– Мне срочно нужна сигарета.
– Лиза…
(Здесь Хебер первый и единственный раз произносит ее имя, причем умоляющим тоном.)
– Эби Хаким из RAFа, ты с ним знаком?
– Нет.
– Поговори с ним.
– Но я…
– Мы с ним очень давно не виделись, – говорит Лиза. – И потом… мне страшно. В твоей квартире больше не так безопасно, как раньше.
– Мартин Антонссон, – повторяю я.
– Именно он.
Это черт знает что… Мартин Антонссон – один из самых одиозных лидеров «Шведских демократов», а именно ее стокгольмского отделения. В прошлом, говорят, член BSS и тому подобных организаций, вплоть до NSf[35]. Когда «Шведские демократы» принялись, выражаясь словами Хебера, «чистить перышки», Антонссон оказался одной из первых жертв «чистки». Тогда о нем заговорили СМИ. И по сей день его имя мелькает в газетах, когда кто-нибудь из не слишком щепетильных «правых» выкладывает карты на стол. Никто не знает, чем он сейчас занимается. О Мартине Антонссоне известно только, что он крайне правый консерватор.
Итак, Мартин Антонссон. Это черт знает что…
– Зачем он им понадобился? – спрашиваю я Бирка.
– Без понятия, – отвечает тот. – Вполне возможно, что на сегодняшний день эта информация неактуальна. Помнишь, что говорила Лиза Сведберг у меня на квартире? Теперь у нее нет полной уверенности в том, что это правда. Но, вполне возможно, Антоннсон связан с кем-то еще, о ком мы не знаем. Я тут немного «погуглил» в мобильнике – ведь выходы в Сеть через компьютеры в участке наверняка регистрируются.
– И?..
– Мартин Антонссон – хороший знакомый лидера «Шведского сопротивления» Йенса Мальма; вот все, что мне удалось выяснить.
– Наверное, хорошо поддерживает их в финансовом плане, – предполагаю я. – Если дело не в идеологии, то уж точно в деньгах. Так оно обычно бывает.
– Похоже, в данном случае дело и в том и в другом, – возражает Бирк. – Сегодня утром я наведался к Антонссону на его загородную виллу в Стоксунде. Там стояли два гражданских автомобиля и еще один служебный, у ворот. Я узнал номер: VEM триста двадцать семь, СЭПО. То есть наш приятель Гофман успел и туда протоптать тропинку.
– Эби Хакими, – говорю я и удивляюсь, почему это имя пришло мне на ум именно сейчас. – Так звали парня, которого застрелили в глаз.
– Именно.
– И он точно есть в «полевых заметках».
– Значится там под буквой «Х», – замечает Бирк. – Я уверен в этом.
Шестеренки завертелись. Эби Хакими и есть тот «Х» из дневника Хебера, теперь это можно утверждать с полной уверенностью. Лиза Сведберг рекомендовала Хеберу связаться с Х, чтобы подробней разузнать об угрозе Мартину Антонссону. Хебер встретился с Эби Хакими в кафе «Каиро» и рассказал ему об Антонссоне. Причем по реакции Хакими он понял, что тому об этом уже известно. Потом Хебер спросил Хакими еще об одном человеке, имя которого называл ему респондент 1601. Что именно произошло там, в кафе, точно неизвестно, но Хакими, похоже, перепугался и спешно покинул зал.
– Нам нужно переговорить с ней еще раз.
– Именно… – Бирк, положив руки на руль, ритмично двигает вверх-вниз большим пальцем. – Склоняюсь к тому, что Олауссон был прав.
– Ты о чем?
– СЭПО везде на шаг впереди нас. Им известно больше, чем нам, и это они должны заниматься этим делом, а не мы. Мы не располагаем соответствующими источниками информации, да и опыта маловато.
– Хочешь сказать, мы должны передать им то, что наработали?
– То немногое, что наработали, да. И то, что в следующий раз сообщит нам Сведберг. Нам не справиться с этим в одиночку, нет смысла и пытаться. Да и необходимости такой нет. СЭПО более компетентно в таких вопросах, и они уже взялись за это дело официально.
Я признаю, хоть и неохотно, правоту Бирка.
