Упасть, зажмуриться, прикрыть голову, уши ладонями. Чтобы не оглохнуть и не ослепнуть.
Взрыв!
И еще должен один. Но почему один взрыв? Где третий? Или это два слились вместе?
Выждать секунду, две… Вскочить на ноги. Подбежать. Кто жив, кто шевелится? Дать длинную, слепую, поперек ямы очередь. И еще одну! Кто-то вскинулся и упал.
Дым, дергающиеся в агонии тела.
Всё? Вроде всё. Еще одну очередь уже по трупам. Им не больно. Это чтобы наверняка. Теперь осмотреться – скрюченные, разорванные тела, разбросанное оружие. И стук колес. Уже совсем близко. Поезд!
Катит мимо. Стучат колеса. Мелькают вагончики. Все такие чистенькие и веселые. Проводники постели раздают. И чай. Или не раздают. Не суть важно. Даже если без постелей и чая, даже если на третьей полке, с закрытым туалетом – всё равно…
Он успел… Он смог…
Пятьсот пассажиров, которые…
Гулко загремел, задрожжал металл ферм, отражая звуки. Состав вкатился на мост. На тот, который должен был…
Промчался мимо.
Промчался… Или? Но нет, не промчался! Нет!!!
Вдруг на середине моста что-то страшно громыхнуло… и вскинулось пламя из-под колес. И первый вагон подкинуло и швырнуло на фермы. И тут же ахнул еще один взрыв. И как в замедленном кино, пролет моста – целый пролет, стал оседать, рушиться в реку. И по нему, по рельсам, в никуда, покатились вагоны, врубаясь в каменные опоры и друг в друга, вставая на попа, падая, смешиваясь, сминаясь, скрежеща металлом. И все новые вагоны срывались в пропасть, наползая друг на друга и давя друг друга. И какие-то уже упали в реку, и фонтаны брызг поднялись ввысь, как вскинутые руки. И все потонуло в грохоте и лязге. И никто и ничто не могло выжить и спастись в этом кромешном аду!
Сергей стоял не в силах стронуться с места.
Не в силах осознать случившегося.
Ведь он успел. Он смог! Но как тогда?! Кто?! Почему?!
Значит, не эти. Другие. В другом месте. А эти были лишь прикрытием. Лишь дозором, который должен был отвлечь на себя внимание. Которые отвлекли внимание. Его внимание! А кто-то там, незаметный и невидимый, нажал на кнопку взрывателя, но другого. Кто-то подстраховал взрыв! Или автоматически…
И все свершилось! Как было задумано! И мост… И поезд!..
И ничего уже изменить нельзя. Совсем ничего!..
И теперь, точно пулю в лоб!
– Они придут через два дня. Будьте готовы.
– Мы всегда готовы…
Они пришли раньше. На один день. Черт его знает, как это получилось. Кабы это были немцы, они пришли бы точно в назначенный день, час и минуту. А эти… Восток не умеет мыслить минутами. И даже часами.
– Э… слушай, конечно, придем, обязательно придем, утром, ближе к обеду, только вы без нас не ужинайте и спать не ложитесь.
И точно, приходят, чуть опоздав, к обеду, но назавтра. Но ведь приходят! Как обещали…
Эти оказались еще более непредсказуемыми. Эти пришли раньше. Вышли из леса и двинулись по хорошо постриженным лужайкам. Для того и постриженным, чтобы подкрасться было труднее.
Сработка… Сработка… Еще…
– У нас гости.
– Принял. Даю общий сигнал.
– Ё-мое… Только уснул!
«Садовники» полезли из нагретых постелей. Очень шустро полезли, то есть выпрыгнули из коек и впрыгнули в штаны, как новобранцы в армии.
– Где они?
– Возле конюшен.
– Двое в обход. Двое со мной.
Зашевелилась, ожила латифундия. Хотя со стороны ничего не изменилось, не мигнул свет, не хлопнула дверца, не скрипнуло окно. Потому что все петли были смазаны, а окна плотно закрыты. С виду усадьба мирно спала. А на самом деле…
– Сколько их?
– До черта и даже больше!
– Откуда?!
– Судя по всему, они подтянули местных.
– Каких местных?
– Наемников из окрестных банд.
– А ты откуда знаешь?
– Ты сам взгляни – они разве что сомбреро не напялили. И походочка в ритме самбы и даже мачете прихватили, чтобы нам головы срубать. Здесь за пару сотен баксов любой с превеликим удовольствием возьмется кого-нибудь пристрелить или прирезать.
И точно, часть боевиков шла пригибаясь, прикрываясь кустами и деревьями. А часть ломилась толпой, о чем-то переговариваясь, потому что чувствовала себя как дома. Вернее они и были – дома. А там, в латифундии, засели чужаки, которых нечего было бояться. Куда им здесь, в чужом краю, деваться! Местные бандиты они всегда такие – наглые, уверенные в своей силе и безнаказанности. В любой стране.
– Зачем они их привлекли?
– Знать бы! Вряд ли только как пушечное мясо. Возможно, как проводников.
– И как мы такую толпу?
– Как-нибудь. Бежать всё равно бессмысленно – от них далеко не убежишь. У них каждый полицейский кум или сват. Тут только побеждать. А уж после бегать. Доложите готовность.
– Второй готов.
– Четвертый на месте.
– Шестой. Могу работать хоть сейчас.
– Отставить работать. Начинаем по команде. Разом. Сообщите Ирен.
