Незнакомец поднялся, взял в одну руку котелок, во вторую – трость.
– Приятно иметь дело с душевным человеком.
Марфа только сжала до белизны губы.
Глава 44
Незнакомец, выйдя из трактира, долго прогуливался по улицам, периодически проверяя, не идёт ли кто за ним. Но оказалось, что следуют только сыскные агенты, которых к нему приставил начальник сыскной полиции.
Только через час незнакомец предстал перед Филипповым.
– Здравствуйте, – смущённо поздоровался прибывший, в котором невозможно было узнать развязного молодого человека, представшего недавно перед не совсем скорбной вдовой.
– Заходи, заходи, Василий, – широко улыбнулся Владимир Гаврилович.
Названный Василием приютился на краешке стула.
– Рассказывай, как всё прошло.
– Влад… – хотел вскочить, но Филиппов поморщился.
– Сиди, лучше рассказывай.
– Всё прошло, как вы и предполагали. Степанова сразу же согласилась, не пыталась торговаться. Она же назначила время и место.
– Значит, Лунащук прав, – сказал начальник сыскной полиции, – как я скептически не относился к его предложению, а он оказался прав.
Пришедший оказался сыскным агентов Василием Ушаковым, два года тому пришедшим на службу в сыскную полицию на должность младшего надзирателя, хотя после окончания университета мог претендовать на более высокий пост. Двадцативосьмилетний Ушаков оставался идеалистом, мечтал изменить весь мир, чтобы исчезли жадность и зависть, являющиеся движителями преступлений.
– И когда тебе, Василий, назначено рандеву?
– Сегодня в девять часов у прудов Полюстровского проспекта.
– Так, в это время там народу мало, значит, и свидетелей, – Филиппов указал пальцем на Ушакова, – окажется крайне мало, а к слишком много знающим не питают особо дружеских чувств.
– Вы думаете, она придёт, чтобы… – Василий замялся, потом добавил уже тише: – окончательно избавиться от свидетеля?
– Я в этом уверен. Для неё чья-то жизнь не стоит ни гроша, ведь она собственного мужа не пожалела.
– Мне почему-то не верится. Хотя у неё глаза дикого зверя, но всё-таки женщина, всего шестнадцати лет…
– Давай в её душе покопаемся потом, когда она сама захочет что-нибудь нам рассказать.
– А захочет ли?
– Каждый человек, будь он герой или подлец, нуждается в слушателях, особенно в одном-единственном, которому хочется поведать обо всём. Вот она уже три года живёт в семействе Андреевых, не говоря ни слова…
– Может быть, она говорила тёте?
– Нет, Василий, обычно исповедуются чужим людям, чтобы разойтись в разные стороны и больше никогда не встречаться. Не могла она делиться ни с Катериной, ни с Михаилом Семёновичем. А ты готовься, так как её излюбленный удар – в грудь под рёбра, но на сей раз не исключено, что она захочет ударить в спину.
– Нет, Владимир Гаврилович, в спину не получится, ведь свидетель, то есть я, должен держать нашу чёрную вдову в поле зрения, иначе… Ну, иначе неправильно.
– Вот здесь ты прав, но защитить грудь и живот надо каким-то незаметным панцирем. Нож должен скользнуть и не повредить свидетеля, – Филиппов метнул взгляд в агента.
– Владимир Гаврилович, неужели я не справлюсь со вдовой?
– Ты это мне, Василий, брось. Ты нужен живым и здоровым, так что я распоряжусь, чтобы тебе подобрали кольчужку, – пошутил Владимир Гаврилович, хотя иронии в его словах не ощущалось. – И запомни: она придёт тебя убивать, ей лишние глаза не нужны.
Филиппов не стал выезжать на место встречи и оценивать, где лучше прогуливаться Василию, чтобы никто не видел со стороны. Тот сам должен был посмотреть, где можно расположить агентов, которым предстояло задержать вдову.
Место действительно оказалось примечательным. Усадьба, ранее принадлежавшая канцлеру Безбородко, постоянно меняла хозяев. После смерти канцлера в 1799 году она перешла к его брату Илье, потом к его дочери, княгине Лобановой-Ростовской. Так как княгиня не имела наследников, она передала усадьбу племяннику Александру Кушелеву. Последний внёс в размеренное течение жизни усадьбы некоторое разнообразие: именно при нём был построен курортный городок, ресторан на берегу Полюстровского пруда, обустроены купальни. Здесь же продавалась минеральная вода, а желающим поправить здоровье – абонементы на пользование ваннами с целебной водой.
В 1855 году владелец умер, усадьба перешла по наследству его сыну Георгию. Он увлекался литературой, дружил со многими выдающимися писателями того времени, издавал журнал «Русское слово». В разное время поправить здоровье полюстровской водой приезжали писатель Дюма, композитор Глинка, художник Карл Брюллов. Позже, после пожара 1868 года и смерти графа, курорт и грязелечебница постепенно были заброшены. Поэтому место было довольно мрачное, но, с другой стороны, привлекало своей уединённостью.
Перед Василием темнела водяная гладь пруда. Солнечная дорожка, бегущая с запада, отсвечивала кроваво-красным, словно предрекая новую трагедию. До встречи оставалась четверть часа, и полицейский пришёл раньше назначенного времени, чтобы иметь возможность выбрать место. Справа возле деревьев росли хоть и низкие, но густые кусты, в которых притаились два агента.
