Счастье отвернулось от Николая Семёновича – урядника вызвали в одно из сёл, где случилась «большая беда», как выразилась жена полицейского чина.
Глава 43
Утро не принесло ни нового движения, ни обычного разочарования.
День начинался, как обычно, с отчётов о случившемся в столице за прошедший день и быстро пролетевшую, ещё не набравшую силу, белую петербургскую ночь.
Филиппов, заняв должность, настоял, чтобы ежедневно в сыскное отделение поступали из участковых управлений сообщения обо всех совершённых за истекший день преступлениях. Эти сообщения рассматривал лично Владимир Гаврилович, и затем по ним давались поручения чиновникам о начале производства дознаний, которые являлись постоянной текущей работой сыскного отделения. Кроме того, чиновники получали от Филиппова письменные и устные поручения по делам уголовного характера и, смотря по важности, или сами производили дознание, или же поручали производство сыскным агентам под своим наблюдением.
Ещё в феврале Владимир Гаврилович вызвал всех содержателей меблированных комнат столицы, которым очертил круг обязанностей по наблюдению за внутренним порядком в сдаваемых покоях. Филиппов категорически запретил проживание без прописки. Во всех меблированных комнатах, в целях контроля за приходящими и уходящими лицами, устанавливались автоматически закрывающиеся дверные запоры и, кроме того, служащие обязаны были иметь специальные значки. Через день Владимир Гаврилович пригласил содержателей трактиров, чайных, ночлежных домов и приютов и им тоже дал инструкции, в которых обрисовывались обязанности по предупреждению, пресечению и раскрытию преступлений.
Рассматривая ежедневные сообщения о преступлениях, Филиппов задумывался о создании отдельного подразделения, которое не надо было бы отвлекать от текущей работы, а именно поручать делать по мере надобности обходы по чайным, трактирам, квасным, постоялым дворам, публичным домам, ночлежным приютам, воровским притонам, квартирам с проститутками, меблированным комнатам с целью задержания воров, высланных и беспаспортных, собирать сведения о лицах, живущих в столице и не имеющих определённых занятий и, по-видимому, занимающихся кражами и другими преступными делами, на предмет высылки их из столицы. Этот отряд исполнял бы поручения по расследованию преступлений, к которым относились все однохарактерные кражи и мошенничества, с указаниями однообразных примет неизвестных похитителей, совершающиеся в разных частях города, все дела о фальшивых деньгах с задержанием сбытчиков, сбор сведений о лицах, задержанных в разных городах по сомнению в личности и за различные преступления, по требованию иногородних полицейских и судебных властей.
Владимир Гаврилович давно думал о таком отряде, но пока только на бумаге набрасывал вчерне перечень обязанностей его предполагаемых сотрудников. И даже придумал наименование «летучий отряд», по названию, взятому из истории восемьсот двенадцатого года. Так прозывались партизанские дружины.
Филиппов углубился в чтение участковых сообщений, но его по-прежнему тревожила мысль о том, что убийца Катерины и Висковитова известна, но против неё нет никаких улик, одни слова, а их, как известно, к делу не приложишь. Да, ещё есть убеждённость в своей правоте, но опять же, какой суд примет убеждённость начальника сыскной полиции как аргумент? Остаётся только надеяться и скрупулёзно собирать по крохам нелепости в её поведении. Конечно, можно было приехать в трактир и прямо спросить: «Расскажи-ка, голуба дорогая, почему ты убила тётю и мужа?». Видимо, в ответ та посмотрит не с недоумением, а с улыбкой: «Вы, милостивый государь, не умом ли тронулись? Какая тётя? Какой муж? Хотя, да, был у меня муж, сам меня потащил к венцу, золотые горы обещал, собирался царицей своего сердца объявить, но… не сложилось». И завершится на том разговор, и станет она более осторожной, чем до беседы. И опять же посмеётся над нерадивыми сыскными агентами, так и не сумевшими её разоблачить. Такова на данную минуту наибольшая вероятность развития событий.
Размышления Филиппова прервал Лунащук, которому Владимир Гаврилович молча кивнул и указал на стул.
– Есть ли соображения по вчерашней новости?
Михаил Александрович понял, что Филиппов говорит о венчании Висковитова и Марфы.
– Что здесь можно сказать? Венчание состоялось в тайне ото всех, и, следовательно, теперь Степанова в роли опекуна заменяет Михаила Семёновича, даже будучи шестнадцати лет. Никаких родственников более нет, только она осталась вдовой.
– В том-то и дело, что вдовой. Но меня занимает вопрос: если она убийца…
– Если?
– Не придирайтесь к словам, Михаил Александрович, – нервически отмахнулся Филиппов. – Повторюсь, если она убийца, то где так профессионально научилась орудовать ножом? Это же не просто размахивать, а надо знать, куда бить и с какой силой. И хотелось бы знать, каковы её планы на будущее?
– Н-да, – Лунащук то ли соглашался, то ли выказывал сомнение.
– Что Кунцевич? – поинтересовался Владимир Гаврилович.
Михаил Александрович только пожал плечами.
