— С удовольствием ее посмотрю.
Я вышла вслед за ней из гостиной и прошла через дом в небольшой внутренний дворик, где столкнулась с Мишелем во время приема. В воздухе висел такой же сильный цветочный аромат, как и тогда, и я увидела то, что не смогла разглядеть в тот вечер. Дворик представлял собой часть сада и поражая буйством красок и запахов. Цвели форзиции, сирень и мимозы, ветви стоявших вдоль стен цветущих вишен чуть покачивались от дуновения ветерка. Вдоль дорожки росло множество цветов: нарциссы, пионы, ирисы, настурции и изящные ландыши с бутонами в форме колокольчиков.
— Какая красота! — искренне восхитилась я.
— Конечно, не все эти растения годятся для парфюмерии, но приятно окружать себя цветами. А вы разводите цветы, мадам Эймс?
— В нашем загородном доме есть цветники, но они меркнут по сравнению с вашими.
— Я нечасто и ненадолго выезжаю из Парижа. Цветы дают мне возможность занять чем-то время. Прошу вас сюда.
Мы обогнули цветущий куст и лицом к лицу столкнулись с Берил Беланже.
— Ой! — Она явно не ожидала нас встретить. — Здравствуйте!
Вблизи она выглядела даже меньше ростом, чем издалека, когда во время приема стояла на лестнице. Она переводила взгляд с меня на Сесиль и обратно, и снова у меня возникло впечатления ее хрупкости.
Сама не знаю почему, но мне показалось, что в ее лице было что-то виноватое. Я задумалась, не связано ли это с корзиной свежесрезанных роз у нее в руках. Возможно, она немного поработала в заповеднике Сесиль.
— Здравствуй, Берил! — начала Сесиль. — Позволь представить тебе мадам Эймс. Мадам Эймс, это вдова моего отца Берил Беланже. — Она произнесла эти дежурные фразы ровным и бесцветным тоном, но мне показалось, что Берил слегка вздрогнула при слове «вдова». Чувства Сесиль разгадать было нелегко. Я безуспешно попыталась определить, какие отношения могли сложиться между ней и молодой мачехой. Что бы она ни испытывала, она тщательно скрывала свои эмоции.
— Рада познакомиться, миссис Эймс! — сказала Берил. — Сесиль говорила, что делает для вас духи. Уверена, что они выйдут просто прекрасными. Мой муж очень гордился ее дарованием.
— Ты была в оранжерее? — спросила Сесиль. Голос ее звучал благожелательно, однако мне показалось, что в ее словах проскользнуло недовольство. Интересно, как же складывались взаимоотношения в доме между Сесиль, любимицей отца, и его молодой женой. Казалось, что Сесиль обладает куда более сильным характером, и я вполне могла поверить, что после смерти мужа Берил Беланже в этом доме приходится очень нелегко.
— Я… нет, — ответила Берил. — Эти розы с другого конца сада. Я подумала, что они прекрасно будут смотреться в вазе в гостиной.
— Да, — согласилась Сесиль. — Я хотела лишь убедиться в том, что если ты туда заходила, то плотно закрыла за собой дверь. Несколько дней назад я увидела, что она открыта, и мне бы очень не хотелось, чтобы туда случайно забрела Серафина. Там очень много ядовитых растений, не говоря уже о моих химических реактивах.
— Я не захожу в оранжерею, — проговорила Берил.
— И все-таки там кто-то был. Может, стоит повесить замок.
— Да, наверное, нужно, — с готовностью поддержала Берил.
Значит, в оранжерее есть ядовитые растения и реактивы, а дверь оставляют незапертой. Тогда, похоже, любой мог получить доступ к ядам, чтобы отравить Элиоса Беланже.
— А теперь извини нас, — произнесла Сесиль. — Я собираюсь показать оранжерею мадам Эймс.
— Было очень приятно с вами познакомиться, — обратилась я к Берил.
— Да, хорошо, что я оказалась здесь во время вашего визита, — отозвалась она. — Я так давно не была в Лондоне. Возможно, перед вашим отъездом мы снова увидимся, и вы расскажете мне новости.
— С удовольствием, — заверила я.
Она ушла, а Сесиль повернулась ко мне:
— Моя мачеха очень любит цветы, хотя выбирает их скорее по внешнему виду, а не по аромату.
Я задумалась над тем, что в мире, где вращались Беланже, это была очень уничижительная характеристика.
Глава 13
Сесиль провела меня к оранжерее со стенами из белых решетчатых рам, стекла в которых ярко сверкали в лучах полуденного солнца. Мы вошли, и на меня обрушился целый букет разных ароматов. На мгновение я растерялась, окутанная опьяняющей смесью запахов, от которых закружилась голова. Однако через несколько секунд я начала различать отдельные висевшие в воздухе ароматы. Ярче всего выделялись жасмин, розы и фиалки. Другие, более экзотические ароматы тоже казались знакомыми, но сразу определить их я не могла.
Я огляделась. Везде росли цветы и растения: на вертикальных шпалерах, в горшках на полу, на столах и в подвешенных к потолку кашпо. В огромных кадках стояли деревца. Среди прочих я разглядела апельсиновое дерево, лимонник и акацию. Куда ни глянь, всюду глаз ласкали дивные цветы или кустарники. Это было восхитительное буйство флоры, однако я чувствовала, что в этом кажущемся хаосе присутствует строгий порядок. Это была не обычная оранжерея. Я словно оказалась в неких экзотических и ухоженных джунглях, расположенных в самом центре Парижа.
