Чжао Цзя стоял в центре тренировочного плаца в поселке Сяочжань. В руке императорский палач в отставке сжимал острый нож. Рядом стоял кривоногий подмастерье. Перед ними в землю был вкопан высокий прямой столб из сосны, а к столбу был привязан преступник, пытавшийся убить Юань Шикая и осужденный на пятьсот усекновений. За Чжао Цзя сгрудились несколько десятков скакунов, на которых восседали высшие офицеры армии по «новому образцу». А позади столба для казни стройными рядами выстроились пять тысяч солдат и офицеров, издалека похожих на деревья, а вблизи – на сборище деревянных истуканов. Сухой ветер, какие дуют в начале зимы, раз за разом проносился по морю лиц облачками солончаковой пыли. Под множеством пристальных взглядов давно привыкший к казням Чжао Цзя испытывал определенное напряжение и даже некоторое смущение. Он боролся с мешавшими работе вредными переживаниями, не смотрел на офицеров и построившихся солдат, а сосредоточенно изучал стоявшего перед ним преступника.
Вспомнились слова наставника, бабушки Юя: первоклассный палач, стоя перед эшафотом, не должен видеть живого человека, в его глазах преступник должен представлять собой лишь набор мышц, внутренних органов и костей. После сорока с лишним лет работы Чжао Цзя уже достиг этой высшей точки просветления, но сегодня сердце его вдруг охватило какое-то волнение. Он собственноручно исполнял казни уже более десяти лет, своими руками казнил почти тысячу человек, но впервые видел перед собой мужское тело такой идеальной красоты и выверенных пропорций. Высокий нос, широкий рот, брови вразлет, глаза-звезды, рельефная мускулатура, плоский живот, кожа цвета старой меди. Тем паче лицо этого типа привлекало к себе взгляд постоянно витавшей на физиономии язвительной усмешкой. Пока Чжао Цзя всматривался в смертника, тот тоже рассматривал Чжао Цзя. Из-за этого Чжао Цзя стало стыдно, словно набедокурившему ребенку, который не смеет предстать на суд главы семьи.
Рядом с плацем были установлены три черных стальных орудия, вокруг которых хлопотали с десяток солдат и унтерофицеров. Три выстрела подряд напугали Чжао Цзя, в ушах зазвенело, на какое-то время он оглох. Очень быстро ноздрей достигла сильная пороховая вонь из жерл. Преступник чуть заметно кивнул в сторону пушек, словно выражая одобрение выучке артиллеристов. Чжао Цзя еще не оправился от испуга, как из жерл снова вылетели вспышки огня, а вслед за ними послышался грохот залпа. На траву за орудиями выкатились блестящие золотистые гильзы. Они были горячие, и обожженная трава закурилась дымком. Затем громыхнул третий залп, артиллерийская прислуга замерла у орудий по стойке «смирно». Было ясно, что они свою работу выполнили. Среди эха орудийных раскатов чья-то луженая глотка выкрикнула:
– На караул!
Три тысячи солдат одновременно подняли к голове винтовки «Манлихер». С начала казни на плацу вдруг вырос целый лес оружия, сверкающего синевато-металлическим блеском. От этой воинственной мощи в Чжао Цзя все замирало. За долгие годы пребывания в Пекине он видел строевые занятия императорской гвардии, но их подготовка не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило перед его глазами сейчас. Он ощутил слабость в душе, стало очень не по себе. Палач полностью утратил былую самоуверенность и спокойствие, хранившие его во время казней у Прохода на овощной рынок.
Выстроившиеся на плацу солдаты и верховые офицеры застыли в караульной стойке, приветствуя главнокомандующего. Под звонкие звуки труб и ритмичное громыхание литавр большой паланкин с зеленой бархатной крышей и восемью носильщиками, походивший скорее на многопалубный корабль, проплыл по дорожке между тополей сбоку от плаца, приблизился к столбу, где должна была проходить казнь, и плавно опустился на землю. Со скамеечкой для спуска подбежал молодой солдат, поставил ее и по ходу дела открыл занавеску. Из паланкина вышел высокопоставленный чиновник с красным шариком на шапке, человек крупного телосложения, с большими ушами, квадратным лицом и усиками в форме откидных черт, составляющих иероглиф «восемь». Чжао Цзя узнал этого господина. Двадцать три года назад это был один из детей чиновников, с кем его связывали приятельские отношения: командующий воссозданной по западным устоям армией генерал-губернатор Юань Шикай, его превосходительство Юань, посчитавший возможным выступить против установлений правящей династии и вызвать Чжао Цзя прямо из Пекина в Тяньцзинь для проведения казни.
Поверх военной формы у его превосходительства Юаня была наброшена шуба на лисьем меху. Выглядел он могущественно. Помахав войскам, он уселся на покрытое тигровой шкурой кресло. Дежурный офицер впереди отряда верховых громко скомандовал:
– Отставить караул!
