— Уже свалилась, товарищ Цепков! Уже. Ты бы успокоился, что ли? Выпить хочешь? У меня самогонка осталась.
— Да ну тебя, — отмахнулся Цепков, — а где? Где самогонка-то?
— Да вон, на столе, — кивнул Колубаев. — Выпей, оно и полегчает.
Забулькала жидкость, Цепков выпил махом, не моргнув, не охнув, словно сладким морсом угостился. Колубаеву не предложил составить компанию, а тот и рад: не до пьянства сейчас.
— Товарищ Цепков, а ты хорошо знаком с председателем Торгсина?
— А к чему ты клонишь, товарищ Колубаев? Зачем тебе председатель Торгсина?
— Да вот часы хочу сдать, — завертелся Колубаев, вытаскивая из кармана цепочку.
— А-а, понятно, у Лукоморья дуб срубили, златую цепь в Торгсин снесли, кха-кха, — хрипло прокаркал Цепков, изображая веселье. — Там всё есть — кофе, какао, примусы, ликёры разные. За золото и пушнину меняют. Ты им мех, они тебе пачку какао. Ты им часы, они тебе примус! Такой вот у нас Торгсин. Будешь на примусе какаву варить. Председателем там латыш. Приезжий, из Томска. Его ещё до революции туда сослали, вот он и прижился в Сибири. Хочешь познакомлю? Отличный мужик!
— Отличный, говоришь? Ну, подумаю, — снова завертелся Колубаев. Ему и хотелось познакомиться с латышом, и в то же время боязно, как бы чего не вышло. И без того беда пришла в Александрово. Сейчас как зачастят комиссии из Томска, всем достанется на орехи. Вдруг Мизгирь проговорится?
— Ну, ладно, я пошёл, — заторопился Цепков, — меня сегодня опять будут прорабатывать на совещании. Ты когда отплываешь?
— Жду команды, как только, так мигом до дому!
Они пожали руки, крепко, по-мужски, словно проверяли один другого на прочность. Проверку выдержали. Оба остались довольны друг другом. На выходе Цепков оглянулся. В конце коридора на убогом диванчике дремала Настасья. Хантыйка изобразила руками какой-то знак, и Цепков кивнул ей: мол, понял, потом расскажешь.
Совещание назначили на два часа ночи. В райкоме было темно, только в кабинете товарища Перепелицына уныло светилась куцая лампочка. С электричеством в посёлке были перебои. Товарищи сидели по бокам, уступив место в центре коменданту острова Цепкову.
— Товарищ Цепков, каким образом собираетесь устранять недостатки? — подавив зевоту, спросил товарищ Перепелицын.
— Нет никаких недостатков, товарищ секретарь районного комитета! Нету! Сегодня заказал печи в посёлке, сделают. Одежду дали, летнее обмундирование, взял. Завтра отвезу на остров.
— Кто согласился выпекать хлеб? — раздался голос из темноты, но Цепков понял, что спрашивает заместитель секретаря Власов. «Ишь, любопытный какой выискался», — подумал Цепков.
— Никто не согласился, товарищ Власов, никто! Всем надоел уголовный элемент, ещё хлеб для него выпекать. Ведь почти все домохозяйства обнесли эти уголовники. У кого лодку украли, у кого вилы и топоры. Никто не хочет помогать им. Вот завтра начну уговаривать, может, кто и согласится.
— Надо жёстче, товарищ Цепков, жёстче с народом! Слишком мягко вы с ним разговариваете.
— Как могу, так и разговариваю, — огрызнулся Цепков, но тут же сбавил тон: — Там комсомольцы вооружились, ходят, выискивают беглых. Как бы беды не вышло, товарищ Власов!
— Это я дал указание секретарю комсомольской организации вооружиться. Нам нужна боевая группа для безопасности населения.
Власов воодушевился и приготовился к долгой речи, но товарищ Перепелицын, посмотрев тайком на часы, оборвал его:
— Пора заканчивать! Под протоколом подпишитесь, товарищи!
Долго толкались у стола, отпихивая друг друга, стремясь быстрее поставить подпись. Злосчастный протокол толком никто не прочитал. И Цепков не стал читать. Ему было некогда, он ещё хотел забежать к Настасье. Уже в дверях Цепкова настиг Перепелицын и схватил за ремень.
— Ты там не перестарайся, Цепков! Помнишь, о чём я тебе говорил?
— Помню, товарищ секретарь районного комитета! Чего же не помнить-то? Всё будет сделано, как требуют партия и правительство!
Товарищ Перепелицын нехотя отпустил ремень, видимо, сомневаясь в способностях Цепкова, но тот помахал поднятым вверх кулаком.
Дойдя до гостиницы, Цепков заглянул в окно комнаты, где ночевал Колубаев. В комнате никого не было. Цепков обогнул дом и ворвался к Настасье.
— Эй, как там тебя, где приезжий?
— Настасья я, — пробормотала хантыйка, не понимая со сна, чего от неё хочет Цепков, потом вспомнила и оживилась. — У приезжего я видел много-много золота! Целая гора!
— А-а, Настасья, молодец, так, и где он?
— Где-то там, шляется, с торгсиновскими загулял, пьёт много он, вот, — быстро проговорив это, хантыйка забилась в диванчик. Не иначе, считая, что и так проявила бдительность, выполнила свой долг перед родиной. Настасья по-русски говорила плохо, путалась в словах, половину из того, что она сказала, Цепков сам додумал.
