Мужики замолчали. Им нечего было на это ответить. Они бы и рады были повоевать да подчинить себе новых людей и территории, вот только старый атаман все время откладывал подобные действия на потом, как, например, отложил поход на «Приют».
– У вас был слабый атаман! – громко подытожил Спасс, мигом сняв ответственность с простых мужиков. – Он не считал вас богами! Он держал вас за простых работяг, он не хотел делиться с вами сокровищами и драгоценностями. Он не хотел брать вас с собой на Олимп! – в толпе согласно закивали. – И что? Что в итоге? А то, что такие, как она, – Спасский указал пальцем на Сову, – чихать хотели на ваше превосходство и исключительность!
Зал взорвался негодованием, а лжемайор довольно продолжал:
– У вас хотят отобрать богатства и ваше исключительное положение! Если не пошевелитесь, вас перестанут считать богами, вас скинут с Олимпа, о вас навсегда забудут, и вместо Ярославля вы будете скитаться по выжженной войной пустыне и кормить расплодившихся животных. Вам это надо?
– Нет! Нет! Не надо! Не надо! – кричала раздосадованная толпа. А Спасский умело подогревал мужчин.
– Тогда я – ваше спасение! Я – тот атаман, что приведет вас обратно на Олимп! Вы будете великими! Вы вернете «Приют»! Вы захватите аборигенов в Рыбинске! Вы накажете ивановских! Вы договоритесь с нефтяниками Севера и будете привозить оттуда свежую нефть, а здесь построите завод для переработки, и бензин потечет рекой. Новый! Очищенный! Самой высокой пробы! Самого высокого октанового числа! Хотите вы этого?
– Да! – взревела толпа. Вверх взметнулись руки, полетели шапки, и кто-то даже выстрелил из калаша. – Да! Да! Хотим!
– Вы станете самыми великими октановыми богами отсюда и до Уральских гор! Вас будут бояться даже в Москве! Пусть прячутся в своих норах, как крысы, пока вы будете жить, как боги! И скоро они будут приходить к вам и просить немножко мазута, чтобы протопить вечно сырые и холодные туннели, где гуляет невыносимый ветер, солярки для своих дрезин и бензина для генераторов электричества, потому что московские крысы не могут в темноте без света, а без октановых богов они скоро не смогут этот свет добыть! Понимаете?! Вы это понимаете?!
– Да-а-а! – взревела толпа.
– Вы – избранные! Понимаете?
– Да-а-а!
– Вы – октановые боги нового бензинового мира, который мы с вами построим на останках старого!
– Да-а-а!
– И начнем сегодня! – Спасский так увлекся, что звук заработавшего неподалеку двигателя лишь подзадорил его. – Слышите? Так звучит двигатель возмездия! Я распорядился подготовить автомобили и бензовоз! Сегодня мы возьмем реванш у маленьких чертенят из «Приюта». А для начала принесем в жертву эту мерзкую женщину, которая не считала вас за богов!
Толпа экзальтированно взревела, когда Спасский достал из-за пазухи пистолет и пошел к Сове.
– Мы ее пристрелим! – пообещал новый атаман, поднимая оружие к голове девушки. – Мы таким образом покончим с затянувшейся черной полосой для нефтяников! Вы меня слышите? Вы мне верите? Вы меня поддерживаете?
И после каждого вопроса толпа кричала «Да!», а Спасский сильнее прижимал ствол пистолета к голове Совы, которая смотрела на мужиков исподлобья.
«Дайте шанс, уроды! Дайте шанс…»
– Атаман! Атаман! – прервал речь лжемайора вбежавший дозорный. – Там…
– Что? – Спасский нахмурился, когда увидел взволнованного и испуганного дозорного. – Говори!
– Там… это…
– Что?! Что! Что!!! – закричал Спасс в исступлении. Что-то вдруг пошло не по его сценарию.
– Там угнали бензовоз, – выдохнул дозорный. – Перебили всех на вышках и угнали его.
– Тогда почему ты еще жив? – зло рявкнул Спасский, отвел пистолет от Совы и выстрелил в дозорного. Его порядок, выстраиваемый годами, опять рушился, и он не мог позволить этому случиться. И сейчас лжемайору было все равно, заденет ли он кого еще, кроме дозорного. Вокруг убитого образовалось пустое пространство, а помещение погрузилось в тишину. Только что ликовавшие мужики в удивлении смотрели на нового атамана. Они чувствовали его рвущуюся наружу звериную ярость, которой прежде за мужчиной не замечали, будто Спасс все два года, что жил в Ярославле, скрывал свои чувства. А тот быстро расхаживал туда-сюда рядом с троном, потом остановился и заорал:
– В погоню! Все в погоню! Догнать и отобрать! ЖИВО! Иначе не быть вам богами! Иначе не властвовать вам над землями вашими! Иначе сдохнете, как гусеницы, так и не взлетев!
Мужики сорвались с мест, ведь им понравилось быть октановыми богами, а богов никто не должен унижать угоном транспорта! В зале никого не осталось, кроме атамана, Федора Ковыля с пятью охранниками, Совы, которую бросил конвоир, и толпы женщин, тихо жмущихся к стенам. В помещении повисла долгая пауза, во время которой было слышно, как на улице один за другим заводятся автомобили и уезжают следом за бензовозом.
