Стоит дед и глаза его горят. На лице его несколько шутливое выражение, он закручивает усы и ударяет тростью. Иоанна сгорает от стыда: горе глазам, которые это видят: все это он делает, когда подразделение поет гимн Движения!
– На знамя равняйсь! – в голосе Беллы остались металлические нотки. Она обнаружила Филиппа, стоящего в сторонке и глядящего на нее. Непроизвольно руки ее скользят по синей форменной юбке, и она отбрасывает строптивые кудри со лба. Церемония завершилась. Брюнетка Сара уже сворачивает знамя. Дед подходит к Белле, пожимает ей руку, и говорит своим зычным голосом:
– Так это, значит, батальон Иоанны!
Дед подмигивает Белле, инструктору Иоанны! Ах, были бы у нее ее косички! Но Белла добродушно принимает заигрывание, подразделение окружает Беллу и деда. А он громко обращается к ним:
– Добро пожаловать, ребята!
Дед называет членов подразделения «ребятами!»
– Занимайте места за столами и наслаждайтесь едой! – И дед со всей семьей, со всем подразделением, сидят за накрытыми столами. Тем временем, сестры Румпель выносят из «беседки любви» печенья, кремы, и заливают пузатые чайники горячим шоколадом. Все готово к трапезе. И дед, который, естественно, сидит во главе стола, провозглашает:
– Ешьте, дети, ешьте.
Но подразделение не подчиняется приглашению деда. Все смотрят на Беллу, которая еще не дала команду приступить к еде.
– Крепись и мужайся, Белла! – смеется Филипп, сидящий напротив нее.
– Мы приготовили Хане подарок, – говорит Белла сильным голосом. Иоанна озирает победным взглядом всех домочадцев. Слушайте, слушайте! Меня зовут – Хана. Жаль, что нет Фриды!
– Подарок у одного из наших товарищей. Хана, встань сейчас, – улыбается Белла Иоанне, – обойди стол, а мы споем тебе песню негромкими голосами. По силе голосов ты найдешь свой подарок.
Иоанна встает, испытывая стыд, и огибает столы, приготовленные к ее дню рождения в виде квадрата. Как на построении. И подразделение поет ей.
Парень как-то раз
Вышел на шоссе…
Иоанна медленно обходит столы, прислушиваясь к поющим голосам.
Девушку нашел он…
Все в подразделении знают, где спрятан подарок. Иоанна еще далеко от него. Голоса низкие. Вдруг:
Было это в поле,
Где раскинут лагерь…
Сад гремит. Тарелки на столах дрожат. Иоганна дошла до Джульетты. Он сидит на большом альбоме рисунков Строка «Лица восточных евреев». С восторгом поднимает Иоанна альбом над головой.
– Приятного аппетита! – говорит Белла.
– Приятного аппетита! – гремит сад.
Празднество дня рождения в разгаре.
Теперь сестры Румпель приносят главное: двухэтажный торт с номером – 12, и ставят его перед Иоанной.
– Да здравствует, Иоанна! Да здравствует, Иоанна! – поднимает чашку дед.
Надо же! Дед вносит в подразделение все его буржуазные привычки.
– А теперь, Иоанна, разрежь торт и угости всех…
Глаза всех обращены к столь искусно украшенному торту, и нет у Иоанны иного выхода, как разрезать его на тонкие-тонкие ломтики, снова обнести все столы, и каждого угостить тортом.
– С днем рождения, – не успокаивается дед, – с днем рождения, Иоанна! – Иоанна не знает, куда себя деть от стыда. Недостаточно того, что дед взял на себе ведение всего празднества, он еще выпрямляется на стуле и говорит:
– А сейчас, дети, расскажу я вам байку…
Глаза Иоанны с укором глядят на деда. Сейчас он расскажет об Антонии, пьяном конюхе. Это дед рассказывает на днях рождения каждого из членов семьи. Дед и представить себе не может чей-то день рождения без рассказа о пьяном конюхе! Но подразделение с большим вниманием слушает деда. Никто не двигается, не шелохнется.
– Дети, – рассказывает дед, – когда я был ребенком, в доме моих родителей был обычай. Каждый член семьи имел право о чем-то попросить, и просьбу его всегда выполняли. У меня был друг, и звали его Антоний, по имени христианского святого. Он был конюхом у моего отца. Он очень любил лошадей и следил за ними всей душой. Лошади в конюшнях отца всегда были вычищенными, выхоленными, радовали взгляд. На себя Антоний не тратил ни воду, ни мыло, ни гребень, ни щетку. Но более всего любил выпить. И так как жена не давала ему войти в дом, когда от него несло запахом спиртного, он проводил большинство ночей в конюшне, с лошадьми. Антоний этот был мои душевным другом…
Голова Иоанны опущена низко, она так стыдится деда и его баек. Но дед, конечно же, видит лишь лица внимающих детей и получает истинное удовольствие.
– Да, дети, мне было десять лет. В день моего рождения я попросил, чтобы пригласили конюха – пьяницу Антония. Отец, благословенной памяти, обещал мне все сокровища, лишь бы я отказался от своей просьбы. А моя нежная мать, которая обычно надевала на семейные праздники шелковое платье, садилась всегда на краешке стула, – и дед показывает перед подразделением, как его мать сидела, вызывая всеобщий хохот.
