– Но только на несколько минут, – поднимает палец Елена.
– На несколько минут, – говорит Эдит Иоанне. – Отец очень устал. Много не говори и сделай лицо веселым, Иоанна, улыбайся отцу.
Глаза Иоанны красны. Волосы взлохмачены. На белой кофточке пятна шоколадного напитка от завтрака. Чулки спущены, и, как всегда, одна из туфель не зашнурована. Губы улыбаются, но глаза испуганно глядят на отца. Чувство жалости возникает в его сердце. Он просит ее подойти к постели. Иоанна, естественно, натыкается на стул. Возникает шум.
– Шшш! – шикает Елена.
– Послезавтра твой день рождения, Иоанна, – шепчет отец, и приглашает ее сесть около него на кровать.
– Да, отец, – также шепчет Иоанна.
– Почему ты говоришь шепотом, Иоанна? – спрашивает Эдит.
– Тебе делают большой праздник, Иоанна. Ты пригласила многих детей?
– Все наше подразделение.
– Надеюсь, что праздник удастся.
Голос отца пресекся. Эдит кивает Иоанне, чтобы она ушла, но отец делает знак ей вернуться и сесть.
– Побеспокойся, девочка, о своем внешнем виде. Всегда приятно видеть девушку опрятной. – И после молчания. – Иоанна, какую книгу ты особенно любишь?
– Анну Каренину, отец.
– Ты уже читаешь такие книги? Можешь ты себе представить, что красавица Анна Каренина появится, когда у нее не зашнурована обувь?
– Нет, конечно, нет.
– Если так, девочка моя, то не подобает появляться на людях с взлохмаченной головой и не зашнурованной обувью. Помни это, дорогая моя девочка.
Иоанна опускает голову и кивает. Лицо отца безмолвно, глаза закрыты, белая рука вяло лежит на одеяле. Вдруг, не отдавая себе отчета в том, что делает, опускает Иоанна голову и горячо целует отцу руку.
– Знаешь ли ты, Иоанна, – открывает отец глаза с улыбкой, – что самый лучший мой друг был сионистом, как ты?
Слова отца настолько странны, и улыбка необычна, такая, какой была во время посещения дяди Альфреда.
– Иоанна, теперь пойдем, отцу надо немного отдохнуть.
Эдит провожает Иоанну до двери. За дверью лежит Эсперанто. Иоанна становится на колени и погружает пылающее свое лицо в его шерсть.
Утро переходит в день, полуденное солнце уже лежит на красной крыше дома Леви. Сад пуст. На тропинках ни живой души. Только на открытом окне садовника, в конце дома, висит клетка с попугаем, которого Бумба получил от деда в день рождения и поручил заботам садовника.
– Я несчастен, госпожа! – кричит попугай в опустевший сад.
Белые розы Эдит все еще укутаны зимними покрывалами. В этом году ни у кого не было времени заняться ими. Порог дома уже покрывается тенями.
В доме ничего не происходит. Все было сделано в утренние часы, и время безделья и ожиданья обеда стынет в доме. Можно отдохнуть, но никто этого не хочет. Никто не открывает книг, не слушает радио. Заглядывают в газету и тут же ее откладывают без всякого интереса. Лица кудрявых девиц не накрашены, ногти не ухожены. Фердинанд не причесал свою шевелюру. Ни о чем не говорится, ничего не делается. Только одна тема гложет души всех. Отец! Но об этом никто не говорит.
Девицы сидят с Фердинандом на ступеньках. Иоанна прячется в нише мраморной богини Фортуны. Франц и Бумба расположились в креслах в гостиной. Всегда они сидят вместе, боясь оказаться в одиночестве в эти дни. Все ждут, когда появится Эмми и позовет всех на обед в кухню, но до этого еще немало времени. И когда открывается дверь, и входит Филипп, его встречают в гостиной с чувством облегчения.
– Добро пожаловать! – бормочут все, словно сидели и только ждали его.
– Нет изменения в его состоянии, – отвечает Инга его вопрошающему взгляду.
– Температура опустилась, а потом снова поднялась, – говорит Руфь.
– Эдит у него, – говорит Фердинанд, видя его ищущий взгляд, – она там с Гейнцем.
Филипп смотрит на первый этаж. У дверей в комнату господина Леви лежит Эсперанто, уткнув нос в свои лапы.
После посещения Иоанны, настроение отца улучшилось. С шутливым выражением попросил он даже чашку кофе, и также шутливо встретил Фриду, которая ворвалась в комнату, держа в руках не «отравляющий напиток», а «бульон, дающий силу». Сердитым взглядом она окидывает все цветы в комнате! Проверено, как известно Фриде, что цветы отнимают у больного воздух для дыхания.
Сейчас лицо господина Леви прижато к подушке, час назад он внезапно впал в дремоту. Живое и неживое стало смешиваться в его мозгу, и не было сил навести порядок в этой странной путанице. Перед ним проносилось множество образов, слышались голоса, одна мысль сливалась с другой. Раскрыв глаза, увидел склоненное над собой лицо женщины, и принял его за лицо Иоанны. У женщины были длинные черные волосы, и он указал на ее склоненную голову, и закричал:
– Ты похожа на нее! Как ты на нее похожа, Иоанна!
– Да, да, отец, – шептала Эдит, склонившаяся над ним с глазами, расширенными от страха. Она осталась одна с отцом. Гейнц и Елена ушли завтракать.