– Значит, венчание прошло в церкви Иконы Казанской Божьей Матери? – чтобы заполнить паузу, уточнил начальник сыскной полиции.
– Да, там, – и Лунащук добавил: – втайне ото всех, как в романах графа Салиаса.
– Граф в своих романах блещет исключительно авторской фантазией, а здесь, мне кажется, жизнь внесла свои правки, да и к тому же нещадно била каждую минуту…
– Это так, но… – Лунащук остановился.
– Михаил Александрович, продолжайте. Не надо ничего держать в себе. Мы собрались, чтобы двигаться вперёд.
– Я немного об ином, – он облизнул губы. – У каждого из нас порой выпадают страшные или трагические минуты, но такое обстоятельство не даёт нам право вести себя неподобающим образом и проливать кровь направо и налево.
– Вы правы, Михаил Александрович, я ни в коей мере не оправдываю девицу, если она виновна.
– Вы сомневаетесь?
– Отнюдь, – после некоторой паузы сказал Филиппов.
День не предвещал ни туч, ни даже облаков. Хотя солнце вошло в силу, ветерок с реки расслаблял, и не хотелось ничего делать. Сейчас бы сесть на лавочку, подставить лицо дневному светилу и подремать бы в неге и удовольствии.
Власков направился в волостное управление, но там служили новые люди, не слыхавшие про семейство Степановых. Посоветовали обратиться к старосте – тот старожил, живёт в деревне с рождения, поэтому может что-то вспомнить.
Староста, низенький старичок со впалыми щеками, долго о чём-то думал, потом выдал:
– Жило в наших краях семейство Степановых лет двадцать – двадцать пять назад. Глава семейства, уж не припомню его имена, увёз дочь, кажется, в самом деле её кликали Катерина, в столицу, да там и оставил. Вроде бы в услужении, но я толком не помню. Давно уж это было. Их никого в живых и не осталось. У нас прошла здесь старуха с косой, так многих под корень выкосила. Теперь вон за селом рядком и лежат. А вторые… – старик задумался, взъерошил редкие волосы. – Может, вы, ваше благородие, о тех погорельцах из Порошино? Отсюда до того села вот по этой дороге с полверсты. Так там жили какие-то Степановы. Отец с шестью детьми, жена его при родах последнего померла, вместе с только родившимся дитятей. Так вот, он самодур был и пьяница. Дом его по ночному времени сгорел вместе с детьми. Так он не стал отстраиваться, а суму в руки взял, да по свету пошёл колесить.
– А у него кто-то в живых остался?
– Не помню, но мне кажется, дочка. И не спрашивайте, как зовут, всё равно не вспомню. Сходите в Порошино, может, кто и вспомнит.
В селе действительно про самодура рассказали, поведали, что оставшуюся дочку звали Марфой и пошла она с отцом в город, а что там сталось…Только приподнимали плечи и морщили лбы.
Ничего нового Власкову узнать не удалось. В десятилетнем возрасте Марфа (а искомая ли это Марфа? Не простая ли тёзка? Ведь по России Марф…) с отцом уехала в город. Но в какой, тоже оставалось загадкой. Что далее произошло, не докопаться.
Рассуждения Лунащука и Владимира Гавриловича прервал приход Мечислава Николаевича, на лице которого застыло выражение недоумения и растерянности.
– Что с вами стряслось, Мечислав Николаевич? – выказал интерес начальник сыскной полиции.
Кунцевич тяжело вздохнул.
– Ничего особенного, только вот мои источники ничего не могут поведать о Марфе Степановой. Живёт при доме, нигде не показывается, ни с кем не встречается, товарок не имеет. Занята только дочкой Висковитова, да хождением в церковь. Эдакий невинный цветочек.
– Невинный, говорите, – на лице Лунащука появилась улыбка.
– Я что-то пропустил?
– Этот невинный цветочек месяц тому обвенчался с покойным Михаилом Семёновичем, да ещё тайно.
– Вот это номер, – Кунцевич выглядел удивлённым.
– Истинная правда, – подтвердил Михаил Александрович, – я самолично видел запись в церкви Казанской Иконы Божьей Матери.
– Это которая при Мало-Охтинском кладбище?
– Совершенно верно.
– Месяц тому, говорите?
– Чуть больше, – уточнил Лунащук, – если это столь важно.
– Важно другое. Вы говорите, венчание состоялось месяц тому, то есть до убийства Андреевых.
– Вы хотите сказать, что у Марфы образовался мотив для совершения преступления?
– Не знаю, – покачал головой Мечислав Николаевич, – я сказал то, что хотел сказать.
– Нет, – Филиппов пальцем покрутил ус, – мы предполагали, что Висковитов избавился от тестя с тёщей, узнав от подельников об убийстве Анциферовых. Благо, возникла ситуация, когда можно списать преступление на других. А если Марфа, услышав разговор Михаила Семёновича с поляком и чухонцем, решила стать хозяйкой в доме… Тем более, она не могла знать, каким орудием совершены убийства, и взяла топор.
– Вполне возможный вариант. Но Катерина, – дополнил начальника Кунцевич, – заподозрила, что Висковитов – убийца, и вызвала его на разговор.