— Помогите дойти до дороги, — робко улыбаясь, попросила девушка. — У нас документы есть. Вот, смотрите!
Она вытащила из котомки маленький свёрток с бумажками. Егор обратил внимание на её руки, исцарапанные, в коростах, но нежные, не знающие тяжёлой работы.
— Нас забрали у театра. Мы в театр пошли, а у входа бригадмильцы дежурили, схватили — и в машину. Мы им документы показываем, они нас не слушают. Привезли, в состав посадили, и вот на острове выгрузили. Там страшно, дяденька! Помогите нам.
Девушка заплакала, следом заплакали остальные.
— Мама не знает, где я, она же с ума сходит, — сквозь рыдания проговорила девушка. — Меня Таней звать. Таня Березина. А это Коля и Вася. Мы в техникуме учимся. Помогите нам, пожалуйста!
— Поможем! — коротко бросил Егор и поднялся с лавки, незаметно кивнув Зине. Она мигом исчезла. Егор убрал миски, налил гостям чаю из березовой чаги.
— Пейте, пользительный чай, он силы добавляет.
Егор удивился, что гости пьют чай из стаканов, хотя он подал им блюдечки. Постоял, подумал и расщедрился, вытащив из тайника горстку сахара. Этот тайник придумала Зина, чтобы дети сахар не таскали. Там оставалось немножко, на Троицу. Теперь ничего сладкого в доме нет. Всё на гостей ушло. Люди с острова откусывали по кусочку, наслаждаясь забытым вкусом. Егор подумывал, чем бы ещё угостить, но в это время открылась дверь, и в избу вошёл участковый. Из-за его спины выглядывала Зина.
— Ну чё, мазурики, думаете, обманули советскую власть? — набросился на гостей участковый. Те испуганно вскочили, с недоумением поглядывая на хозяина. Егор отошёл в сторону, чтобы не мешать участковому при исполнении.
— Как же так? Как же вы это? Это же не по-советски, — растерянно пробормотала Таня, обращаясь к Егору, но тот отвёл взгляд, словно что-то в окне увидел.
— Не родился ещё тот человек, который сможет обмануть советскую власть! — торжественно провозгласил участковый и уселся за стол. — Фамилия?
— Березина, — рыдая, прошептала Таня, — только у нас фамилии не записывают. Мы на острове все бесфамильные.
— Оформить надо, — скупо бросил участковый, доставая кожаный планшет. Он долго писал, коверкая фамилии, ломая карандаш, размазывая химическую краску по бумаге. Когда с оформлением было закончено, все четверо направились к машине.
— Повезло нам, Егор, что участковый здесь был. Он к Ворониным приезжал. У них вчера курей украли. Уголовники с острова. Две несушки были, и тех теперь нету. Воронина нам яйцо давала для Мишки, а теперь кончилось яйцо. Совсем без ничего остались. А чо, ты им сахар скормил, чо ли? — Зина набросилась на Егора чуть не с кулаками. — А чем мы Троицу будем праздновать?
— Не ори, Зина, перетерпим. Скоро ягода пойдёт, птица потяжелеет. Проживём!
Зина успокоилась и пошла в огород, мысленно проклиная мазуриков с голодного острова.
Участковый привёз беглецов в Александрово и посадил в карцер, а на следующий день их на лодке отвезли на остров. Документы участковый отобрал и положил в сейф.
Глава четвертая
Колубаев лежал на кровати в доме для приезжих. Небольшой деревянный дом с рядом комнат, отхожим местом во дворе, плитой в конце коридора радовал чистотой и опрятностью. За домом следила местная жительница хантыйка Настасья. Поначалу Колубаев задирал хантыйку, потом она ему надоела. В посёлке делать нечего, никаких развлечений, сплошная скукота. День за днём слал Колубаев телеграммы в Томск, но в ответ ничего не получал. Периодически Колубаев вскакивал с постели, приоткрывая дверь, ему всё казалось, что стучится нарочный или почтальон, но в коридорчике было пусто, только Настасья дремала в углу на диванчике.
— Эй, узкоплёнка! — рявкал Колубаев, хантыйка пугалась, вздрагивала, чем доставляла временную радость беспокойному постояльцу.
В дверь постучали. Колубаев приоткрыл правый глаз, неужели опять показалось? Постучали чуть громче. Не показалось.
— Входите!
Колубаев вскочил и одёрнул гимнастёрку, вдруг кто из районного начальства пожаловал? В дверь заглянул охранник с острова Назино.
— Товарищ Колубаев, разрешите?
— Да входи ты! — Рубанул воздух Колубаев, не скрывая разочарования. Сейчас охранник начнёт жаловаться на тяжёлые условия труда, надеясь, что жалобы услышат в Томске, в самом управлении лагерей. Не услышат. Колубаев не допустит. С этими мыслями помощник коменданта грузно обрушился на стул.
— Товарищ Колубаев, тут такое дело, — прошептал охранник, оглядываясь на закрытую дверь.
— Там никого, одна хантыйка, так она по-русски ни бельмеса, — скупо бросил Колубаев, искоса изучая охранника. Ничего примечательного, рябое лицо, оспины щедро засыпали грудь и шею, задранный нос, редкие соломенные волосы, ружьё за плечом. Гимнастёрка не стирана месяца два. Колубаев потянул носом и чихнул.
— Меня Мизгирь послал, он на острове контрреволюцию поймал!
Конвойный с торжествующим видом перекинул ружьё на левое плечо.
— Поймал, говоришь? На острове, в Назино? Да какая там контрреволюция, — пробурчал Колубаев, покусывая нижнюю губу. — Ну, ладно, рассказывай!