— Просто восхитительно, — проговорила я.
Сесиль улыбнулась, и я впервые заметила в ее лице нечто похожее на неподдельное счастье.
— У меня ушло много времени на то, чтобы устроить тут все так, как я хочу. Я очень этим горжусь.
Сквозь зеленое великолепие вела дорожка из плит, и я следовала за Сесиль, вдыхая теплый, напоенный ароматами воздух, пока она указывала на различные растения.
— Вот тут у меня травы: майоран, мята, пачули, розмарин и лимонное сорго — далеко не все. Мне пришлось держать их здесь, а не в огороде, чтобы кухарка прекратила их срывать для готовки.
Я рассмеялась.
— У меня более двадцати сортов роз, — продолжила Сесиль, кивнув на большую секцию оранжереи, где густо росли розовые кусты. — Часть из них — гибриды, которые я вывела сама, по большей части для усиления ароматов.
Увиденное произвело на меня огромное впечатление. Сесиль Беланже, несомненно, была мастером своего дела.
Мы подошли к двери в конце оранжереи. Сесиль открыла ее и проводила в помещение, которое хоть и было пристроено к оранжерее и имело огромные окна, но не состояло целиком из стекла, как остальная постройка. Оно, возможно, походило на кабинет ученого. Большую часть комнаты занимали столы с приборами, вдоль стен стояли полки с пронумерованными банками. Вдоль потолка тянулась тонкая веревка, на которой висели пучки высушенных цветов. Здесь запахи были тоньше, не такие яркие, как в оранжерее, но все же очень приятные.
— Это лаборатория, которую для меня построил отец, — пояснила Сесиль. — Конечно, сначала она была очень маленькой. Не знаю, верил ли он поначалу в то, что я действительно решила посвятить себя этому делу. Убедившись, что я влюбилась в парфюмерию так же, как он, отец стал покупать мне новое оборудование. Иногда очень дорогое. Разумеется, у него был свой научный отдел, но случались времена, когда я решала собственные небольшие проблемы с ароматами.
Сесиль указала на полку с книгами в кожаных переплетах. Я присмотрелась и увидела, что на корешках нет надписей.
— Это мои каталоги ароматов, — объяснила она. — Я начала вести их еще в ранней юности под руководством отца. Я с особой тщательностью изучала ароматы и все записывала. Я всегда собиралась с духом, так ведь у вас говорят? Я записывала в журнал, как пахнут цветы, как они пахнут в разное время суток, как они пахнут в различных сочетаниях. За свое выдающееся обоняние отец получил прозвище Нос, а меня он называл Носиком. Разумеется, позже мои записи стали более упорядоченными и научно обоснованными. Отец часто их читал и оставлял замечания.
— По-моему, просто прекрасно, что он поощрял вас в том, что вы идете по его стопам, — произнесла я.
Сесиль кивнула:
— Я всегда была счастлива от того, что он не считал женщин неспособными делать то, что могут мужчины. Вместо того чтобы направлять меня к более скучным и банальным поприщам, он делал все, чтобы я развивала свой интерес к парфюмерии и шлифовала свои навыки.
В этом отношении ей повезло. Я знала множество женщин, чьи родители всячески препятствовали подобным увлечениям, считая главным предназначением женщины выйти замуж и производить на свет наследников.
Сесиль провела меня к столу с приборами. Там стояли большой металлический пресс, лабораторные стаканы, мензурки, пипетки, ложечки и многое другое, названий чему я не знала. Она указала на любопытного вида агрегат.
— Это для паровой перегонки, — пояснила она. Она положила руку на еще один аппарат, походивший на лежащую на полу стопку рамок и напоминавший улей.
— Вы знакомы с процессом анфлеража? — спросила она.
— Очень поверхностно, — призналась я. Я решила, что не стоит делать вид, будто знаю парфюмерные технологии. Лучше сказать, что мой интерес вспыхнул совсем недавно, нежели что-то невнятно бормотать с притворной осведомленностью.
— Анфлераж используется для получения из цветов пахучих эфирных масел. — Сесиль взяла в руки лист стекла в деревянной раме. — При холодном анфлераже эти панели покрывают жиром, а между ними прокладывают лепестки цветов. Жир поглощает эфирные масла из лепестков в течение нескольких дней. Процесс повторяется, пока жир не впитает достаточное количество масел.
— Понимаю, — сказала я. — Очень, очень интересно.
— Я тоже всегда так думала, — согласилась Сесиль, и в уголках ее губ мелькнула улыбка. — На самом деле первую попытку я предприняла много лет назад. Еще девочкой я видела, как этот процесс происходит на фабриках отца и в его домашней лаборатории. Он делал для себя лавандовую помаду для волос, которой всегда пользовался, меня заворожил этот процесс, и очень захотелось провести его самой. Лет в десять я нашла в садовом сарае старые оконные рамы, намазала их остатками жира, которые стащила с кухни, сорвала у мамы в саду несколько роз, а потом на пару-тройку дней придавила все кирпичами. К сожалению, мне не хватило техники. Жир прогорк, и цветы сгнили. В результате помада получилась чрезвычайно вонючей, как вы, наверное, можете представить.