Солдаты немедленно и с оглушительным лязгом опустили винтовки к ногам. Молодой офицер с синюшным лицом и желтыми зубами, держа в руке лист бумаги, наклонился, изогнувшись, к его превосходительству Юаню и что-то прошептал. Нахмурившись, главнокомандующий отвернул лицо в сторону, будто у этого офицера плохо пахло изо рта, но обладатель желтых зубов вовсе не смутился и даже придвинулся поближе. Чжао Цзя, конечно, не мог знать, да может никогда и не узнает, что этот смуглый и худой молодой человек с желтыми зубами – не кто иной, как Чжан Сюнь, который впоследствии прославится как мятежный полководец[98]. Чжао Цзя в душе переживал за Юань Шикая, он решил, что запах изо рта офицера действительно мог быть весьма отвратительный. Когда, наконец, Чжан Сюнь закончил разглагольствования, Юань Шикай кивнул и опять устроился в кресле как прежде. Чжан Сюнь встал на высокую табуретку и громким голосом зачитал содержание бумаги:
– Как установлено, фамилия преступника Цянь, имя – Сюнфэй, второе имя – Пэнцзю, уроженец округа Иян провинции Хунань, возраст – двадцать восемь лет. В двадцать первом году правления Гуансюя преступник Цянь уехал учиться в Японию, за время пребывания там незаконно срезал себе косу, завязал знакомство с сообществом предателей, замышлял бунт. Вернувшись на родину, вступил в тайный сговор со смутьянами Кан Ювэем[99]и Лян Цичаб[100]. Получив указания заниматься подрывной деятельностью, он прикинулся преданным монархистом, проник в гвардию, готовил диверсии изнутри. В 35-й год 60-летнего цикла[101]участники смуты были казнены в Пекине. От горя преступник Цянь совсем голову потерял, ведь, как известно, об убитом зайце и лиса плачет, и вот в 11-й день 10-го месяца сего года он предпринял покушение на главнокомандующего, но, к счастью, Небо хранит наши войска, и его превосходительство Юань остался цел и невредим. Преступник Цянь ступил на путь мятежа, совершил великое преступление, тягчайший грех, злодеяния его поистине чудовищны. По законам Великой империи Цин, покушение на жизнь чиновника двора Его Императорского Величества карается казнью в пятьсот усекновений. Министерство наказаний уже вынесло приговор и выделило специального палача…
Чжао Цзя ощутил, как множество взглядов устремилось к нему. Чтобы палачи выезжали для проведения казни из столицы, да еще при династии Цин, было делом неслыханным. Поэтому он чувствовал огромную ответственность, и сердце его трепетало от страха.
Когда Чжан Сюнь закончил чтение приговора, Юань Шикай сбросил шубу, встал, обвел глазами ряды бойцов новой армии и заговорил. Говорил он с колоссальной энергией, голос его гудел, как большой колокол:
– Братья, я командую войсками много лет, всегда любил солдат, как детей, стоит комару укусить вас, у меня уже душа болит. Вы все это знаете. Но я никогда подумать не мог, что Цянь Сюнфэй, которого я всегда ценил, замыслит покушение на меня. Я не только потрясен до глубины души, но и глубоко разочарован…
– Братья, Юань Шикай – коварный лжец, – неожиданно громко крикнул привязанный к столбу Цянь Сюнфэй, – он добивается славы, предавая друзей, ему даже смертью не искупить совершенных злодеяний. Братья, ни в коем случае не дайте сбить себя с толку красивыми речами!
Увидев побагровевшее лицо Юань Шикая, Чжан Сюнь одним прыжком подскочил к столбу, вдарил кулаком по губам Цянь Сюнфэя и заорал:
– Ах ты, сосунок, так тебя и разэтак, в двух шагах от смерти, а по-прежнему все суешься, куда не просят!
Цянь Сюнфэй плюнул ему в лицо кровавой слюной.
Юань Шикай махнул, чтобы остановить собравшегося нанести еще один удар Чжан Сюня, и проговорил:
– Цянь Сюнфэй, ты оружием владеешь как небожители, знаешь больше других, я пожаловал тебе золотые пистолеты, назначил на высокий пост, считал тебя доверенным лицом, а ты не только не постарался отплатить за милость, но задумал нанести мне вред, и если это считать допустимым, то что тогда будет недопустимо! Хотя я чуть не подвергся жестокому удару твоей руки, искренне жаль терять такой блестящий талант. Но законы государства неумолимы, военный трибунал тверд, и спасти тебя я не могу.
– Хочешь убить, убивай, нечего болтать!
– Раз такое дело, мне остается лишь, подобно славному полководцу древности господину Чжугэ Ляну, смахнуть слезу и пустить в ход карающий меч!
– Хватит ломать спектакль!
Юань Шикай покачал головой и вздохнул:
– Раз ты не отказываешься от своих глупостей, мне тебя уж точно не спасти!
– К смерти я давно готов, приступай, генерал Юань!
– Я проявляю по отношению к тебе максимум человеколюбия и справедливости, говори последние желания, я обязательно исполню их!
– Ваше превосходительство Юань, хотя мы с начальником уезда Гаоми что в провинции Шаньдун Цянь Дином – двоюродные братья, родственные отношения наши давно прерваны, надеюсь, вы не увидите в нем соучастника моих планов.
– На этот счет можешь быть спокоен!
– Благодарю, ваше превосходительство! – сказал Цянь. – Не думал, что вы тайно подошлете человека и замените мне патроны, чтобы я потерпел неудачу на пороге успеха. Какая жалость, какая жалость!