– Да, и нежная моя мать угрожала мне, что не придет на праздник моего дня рождения в роскошную нашу столовую в доме отца, если я туда приведу конюха Антония, который запахом спиртного отравит весь праздник. Ничего не помогало. Я твердо стоял на своем и требовал, чтобы конюх был приглашен на праздник!
Деду апплодируют. Он с гордостью выпрямляется на стуле.
– Да, дети. Входит мой друг конюх в роскошную столовую. Отец мой дал ему в честь моего праздника свой старый костюм и приказал постричься за его счет у парикмахера. Но Антоний не изменил своим привычкам. Моя мать каждую минуту извлекала из вышитой сумочки флакон духов, а отец объяснял всем и каждому, почему среди гостей на моем дне рождения в этом зале находится конюх. Антоний же чувствовал себя отлично на моем празднестве. Ели и пил полными стаканами, пока нос его не стал красным и не открылся рот. И так как видел множество пылающих свечей и серьезных лиц, вообразил в душе, что он в церкви, и начал креститься, пустил слезу, и закричал:
– В преисподнюю всех евреев, которые распяли Христа-освободителя! Встал мой отец и выгнал моего доброго друга Антония из дому и из конюшен.
Дед заливается громким смехом. Иоанна удивлена. Не в обычае деда заканчивать смехом байку об Антонии.
Всегда он сидел с серьезным лицом среди смеющихся слушателей и получал тайком удовольствие. Но сегодня он смеется, и чувствует Иоанна, что этот громкий смех деда, и то, что он опрокидывает посуду на столе, вовсе не его смех.
Белла и все остальные благодарят деда за интересный рассказ. Все смеются, разговаривают, жуют. Сестры Румпель вновь наполняют чайники горячим ароматным шоколадом, заполняют столы блюдами, на которых горами навалены пирожные и печенья. Друзья Иоанны ошеломлены этим изобилием. Иоанна осмеливается поднять голову и взглянуть на деда. Лицо его с огромными усами и большой шевелюрой такое, как всегда, и все же это не его лицо.
– Иоанна, девочка моя, а ты? – встречаются глаза деда с глазами внучки. – В этом году ты ничего не попросила ко дню рождения. Не слышал, детка моя, чтобы ты что-то попросила.
– Ах, дед, – коротко отвечает Иоанна, и дед, естественно, не может знать, что ответ упрятан на чердаке, в дневнике бабки, который она извлекла из ее комода, а записала в нем несколько слов: «Просьба моя в день моего рождения, чтобы отец выздоровел!»
И все же, дед понимает. Он не отводит глаз от внучки. Дед и Иоанна понимают друг друга. Белла уже отдала команду – встать со стола, и все сидят кругом на траве.
– Вечером, – объявляет Джульетта, – мы проведем игру скаутов в саду Иоанны. Тем временем, он наигрывает на мандолине, Ромео – на губной гармонике, и подразделение поет:
Выше ногу, братья,
Спешим на древний зов.
Выше ногу, братья, —
В страну наших отцов.
И тихий сад наполняется ликованием. Старые деревья, посаженные юнкерами много поколений назад, безмолвствуют. Тихий вечерний ветер бессилен даже пошевелить хотя бы одну ветку.
– Иди, детка моя, – гладит дед волосы Иоанны, – иди, пой с твоими друзьями. Радуйся, Иоанна, радуйся в свой день рождения.
И, несмотря на то, что голос деда силен, как всегда, все же это не голос деда. Он уходит, и все понимают, что дед хочет остаться наедине. Саул назначен инструктором боевой группы, после того, как Джульетта уже разъяснил довольно сложные правила игры.
– Ты хочешь быть в моей группе? – обращается Саул к Иоанне.
Хорошо, что свет сменяется сумраком, и голова опущена так, что Саул не видит ее лица. Иоанна вообще не собирается участвовать в игре скаутов. Не любит она такие игры. И, кроме того, через час она должна пойти в странноприимный дом, чтобы вернуть порванную книжечку на ее место в земле старого еврейского двора.
– Нет, нет, Саул. Я не буду сегодня участвовать в игре скаутов.
– А-а, – понимает Саул. Понятно, что Иоанна не будет участвовать в игре. – Если так, пойдем, Хана, посидим в круге. Игра еще не началась.
Они сидят на мягкой земле почти вплотную друг к другу, и Саул положил бы руку ей на плечи, если бы тогда она не озадачила его ранее вопросом. Голова Иоанны пригнута к ее коленам и хотелось бы ей так сидеть вечно. Никогда не выходить из этого тесного и плотного круга товарищей.
Дед не вернулся в дом, а сделал большой круг, пока не пришел к маленькой скамье среди зарослей сирени. Вот уже полчаса он сидит на скамье, и старые деревья склоняют над ним ветви. Трость с серебряным набалдашником между колен, и глаза устремлены в сгущающуюся темноту сада, словно темные тени сгребают ее. Здесь, на этой одинокой скамье между кустами сирени, дед стал стариком. Лицо его выглядит усталым, он извлекает из кармана платок и отирает лоб, словно на нем выступил пот. Сегодня врачи установили, что в дополнение к воспалению легких у Артура воспаление диафрагмы. Сын лежит в постели и бредит. Пробуждается он с глазами ясными и все понимающими, и улыбка появляется на его посиневших губах. Уши тоже посинели, их внимательно осматривал сегодня доктор Вольф, но вдруг повернулся спиной к своему другу и вышел из комнаты. Дед научился ясно читать выражения лиц врачей. Лучш