Ирен пребывала в постели. И в неге. Ей очень нравилась эта командировка. Вилла, слуги, природа, экзотика. Отдых – шесть звезд. Пять – за место, интерьеры, обслуживание и то, что включено. Шестая звезда – за капающий на банковский счет оклад в твердой американской валюте. Любой «Шератон» отдыхает. Тем более представить, чтобы кто-то сюда, на край нового света… Чтобы как-то узнал… Прилетел… Чтобы «сапожищами» в этот рай!
Звонок… Мгновенно слетевший сон. Рука на трубку, другая на кобуру.
– Что? Да… Поняла!
Вот тебе и рай… Вот тебе и не узнают!
Ткнула в бок похрапывающего рядом, под своим одеялом, «любовника».
– Эй, послушайте. Просыпайтесь.
– А?.. Чего?.. – Журналист оторвал голову от подушки. – Что случилось?
– Ничего страшного. Но вам лучше перейти в подвал.
– Зачем?
– Для большей безопасности.
– Что? Опять? Вы же уверяли, что нас не найдут! Что это исключено!
– Во всяком исключении есть свои исключения. Поторопитесь! – Вскочила, накинула на ночнушку халат. – Вы готовы?
Спустились в подвал. Там было темно и сыро.
– И долго мне тут?
– Столько, сколько надо. Что вы ноете всё время?
– Как вы со мной разговариваете! – взъярился журналист.
– Прости, милый, – то ли извинилась, то ли съязвила Ирен. – Я отвечаю за вас, и вы должны меня слушаться. Вздохнула. Потянулась в халатике, состроила милую гримаску. – Ну, я вас прошу…
– Ладно, хорошо. Куда мне?
– Ступайте за мной.
Повернули, прошли мимо каких-то старых газонокосилок, лопат и веников, еще раз повернули, уперлись в небольшой коридорчик.
– Нам сюда.
Ирен открыла, дернула на себя ржавую на вид, но на самом деле крепкую металлическую дверь в комнату. Небольшую, но вполне уютную – с диванчиком.
– Располагайтесь.
– А если я в туалет захочу? – проворчал журналист.
– Там, за шторкой, биотуалет и раковина. В холодильнике вода и еда на всякий случай.
– Я что здесь, надолго?
– Надеюсь, нет. Я приду за вами. Обязательно. Отдыхайте.
Ирен мило улыбнулась и вышла. Выключив за собой лампочку.
– А свет?! – крикнул вдогонку журналист.
– А свет лучше не зажигать. И не шуметь. И вообще не привлекать к себе внимания. Если кто-то будет стучать – не открывать и голоса не подавать. Сидеть тихо, как будто вы умерли… Ой, простите.
Ирен ушла. Журналист задвинул засов. Очень мощный. Лег на диванчик. В полной темноте… Точно, как в могиле – темно, тихо и безнадежно. И надо ему все это?.. Еще вчера, еще сегодня днем был уверен, что надо. А теперь – черт его знает…
Дойти до дома боевики не успели. Вернее, успели не все.
– Работаем.
Бах! И один из боевиков кувыркнулся назад.
Бах! И вслед за ним упал второй, потому что откуда-то заработал снайпер.
– «Шестому»! Сто тридцать градусов двое.
– Вижу.
– «Седьмому». Триста градусов. Трое. Со стороны ручья…
– Принял. Всем приготовиться.
А все и так были готовы – не мальчики, не первый раз. И даже не десятый. Всяк знал свою задачу и свой маневр. Далеко не худшие кадры собрали вербовщики по всей Европе. Как говорится – с миру по нитке. А сплелась – петля!
– «Третий», видишь их?
– Вижу. Одного… Нет, двоих. Четыреста метров от дома.
– Справишься?
– Думаю, да.
– Готовность пятнадцать секунд. Время пошло.
Секунда. Вторая. Третья…
Снайперы припали к окулярам прицелов. Поймали в перекрестье чужие лица. Еще живые, раскрасневшиеся, вспотевшие. Которые крутились, гримасничали, что-то говорили, беззвучно шевеля губами. Которые принадлежали людям, считавшим, что они будут жить долго… Снайперы сунули указательные пальцы в скобы, прикоснулись подушечками пальцев к спусковым крючкам. Очень нежно.
Вдохнули. Выдохнули.
– Огонь!
Бах!
Бах!
Бах!
Первый боевик рухнул, как шел, лицом в землю. Но уже без лица, которое было разбито пулей. Второй схватился руками за шею и, дико выпучивая глаза, осел на колени. Он зажимал рану, пытаясь удержать внутри себя жизнь. Но жизнь уходила, уходила струйками крови, просачивавшимися между пальцами. Еще один упал, завертелся, пополз куда-то. Но скоро замер, затих, вытянулся. А вот четвертый успел, среагировал – рухнул, откатился по траве, залег в какой-то случайной ямке.
Два телохранителя атаковали наступавших с тыла. Вначале они вырезали боевое охранение. Потом, подкравшись, расстреляли в спины идущих к дому боевиков. Не всех, но многих. Отстрелявшись – отступили в темноту. На чем эффект внезапности был исчерпан.
– Дайте свет!
Вспыхнули прожекторы, освещая всё вокруг так, что каждую кочку, каждую травинку видно стало. Теперь незаметно в дом было не пробраться. Впрочем, и раньше было невозможно, потому что местность отслеживалась через приборы ночного видения и вебкамеры. Прожекторы играли скорее психологическую роль. Они должны были продемонстрировать наступающему противнику безнадежность атаки. После чего нападавшие должны были уйти. Но почему-то не ушли.