Филиппов посчитал, что большее количество не к чему. И в самом деле, не банду же пришли они брать.
Живот, грудь и спину Василия защищал плотный жилет, сшитый из нескольких слоёв кожи, сыромятной и вываренной. Пришлось надевать другой пиджак – тот, в котором сыскной агент ходил днём, не застёгивался.
Марфа показалась в конце аллеи за пять минут до назначенного времени. Её стройнило тёмно-синее платье с рукавами, перехваченными лентами у самых кистей. В руках вдова держала пакет, завёрнутый в серую обёрточную бумагу.
– Моё почтение, сударыня, – Василий хотел манерно поклониться, но вспомнил, что ему не позволит жилет. Сыскной агент только приподнял край котелка и наклонил голову.
– Здравствуйте, барин, – с каким-то непонятным смущением произнесла Марфа, опять начавшая играть наивную недалёкую мещанку.
– Надеюсь, ты принесла свидетелю его утешительный приз?
– Прежде чем свидетель сможет получить то, чего он ждёт, мне хотелось бы подробнее узнать, что он видел. Иначе получается, что особа женского пола приобретает порченый товар.
«Как был прав Филиппов!» – мелькнуло в голове у полицейского.
– И что же хочет знать вельможна пани? – Василий скопировал акцент Шиманского.
– Вы с ним знакомы? – удивилась Марфа.
– Позволь узнать, с кем?
– С… Шиманским? – с трудом произнесла вдова.
– Милая сударыня, давайте кончим со всей суетой и разбредёмся в разные стороны, чтобы более никогда, я повторяю, никогда не встретиться вновь. – Ушаков умолк, затем с сожалением цокнул языком. – Но поверь, мне жаль вот так пускаться в бега. Я бы с превеликим удовольствием, дитя моё, приударил за тобой. И клянусь богом, ты бы не пожалела, – глаза Василия блестели, и он облизнул губы.
– Так что же вы видели?
– Мне трудно так вот описывать, лучше задавай вопросы, а уж я постараюсь ответить со всеми подробностями, если таковые, дитя моё, тебя интересуют.
– В чём я была одета в ту трагическую минуту?
Василий описал и поблагодарил Владимира Гавриловича, что тот заставил на многие мелочи обратить внимание.
– Как мы там стояли?
– Лицом к лицу, как сейчас мы с тобой, только в твоей руке оказался некий острый длинный предмет. Надеюсь, дитя моё, ты такой же не прихватила с собой?
Марфа не обратила никакого внимания на слова сыскного агента.
– Кто ещё знает об этом?
– Сударыня, уж не считаешь ли ты меня разносчиком сведений или глашатаем? Право, обидно за столь пренебрежительное ко мне отношение. Давайте кончим наши дела, – и он протянул руку. Вдова вложила в неё пакет. Василий взвесил его на руке. – Надеюсь, не надо пересчитывать? Ведь я такой доверчивый, особенно когда вижу красивую женщину.
Сыскной агент не заметил, как блеснуло лезвие, и маленькая рука направила быстрым движением нож под рёбра Василию. Последний хотел отпрянуть, но ноги не дали сойти с места – такой ожесточённый и бесчеловечный взгляд буравил его. Он выронил пакет. Лезвие, скользнув по коже жилета, разрезало пиджак и вонзилось в руку. Марфа размахнулась и попыталась нанести ещё один удар, но уже в живот. Остриё застряло. Третьего раза не последовало. С какой быстротой примчались агенты, Ушаков не видел. Он стоял в крайнем недоумении и смотрел, как вырывается фурией вдова, осыпая площадной бранью всех и вся, насылая невероятное количество проклятий на головы свидетелей.
Василий сбросил пиджак, покачав головой. Достанется же ему за него. Говорил же костюмер из театра – мол, аккуратнее, а он… Перевязал, как смог, руку платком. Кровь перестала течь. Во второй платок завернул нож и поднял с земли пакет из газеты.
Оказалось, что рядом на проспекте стоит экипаж, подготовленный для того, чтобы отвезти задержанную на Офицерскую улицу. Марфа больше не вырывалась, видимо, покорилась своей участи. Только исподлобья бросала взгляды то на Ушакова, то на сыскных агентов. Понимала, что поймана на наживку, как глупый зверёк.
Глава 45
Филиппов выглядел больше удручённым, нежели обрадованным. Дело, занимавшее все мысли и не дававшее покоя уставшему разуму, наконец, завершено. Но в душе осталась одна только пустота. Словно выдернули единственную опору из-под ног и сейчас висишь в воздухе: то ли грохнешься на камни, то ли на мягкую подстилку. Сердце Владимира Гавриловича хотя и не болело, но ныло, словно обвитое чем-то липким и мягким.
В нескольких аршинах от стола поставили стул, в углу сидел писарь, готовый регистрировать каждое произнесённое в кабинете слово. Филиппов вначале хотел было его отослать, а потом подумал, что сам может что-либо упустить. К допросу как таковому он не готовился. Ранее, когда Степанова находилась дома и не могла быть привлечена по делу, он часто с ней разговаривал, пытаясь предугадать её ответы. Но выходил лишь только его собственный монолог.