– Спасибо! – прошептала Макаренко и улыбнулась – она знала, что это Руслан дает ей шанс. Ее услышал Спасский, зло оглянулся, и взгляды девушки и мужчины встретились, скрестились, словно шпаги, сверкнули, как световые мечи, и рассыпались снопом искр. Сова резко нырнула в толпу женщин, которые в панике заверещали и заметались по залу, а Спасский поднял пистолет и стал стрелять вослед убегающей девушке. Его не волновало, что вместо нее он убил и ранил трех местных. Когда Сова исчезла в проходе, он взбешенно заорал:
– Догнать! Найти! Догнать, найти и убить суку!
План Спасского сыпался и рушился, словно песочный замок под воздействием ветра. А Макаренко улыбалась и все дальше уходила по узким и кривым коридорам деревянного лабиринта. Она чувствовала себя здесь, как в джунглях рядом с домом в Вологде. Слишком много тут мест, где можно спрятаться и нанести страшный удар по врагу, тем более что благодаря Руслану врагов осталось… если считать с Ковылем и самим Спассом, семь. Женщины не в счет, они скорее воздержатся, чем станут охотиться на Макаренко.
Осталось решить проблему связанных рук. Сейчас непозволительно было тратить время на перетирку веревки о какую-нибудь доску. Придется найти что-то другое, чтобы освободить руки. Конечно, Сова может и ногами положить семерых врагов, но с руками будет быстрее и надежнее. Да и Спасский – опасный противник. Для него надо придумать что-то покруче, чем одни ноги. За размышлениями Макаренко нос к носу столкнулась с женщиной. Голые грязные плечи, круглое чумазое лицо, испуганные глаза – лет двадцать, не больше.
– Держи, это жертвенный. Особо смелые аборты делают. Употреби с пользой, – быстро проговорила девушка и сунула что-то в руку Сове, а потом быстро исчезла в лабиринте из досок.
– Спасибо, – лишь прошептала в спину ушедшей девушке Макаренко, поняв, что в руке оказался ржавый и кривой нож. Несмотря на слабость во всем теле и множественные ушибы, когда веревки, перепиленные ножом, пали, у Совы вырвался вздох облегчения, будто ей расправили крылья. Макаренко зарычала, пару раз с яростью воткнула нож в доску и скрылась за поворотом коридора. Осталось завершить месть!
«Возмездие идет! Оно уже в пути!»
Спасский метался. Он ходил рядом с креслом атамана – этаким своеобразным троном – и не мог на него сесть. Вмиг опустевшее помещение давило невыносимой тяжестью огромного облома. Лжемайор подходил то к телу Арушукова, грозно рыча на бывшего атамана, то к телу священника Григория, поднимая руку, чтобы нанести удар по лицу, но не мог. Что-то останавливало Константина Семеновича.
Ярость накатывала волнами, как и бессилие. Мужчина прекрасно понимал, что придуманный им порядок, стройный и честный, – вещь недолговечная, и вот какая-то девушка из-под Вологды рушит этот порядок, и все в один миг летит к чертям. Спасский уже был на вершине своего маленького мира, как вдруг тот рассыпался. Часть народа погналась за бензовозом, несомненно, угнанным дрянным мальчишкой, так похожим на тех двух, что чуть не убили его у Рыбинска. Остальные помчались за бабой, которую, надо признать, Спасс проворонил. Надо было раньше прикончить ее, еще там, у стены дома, с которого она свалилась.
«Вот же живучая сучка!»
А бабы… две в конвульсиях истекали кровью тут же, рядом с троном, а остальные разбежались по норам, откуда их не вытащишь в ближайшую неделю.
Но! Если, что даже страшно представить, уничтожат и погнавшихся за бензовозом, и преследующих девушку, то кем Спасскому править? Трусливыми тетками, которые всю жизнь пресмыкались перед мужиками? Ну нет, это самый настоящий бред! Мальчишку отловят и разорвут верные псы-нефтяники. Он им только что дал понять, каким может быть будущее. Они поверили и не упустят шанса возвратиться в мир сильных. Вернут бензовоз и вернутся сами. Это даже не обсуждается! А вот баба…
Спасский зло сжал кулаки, вспомнив, как она дралась на крыше, ничем не уступая ему.
«Тварь же! Эта может испортить всю малину!»
Мужчина прислушался и вздрогнул от одинокого выстрела, прогремевшего где-то в лабиринте вокзала. Последовал мужской стон, а потом еще выстрел, и стон оборвался.
Константин Семенович зарычал, как разъяренный зверь. Он в ярости пнул лавки атамана и священника, отчего тела рухнули на пол, и, сжав в руке «стечкин», шагнул в ближайший проход, ведущий в лабиринт полутемных ходов и комнатушек.
В памяти девушки всплыл густой, полный лютых опасностей и невидимых ловушек лес, по которому Сову гонял отец, чтобы привить навыки выживания. Конечно, лабиринт из досок не совсем то, но чем-то похож. Хотя он лучше знаком преследователям, чем ей, но тут слишком много темных закутков, где можно хорошо спрятаться. Слишком много теней, среди которых можно затеряться. Этот мир будто специально создан кем-то, чтобы делать любые, даже чудовищные дела и всегда оставаться в тени. С другой стороны, звукоизоляция никакая, но никто же не мешает ступать и двигаться тише. Сова это умела, да и вес девушки не шел ни в какое сравнение с весом мужиков, шедших следом. Будто семь медведей пытались угнаться по лесу за одной ма-а-аленькой белочкой. Вот только белочка была с зубками и когтями…