— Там, на острове, товарищ Колубаев, китаец из уголовного элемента чистую контрреволюцию развёл.
— Да ну! — не поверил Колубаев и махнул рукой, мол, будет байки травить.
— Точно, товарищ Колубаев! В поезде сказал, и Мизгирь может подтвердить, что «коммунары — это хорошо, а коммунизм хреново!» Вот!
— Да ты что! Это же точно контрреволюция в чистом виде, — согласился Колубаев, поглаживая больное колено, простреленное в боях за освобождение Алтайского края от колчаковской своры.
— Вот-вот, и я то же самое говорю! — Конвойный гневно пристукнул прикладом об пол.
— Тихо ты! — прикрикнул Колубаев и крикнул, приоткрыв дверь: — Настасья, принеси-ка самовар да поисть собери!
В комнате с голыми стенами, кроме кровати с байковым одеялом, стола, да двух кривоногих стульев, не было ничего — ни коврика на полу, ни занавесок на окнах. Вскоре Настасья притащила пыхтящий самовар и сама пыхтела, как паровоз, со свистом и бульканьем, потом натаскала тарелок с рыбой, солониной, хлебом. Колубаев подумал и вытащил из-под кровати бутыль с самогоном.
— Пей, охрана!
Забулькала ядрёная жидкость, в комнате запахло вяленой рыбой, копчёным мясом и луком. Напились быстро, и часа не прошло. Конвойный хлюпал носом, тыкая пальцем в тарелки, выбирая закуску повкуснее.
— Ты, охрана, забудь, с чем приходил. — Колубаев взял палец конвойного и ткнул в тарелку с мясом. — Из головы выбрось. А то пожалеешь.
— Пожалею, — согласился конвойный, — там это, товарищ Колубаев, там людей на острове жрут. Баб, девок режут, как баранов.
— Не может быть! — Колубаева перекосило, затрясло, трясущимися руками отодвинув тарелку с мясом, он вскочил со стула, закрыл дверь и ключ в замке повернул.
— Точно, товарищ Колубаев! Жрут девок. Голодуют люди.
Конвойный жадно припал к тарелке с мясом. Колубаев сжал голову руками. За такое дело можно под расстрел пойти, скажут, привёз баржу, выгрузил народ, а людишек пожрали. Колубаев долго тискал голову, стараясь выжать из неё хоть какой-нибудь выход, он очнулся от сильного храпа. Конвойный уснул за столом, подложив обе руки под помятое лицо. Ружьё прислонил к стулу.
— Охрана! Оставить!
Охранник вскочил, руки прижал, при этом опрокинув стул, ружьё грохнулось на пол.
— Возьми с собой, на дорожку. — Колубаев протянул котомку с едой. — Будешь молчать, помощником возьму!
— Слушаюсь, товарищ Колубаев!
Охранник пошатнулся, но удержался, повернув кругом, строевым шагом направился к выходу. Так же протопал по коридору, так же прошагал мимо окна. А Колубаев, очистив стол, закрыл дверь на ключ и уселся писать очередную телеграмму.
Утро выдалось ясное, почти летнее. Конец мая за окном, а солнце печёт, как в июле. Северная погода переменчива, то холодом подует, то жарой разморит. Колубаев посмотрел на карманные часы с золотой цепочкой: уже шесть, пора вставать. Часы придавали Колубаеву уверенность, он с детства мечтал о таких. Чтобы и с цепочкой, и с многозначительным щелчком, и с серебряным звоном. Мечта детства сбылась.
Колубаев ещё раз щёлкнул крышкой часов и задумался. Давно пора возвращаться в Томск. Секретное донесение, поданное им в ОГПУ, оказалось ко времени. Сработало, как часы. Мигом откликнулся затаившийся Кузнецов, кругами забегало местное начальство. Китайца-контрреволюционера забрали сразу, а заодно выявили все недостатки на острове. Мизгирь отдал всё золото, что добыл на острове, но об этом никто не знает. Теперь в Назино работает районная комиссия, партработники выявляют недоработки, вылавливая социально вредный элемент. За добросовестную работу Кузнецов обещал наградить Колубаева орденом. Осталось попрощаться с Цепковым и можно поворачивать баржи на Томск. Катера проверены и заправлены, стоят на парах. Баржи вымыты, очищены, щедро политы карболкой во избежание эпидемии сыпного тифа. Лекпомы выявили в Назино несколько тифозных вспышек.
Послышался стук в дверь, и на пороге возник комендант Цепков.
— Что ж ты, товарищ Колубаев, своих сдаёшь? Ты мне кого привёз? Тифозных больных, разутых, раздетых, а я отвечай теперь за них? Со счёту все сбились, не могут докопаться, сколько ты вывез из Томска: ни списков, ни формуляров, ни журналов учёта, ничего! А какие есть списки, то все перепутаны, в одном столько, в другом ни сколько. А сам на меня стучишь?
Колубаев отступил на шаг от разъярённого коменданта. Цепков был сам не свой от ярости. Его разоблачили на служебном совещании в районе, обязав в срочном порядке устранить недостатки в работе по созданию спецпоселения на острове Назино. Взбесишься тут!
— Ты, товарищ Цепков, не кипятись! Тут такое дело: я привёз, а ты должен обеспечивать людей всем необходимым!
— А ты, товарищ Колубаев, должен был снабдить людей необходимым ещё на месте погрузки в пересыльной комендатуре! Ты на меня не вали всю беду. Она и без тебя свалится.