно недооценить своего противника и поплатиться за это.
– То, что вы взяли меня, случайность.
– Вы знаете, за что вас арестовали?
– Понятия не имею.
– Как я понимаю, вы из тех людей, которые начинают признаваться, когда им предъявляют доказательства их вины.
– Вины в чём?
– В преступлениях, пан Шиманский, в преступлениях.
– Простите, но это общие фразы, которые ни о чём не говорят, кроме бахвальства, произносящего их.
Филиппов улыбнулся, Якуб был из когорты раздражителей: чем больше он сумеет распалить собеседника, тем хладнокровнее себя чувствует.
– Пан Шиманский, скажите, у вас хороший сон?
Поляк удивлённо заморгал: его привычную линию поведения сбил какой-то недоучившийся полицейский. Якуб приготовился к другому вопросу, но…
– Причём тут мой сон?
– Это я к слову. Теперь вернёмся к тому, почему вы арестованы.
– О! Самый главный вопрос, который мне хотелось задать вам.
– Хорошо, пан Шиманский, вы арестованы согласно статьям тысяча сто восемьдесят девять, две тысячи два, пунктам два и четыре Уложения о наказаниях.
– Может быть, поясните? Я не слишком сведущ в ваших статьях.
– Убийство двух и более человек в составе бандитской шайки.
– Серьёзное обвинение, господин Филиппов. Вы готовы подтвердить свои слова уликами?
– В дополнение могу сказать, что и свидетельскими показаниями.
– Господина Висковитова? – сузил глаза Якуб.
– Нет, у нас есть и другие свидетели, которые видели, как двадцать девятого апреля в три часа тридцать минут пополуночи вы, пан Шиманский, выходили из дома убитого вами и вашим подельником Хейкки Юхо господина Анциферова. Этот свидетель может описать то, что вы держали в руках, и даже подтвердить, что вы хотели навестить жильцов соседнего дома.
– Ну и что? – с вызовом произнёс поляк.
– Ничего, только это очередной камень в ваш приговор. Далее, работники постоялого двора подтвердят, что вы около полуночи уехали с пустыми руками и вернулись с баулами.
– Это косвенные улики.
– Вы даже знаете, что такое улики косвенные и прямые?
– Не ваше дело, что я знаю, – огрызнулся поляк.
– Далее, пока вы будете содержаться под стражей, мы выясним вашу фамилию и имя, пан Дикий Пшек.
Якуб поиграл желваками.
– И я думаю, мы узнаем много нового, не находите?
– Как я вас, русских, ненавижу! – прошипел Шиманский, – Испоганили мою страну, а теперь добрались и до её граждан.
– Пан Шиманский, какое отношение вы имеете к Царству Польскому? Родились там? Так вы всю жизнь провели в России и в Великом Княжестве Финляндском, занимаясь грабежами и убийствами. Молите бога, чтобы вас не вздёрнули, как банального бандита, за те преступления, что вы совершили, И запомните на будущее, пан Шиманский: преступник не имеет национальности, ибо его, то есть вас, больше интересует личное благополучие, которое строится не только на крови чужаков, но и на крови земляков.
Глава 39
На следующий день, 16 мая, праздник в честь двухсотлетнего основания города Святого Петра начался ровно в 8 часов. Владимир Гаврилович сидел за столом в гостиной и пил чай. Понимал, что такие торжества бывают раз в сто лет, но ничего с собою поделать не мог. Устал за последнее время, да и напряжение давало о себе знать. Филиппов поставил чашку и начал машинально считать пушечные выстрелы, которые раздавались с Екатерининского равелина Петропавловской крепости.
– Один, два, три, – считал только губами, не произнося вслух, хотя последний счёт произнёс громко и отчётливо: – двадцать один.
День был неприсутственным. Однако преступники праздников не блюдут и свои дела, наоборот, совершают при большом скоплении народа.