— А золото у него откуда? Нет у ссыльных золота и не было. Я сам видел. — Покачался на пятках Цепков. — Переселенцы все разуты-раздеты, откуда у них золото? Тебе не показалось? Какого золота у него много?
— Шжубов, — прошамкала Настасья, кутаясь в суконную кацавейку.
— Чего? Что ты там бормочешь?
— Шжубов, жубы у них золотые были, мы видели, мы там полберы резали недалёко.
— А что это такое — полберы? — раздумчиво спросил Цепков, продолжая качаться на пятках.
— Кора на тополях. На поплавки люди берут. На рыбалку потом едут.
— А-а, понял, Настасья! А ты сама видела это золото?
— Сама, ага, убиралась у него, гляжу, а у него жубов-то, жубов! Целая наволоцка.
— Наволоцка, говоришь?
Хантыйка уснула, измученная за день сбором полберов и уборкой дома приезжих. Цепков ещё покачался, подумал, затем резко повернулся, дёрнул ручку двери комнаты, в которой остановился Колубаев. Закрыто. Подёргал, побежал к окну, заглянул в комнату. Пусто. Никакой наволочки с горой золота не видно. Северная ночь осветила все углы и даже пол под кроватью. Пусто. Золота в комнате не было. Цепков огорчённо покачал головой: ничего не поделаешь, придётся переться в Торгсин.
Глава пятая
Они встретились с Колубаевым на узкой тропинке между палисадниками. Голые ветки, слегка опушённые распустившимися листочками, торчали во все стороны, создавая причудливый мир в сиянии северной ночи. Но этим двоим было не до окружающей красоты.
— А-а, товарищ Колубаев, вы в дом для приезжих?
Колубаев вздрогнул, он явно не ожидал встречи с комендантом. От начальника каравана на всю улицу несло перегаром и жирной едой, он весь лоснился от пота.
— А-а, товарищ Цепков, а вы с совещания? — вопросом на вопрос ответил Колубаев.
— Да, только что закончилось, — невольно вздохнул Цепков.
— Сильно били? — В голосе Колубаева прозвучало сочувствие. Цепков хмыкнул: знаем мы ваше сочувствие.
— Да так, по головке не гладили, конешна, — сознался Цепков и вдруг взял Колубаева за грудки. — Куда золото затырил?
— Какое золото, ты чего, комендант? Пойди, проспись!
Колубаев стряхнул с себя цепковские руки и смачно выматерился.
— Наберут же в органы шалупонь всякую! Дай пройти!
Колубаев оттолкнул коменданта и двинулся дальше, но, что-то вспомнив, остановился.
— Комендант, можно я с собой Мизгиря заберу, а? Всё равно у тебя люди дохнут, как скот. И ещё охранник там есть. Шустрый такой. Чо ему на острове делать? Отдай мне людей, а?
— Утром за тобой придут, Колубаев! — бросил Цепков и направился в местное ОГПУ. Его трясло от наглости собеседника. Комендант знал, что гэпэушники встретят его, как надо, уже заждались. Они любят такие новости.
— Утром, говоришь? Ну да, ну да, — пробормотал Колубаев и бросился в дом приезжих. Приподняв половицу, вытащил наволочку с обломками зубных протезов, бросил на кровать. Растолкал Настасью, приказал вскипятить чаю, а сам принялся сочинять телеграмму Кузнецову, часто посматривая на часы.
«В нашем деле как, кто первым придёт, тот и на коне!» — думал Колубаев и все строчил пером по расползающейся бумаге. Мизгиря терять, конечно, жалко — пригодился бы ещё, но Цепков заупрямился, теперь жди от него неприятностей.
Колубаев заклеил конверт и отдал Настасье:
— Дуй до райкома. Отдай конверт и молча домой. Ничего там не говори, а то заметут!
Хантыйка послушно кивала, поглядывая на наволочку на кровати. Как только она ушла, Колубаев выскочил за дверь.
Вскоре катера потащили пустые баржи по Оби. Кузнецов сообщил в последней телеграмме, что в Томскую пересыльную комендатуру доставили новые партии переселенцев. «Пустые баржи легче тащить, быстро доберусь!», — размышлял повеселевший Колубаев. Комендант взглянул на часы, стрелки показывали три. Северное утро из бледного медленно превращалось в розовое, погода обещала быть ясной.
Докладная записка начальника каравана Колубаева коменданту Томской Пересыльной комендатуры СибЛАГа ОГПУ Кузнецову о событиях на острове [Не позднее мая 1933 г.]
Докладная записка[1]
Довожу до вашего сведения, что я, Колубаев, по в[ашему] / распоряжению принял партию рецидивистов в количестве 4917 человек для отправки в Александро-Ваховскую Комендатуру и 14/V-33 г. выехал в путь. В пути следования у меня было два убитых рецедивистов, а именно 1-й выскочил из лодки, схватил доску и с доской в воду и 2-й выведен в числе больных на баржу и положен, спустя несколько минут — тоже вскочил и бросился в воду, чем и вызваны были выстрелы и последние были убиты. Вынуть из воды тела не было никакой возможности. За 6 суток дороги умерло 27 человек, на всех умерших и убитых составлены акты и заверены сельсоветами, где сдавались трупы.
По приезде на место назначения я увидел, что Комендатура, которой я должен сдать людей, совершенно не была к приему подготовлена и по предложению Коменданта Цепкова партия была принята на остров «Назено», на котором только что растаял снег и даже земля была сырая и в некоторых местах была вода. Остров весь занесен лесом. Строений никаких не было и оборудования для варки пищи и печения хлеба на острове также не было.