[7] КСМ. 3 раза премирован. В выходной день ехал на футбольный матч. Паспорт оставил дома.
Сивов Пав. Ив. — ученик ФЗУ «Промвентиляция» в Москве на Ульяновской. Прописан у брата как малолеток. Паспорта не имел. Шел из ФЗУ с работы домой.
Шмелев — чл[ен] КСМ с 1933 г., рабочий завода № 24 имени Фрунзе в Москве. Плотник. Паспорт должен был получить через 2 дня. Было соответствующее удостоверение. Шел с работы.
Ткачев Пав. Алекс. — член КСМ с марта 1933 г., б[илет] 1387815. Взносы уплачены по август 1933 г., о чем отмечено и отметка закреплена печатью детдома им. ВЦИК (билет на руках, выдан Сокольн[иковским] РК[8] ВЛКСМ). Воспитанник детдома им. ВЦИК в Москве. Детдом выехал в лагеря на ст. Пушкино. С соответствующими документами администрацией детдома Ткачев был послан вместе с другим воспитанником Васильевым за инструментами духов[ого] оркестра, которые были оставлены в Москве. Взят по прибытию поезда в Москву. Отец в Москве, сторож, адрес отца: ул. Драгомилова, 2-й Брянский переулок, д. № 14, кв. 5.
Васильев Зосим Вл. — чл[ен] КСМ с 1930 г. Секретарь ячейки КСМ д[ет] дома имени ВЦИК в Сокольниках. Попал в Нарым так же, как и Ткачев, вместе с Ткачевым.
Таратынов Никанор Андр. — чл[ен] КСМ с 1930 г. Секретарь яч[ейки] КСМ колхоза «Оборона страны» Белховского района ЦЧО Приехал в Москву 4 июня за хлебом.
Остротюк Ив. Соловеевич — чл[ен] КСМ с 1931 г., был у брата в г. Горьком (строительство моста через Волгу). Ехал через Москвy домой, в свой колхоз, с. Сингаевка Бердичевского района Винницкой области. Взят в Москве.
Поняев Василий Евдокимович — род[ился] в 1885 г. Рабочий, выдвиженец. Десятник горных работ, Донбасс, Чистяковский район, Снежнянское рудоуправление, шахта № 4. После операции в связи с травматическим случаем получил отпуск. Ехал домой через Москву (в Донбассе с 1919 г.).
Матвеев Ив. Мих. — рабочий постройки хлебозавода № 9 — МОСПО[9]. Имел паспорт до декабря 1933 г. как сезонник. Взят с паспортом. По его словам, «даже паспорт никто не захотел cмотреть».
Клещевников Георгий Петр. — приехал в Москву с путевкой в школу циркового искусства (рабочий завода тракторных деталей в Саратове).
Черкасов Вл. Фед. — рабочий завода № 24 им. Фрунзе в Москве, токарь. Работал на заводе 4,5 года. Взяли на вокзале, возвращался из деревни, куда ездил выяснять, почему не принимают в колхоз его мать.
Трофименко Никита Никитович — рабочий метростроя в Москве, имел паспорт, как сезонник, шел с работы в общежитие.
Серов Давид Петрович — мальчик. Взят в Арзамасе. Отец работает на станции Арзамас ремонтным рабочим на жел[езной] дороге.
Тарабрин Петр Мих. — моторист Казкрайрыбаксоюза в г. Астрахани. Получив отпуск, приехал в Москву к тетке в гости.
Балиев Вал. Самсудович — кандидат ВКП(б) с 1931 г. Ехал через Москву в Троицк, переходил с вокзала на вокзал с вещами. Взят на этом пути.
Гусев Степан Петрович — чл[ен] ВКП(б) с 1932 г. Вступил в Туапсе, билет выдан Туапсинским горкомом. Ехал через Москву на родину. Были все документы.
Мосаликин Никол. Як. — кандидат ВКП(б) с 1932 г. Бригадир колхоза в с. Неведомый Колодезь Томаровского р[айона], Белгородского округа. Приехал в Москву за хлебом для колхоза.
Карасев — чл[ен] ВКП(б), рабочий завода им. Сталина в Москве (бывший АМО), шофер-механик. Взят по выходе из своего ЗРК[10], где он брал хлеб. На АМО работал с 1929 г. Чл[ен] партии с 1923 года.
Часть партийных и комсомольских документов в данное время хранится в Александровском райкоме ВКП(б) и в Алесандровско-Вахорской участковой комендатуре СибЛАГа ОГПУ. Есть люди, завербовавшиеся для работы на окраинах СССР, получили подъемные (по их словам, конечно) и, несмотря на наличие на руках исчерпывающих документов, во время проезда Москвы взяты. Все эти люди не могут обжаловать [свой арест]: нет бумаги (даже денежные документы работники комендатуры пишут на бересте). Несколько замечаний по поводу приведенных фамилий: 1) есть еще два поселка на самой реке Пане, где я не был и не могу привести фамилии; 2) приведенные фамилии не являются ни наиболее яркими, ни типичными, ни наименее показательными, потом y что у меня была возможность записывать их поскольку они выявлялись сами только; 3) список я привел не для того, чтобы сообщить, кто именно, персонально и сколько их заключены неправильно, а для того, чтобы показать, какие есть элементы; 4) много колхозников, завербованных на строительство по договорам строительных организаций с колхозами; эти колхозники следовали через Москву на место работ вместе с вербовщиками; 5) приведенные данные обо всех этих людях и обстоятельствах их изоляции безусловно нельзя брать за чистую правду. Однако они являются внушительным аргументом за необходимость проверки.