– Отец, я около тебя, будь спокоен, – слезы текут из ее глаз. Вошел бы кто-то! Пришел бы! Отец пылает, отец погружен в бред, и она меняет повязку на его лбу, прижимает пальцы к его вискам, чтобы успокоить сильно пульсирующую в жилах его кровь. Вошел бы кто!
– Дед! Дед! – кричит Эдит.
Дед входит и бросается к постели сына.
– Снять с него потную пижаму! Подготовьте повязку на грудь!
Елена уже здесь. Дает больному лекарство, отирает пот с тела. Кладет повязку на грудь. Елена успокаивает больного, и глаза его вернулись к реальности. Дыхание более спокойно. Дед опустил жалюзи. Его сын задремал.
– Нет лучшего лекарства, чем глубокий сон, – говорит дед и занимает место у постели.
– Иди, поешь, Эдит, – обращается к ней Елена, – отдохни немного.
У дверей комнаты стоит Филипп и ждет Эдит. Он спешит протянуть ей руки, и она кладет в них свою холодную руку. Глаза у нее красные. Внезапно увидел, что на руке нет обручального кольца. Она сняла его. Он смотрит на нее и она не отводит взгляда.
– Идем, Эдит. Позавтракаем вместе. Я тебя ждал.
Эдит берет его под руку. Нет смысла в разговорах в эти дни. Она молчит от страха, если ей зададут вопрос, что будет в будущем? Будущее это отец и его судьба. И вопрос этот никто решается задать. Они сидят у стола в кухне. Она подпирает руками голову и слезы текут по ее лицу. Никогда он не видел ее плачущей.
– Успокойся, Эдит. Будет хорошо. – Он гладит ее волосы.
Кухарка Эмми повернулась к ним спиной.
– Возьми, Эдит, – он протягивает ей платок.
Эдит встала, Филипп пошел за ней. Она вошла в кабинет отца и легла на диван. Ореховое дерево прикасается ветвями к стеклам окна, за которыми сгущаются облака, и в прореху видно то, что называют «оком солнца», прорываются полуденные лучи.
На ступеньках дома сидят Саул и Иоанна. Все утро она ждала его, и только сейчас раздался знакомый свист, которым обмениваются в Движении, из пустынного сада. Около Саула школьный ранец.
– Я решил все же сегодня пойти в школу, – оправдывается Саул.
– Что вдруг?
– Ты же знаешь, что в моей школе многие являются членами подразделения, так…
– Так что?
– Так я решил там поговорить о моей поездке в страну Израиля. Говорил с каждым из членов Движения. И многие – за меня.
– Но так это некрасиво, Саул, я представляла себе нашу войну по-иному.
– Как ты это представляла?
– Не как ползут от одного к другому и умоляют. Хотел, чтобы мы встали перед подразделением и доказали, что ты не сделал ничего плохого, и ты достоин репатриации.
– Наоборот! Я сказал каждому из них, что сделал плохое дело и раскаиваюсь. И многие из них теперь мои друзья, потому что я сказал им правду.
И Саул уже собрался вступить с ней в спор, но вспомнил то, что сказал вчера дядя Филипп, и промолчал. Вчера, поздно, пришел к ним дядя Филипп и рассказал, что господин Леви очень болен. Целый день Филипп находится в доме Иоанны, а по ночам ходит на занятия еврейской самообороны. Кристина одна находится в доме дяди весь день и большую часть ночи. Дядя сказал ему, что надо сейчас относиться с осторожностью к Иоанне. Потом он молчит в ответ, хотя ему есть, что сказать ей.
– Я сегодня сожгла рис, который готовили для отца, – печалится Иоанна.
– А-а, – успокаивает ее Саул, – это случается, Хана. У моей матери рис часто сгорает.
– Но такое не случалось ни у кого в нашем доме.
– Почему же это случилось у тебя?
– Случайно книга открылась в конце, и там было такое напряжение…
Помощник пекаря пришел взять корзину, в которой записка Фердинанда, длинный список всего, необходимого для дня рождения Иоанны.
– Саул, – говорит Иоанна после того, как помощник пекаря ушел, – я не хочу праздновать мой день рождения в этом году – она опускает голову и обхватывает руками колени.
– Ты действительно, не должна его праздновать. Все тебя поймут.
– Но отец хочет, чтобы мы эту дату отпраздновали. Никогда не знала я, что отец так добр.
В окнах отца опущены жалюзи. На карнизе сидит ворон, стеклянный глаз которого скошен в сторону двух детей.
Глава двадцать вторая
Двенадцать роз у постели Иоанны, и рядом с вазой записка:
Девушке Иоанне двенадцать лет.
Она красива, как солнца свет.
Это двустишие сочинили Фрида и старый садовник. Ранним утром Фрида осторожно вошла в комнату Иоанны, поставила вазу с розами и записку. Несколько минут смотрела на спящую девочку. Из глаз Фриды текли слезы. В доме всю ночь никто не спал. Господину Леви было плохо.
– С днем рождения! – голосит Бумба. – Принесли тебе уйму подарков! Сегодня прекрасный день, комната полна солнца и роз. Солнце рисует круги на ковре, а розы распространяют аромат праздника.
– Выйди из комнаты, – вскакивает Иоанна с постели, – я хочу одеться.
– Пойду сообщить деду и Фриде, что ты приходишь, – провозглашает Бумба.
Вся семья собирается в большой столовой, включая доктора Вольфа и Филиппа. Филипп спал в доме Леви, и сейчас не собирается уходить. Отсутствуют лишь Эдит и Елена. Они в комнате отца. У окна – стол в подарками для Иоанны.