VII
Тяжелые условия на реке Назиной в данное время ликвидированы, также на поселке Новый путь они ликвидированы в значительной мере. На днях весь трудоспособный контингент всех лагерей Александровско-Ваховской участковой комендатуры отправляется обратно в Томск для распределения по лагерям СибЛАГа. Сколько стоит вся эта операция, почему сорвано трудовое поселение и освоение Севера на этом участке и сорвано с таким скандалом — скажет кто-нибудь, наверное.
VIII
Я трезво отдаю себе отчет в том, что написать такое письмо — значит, взять на себя большую ответственность. Я допускаю, что ряд моментов изложены неточно, могут не подтвердиться или подтвердятся, но не полностью, допускаю, что многого я просто не знаю — потому что пользовался не официальными источниками, но я рассуждаю так: еще хуже молчать».
А когда закончил писать, Панин долго выводил подпись, ещё дольше сидел за столом, раздумывая, стоит ли отправлять письмо вождю народов и чем для него может закончиться, если всё-таки он отправит его. Фролу вспомнилась вся его короткая жизнь, как бегал босиком по деревне, гоняя овец и телят, как помогал отцу, как выселили богатого соседа, а он радовался, что пролетарская справедливость победила. Вспомнил, как тяжело было матери с ними, как она работала в поле, её натруженные, корявые руки с выступившими венами и обросшие коростами. Потом пригорюнился, вспомнив Светланку, она ждёт, он же обещал привезти ей белку или зайца. Алексей Роднин осудит его за письмо. Не простит Алексей, скажет, что Фрол поступил не по-партийному, а как настоящий вредитель. Вспомнилось, как друг тряс Фрола за грудки и повторял-повторял-повторял, шипя сквозь склеенные злобой губы: «Ты щас не вохровец, ты щас гэпэушник! И всё благодаря моей заботе! Кабы не я, сидеть бы тебе на нарах! Делай, как я делаю, а то…» Что будет дальше за зловещим «а то…», Алексей не досказал.
Панин повертел листами исписанной бумаги, поднёс к лампе. Запахло жжёным, а на бумаге проступило жёлтое пятно. Фрол отдёрнул руку. Встал, походил вокруг стола, постучал костяшками пальцев, но всё-таки решился, запечатал конверт и поставил сургучную печать. Через два часа он был в Александрово и, минуя райком, прошёл на почту и отправил конверт по нужному адресу. Начальница почты долго вертела в руках тяжёлый конверт, раздумывая, стоит ли отправлять письмо самому товарищу Сталину, но Панин предъявил мандат, и начальница, мигом потускнев, сообразила, что с уполномоченным ОГПУ лучше не связываться и без дальнейших размышлений отправила конверт товарищу Сталину фельдъегерской связью. С чувством исполненного долга Фрол бодрой походкой направился в дом для приезжих. Горбунов тоскливо поднял глаза на Панина, когда они столкнулись в коридоре.
— Сегодня привезу Галину Георгиевну, прям щас же и привезу! Прости, Григорий Алексеевич, у меня было дело огромной партийной важности, только что сдал! Иду-иду-иду, — бормотал Панин, боясь посмотреть в глаза Горбунову, но тот не сдал планку, оставшись на высоте положения.
— Товарищ уполномоченный, сколько надо, столько и буду ждать! Я политически подкован, партминимум только что сдал, перед отъездом.
Но Панин уже бежал к пристани. Впервые он сгорал от чувства стыда. Ему было стыдно перед Горбуновым. Чувство невиданной силы изнутри сжигало его, ломая суставы и заставляя корчиться от судорог.
Глава шестая
На пристани Панина ждал нарочный от товарища Перепелицына. Увидев Фрола, нарочный, заикаясь, сказал: «Т-тов-варищ уполномоченный, в-вас в райком вызывают!»
Фрол усмехнулся, парень от страха заикается, сразу видать, боязно ему. Первый раз с уполномоченным разговаривает. Кивнул, мол, всё понял и вернулся в посёлок. В райкоме толпились люди, видимо, только что вышли с совещания. Товарищ Перепелицын, заметив в толпе Фрола, подошёл к нему, и, взяв его под руку, отвёл в сторону.
— Товарищ уполномоченный, прошу вашего содействия в поимке банды Мизгиря, он прячется на острове, нам не справиться без вас! Разрешение товарища Краузе получено. Вот донесение с его подписью.
— Кто старший? — сухо осведомился Панин.
— Старшим назначен комендант Фролов. Его только что окончательно утвердили на заседании райкома. И вы, товарищ уполномоченный, не принимайте так близко к сердцу этот проклятый остров. Там такие люди, что лучше бы их не было! — разгорячился секретарь райкома. — Они даже продовольствием распорядиться не могут, как следует. Оставили гнить на берегу мешки с хлебом, мукой, крупой. У нас люди не доедают, впроголодь сидят, а эти продовольствие сгноили.
Секретарь обречённо махнул рукой, мол, что с них взять, с мазуриков.
— Товарищ Перепелицын, а вы знаете, что мешки охраняют, и переселенцы не имеют права приблизиться к продовольствию? Вы это знаете?
— Да всё я знаю, надоели мне эти переселенцы, понавезли их, а тут со своими задачами справиться бы! — в сердцах выкрикнул Перепелицын. — Вы, товарищ уполномоченный, не замечаете наших достижений, одно плохое видите! А мы школу назвали именем Алексея Максимыча Горького, двадцать хантыйских колхозов организовали, у нас местные жители с концертами выступают, а вы нас всё ссыльными попрекаете!