– Нам нужно уговорить Лизу Сведберг на сотрудничество с СЭПО.
– Именно так, – подтверждает Бирк. – Тем более что она, кажется, уже знакома с Гофманом.
– Вот это то, чего я не понимаю, – говорю я. – Почему она не стала разговаривать с ними?
– Вероятно, тому имеется объяснение, – рассуждает Бирк. – Но есть еще одно…
– Что?
– Эби Хакими, двадцати двух лет, перс по национальности, зарегистрированный проживающим в Хюсби. Член радикального антифашистского фронта с трехлетним стажем. Изучал в университете социологию и историю экономики. Был арестован по подозрению в вандализме, гражданском неповиновении и нарушении закона о холодном оружии. И все это в связи с событиями в Салеме трехлетней давности. Я говорил с ним – Бирк помахал мобильником. – Сегодня утром я навещал Эби Хакими в больнице. Прибыл туда, как только узнал, что с ним случилось. По словам медсестры, с момента поступления и до моего появления в больнице Эби Хакими в сознание не приходил. К тому времени из раны извлекли пулю, и он отдыхал. Я явился спустя два часа после операции, и вот что мне удалось из него выудить.
Бирк нажимает на кнопку.
На заднем фоне монотонный городской шум, время от времени прерываемый автомобильными гудками. Голос Бирка звучит необыкновенно мягко, осторожно. Так говорит человек, когда использует свой единственный шанс.
– Кто убил Томаса Хебера?
В ответ – невнятное мычание.
– Кто убил Томаса Хебера?
– Шовле.
– И кто на очереди?
– Эш…тер.
– Это всё. Потом он вырубился.
– Еще раз прокрутить можешь?
Бирк нажимает на кнопку:
– Кто убил Томаса Хебера?
– …
– Кто убил Томаса Хебера?
– Шовле.
– И кто на очереди?
– Эш…тер.
– Что он сказал? Кто такая Эштер?
– Думаю передать это СЭПО. Пусть ищут эту Эштер или Эстер сами. Эти слова могут означать что угодно, а нам совсем не за что уцепиться.
– В любом случае он ничего не говорит об Антонссоне.
– Да, и это меня немного смущает. Особенно после нашей беседы с Лизой Сведберг. Она ведь тоже как будто о чем-то умалчивала, поскольку сомневалась, что это правда… Но все прояснится в свое время. Я разговаривал с медсестрой, и она была страшно возмущена, что ей не доложили, когда Хакими пришел в сознание. А когда успокоилась, я попросил ее держать меня в курсе всего, что касается этого больного.
Бирк отключает диктофон на мобильнике.
– И что? – спрашиваю я.
– Два часа назад или чуть больше мне сообщили, что он умер.
У подножия набережной вода замерзла. В воздухе кружатся белые снежные хлопья.
Я думаю о последних словах Эби Хакими – Шовле, Эштер – и спрашиваю себя, какими были последние слова Томаса Хебера. Он мог сказать их случайному встречному где-нибудь в метро – например, нищему, когда подавал милостыню. А мог того же нищего обругать и послать подальше.
Или же не было вообще никаких последних слов?
Как так получилось, что мы упустили друг друга из вида? Дом для народа есть Дом для народа…[36] И теперь ксенофобия достигла рекордной планки. Давно уже стену одного из домов в Бандхагене украшает лозунг: «Швеция для шведов», и до сих пор никто не удосужился смыть эти каракули. Не в последнюю очередь потому, что ответственные за чистоту дома люди разделяют эту точку зрения. Сегодня стало особенно трудно разобраться, кто есть кто.
По адресу, который сообщила нам Лиза Сведберг, в спешке покидая квартиру Бирка, располагается кирпичный дом на четыре семьи. Фасад, по-видимому, был задуман как бежевый, но со временем сырость и городская копоть сделали его грязно-желтым.
У ворот черная «Вольво» с регистрационным номером JAG 737. На крыше одиноко крутится синяя «мигалка». Рядом сине-белая патрульная машина. Ее передние дверцы распахнуты, что придает ей сходство с парящей птицей. Из ворот выходят Дан Ларссон и Пер Лейфби. Первый читает что-то в блокноте, второй тянет из бутылки через соломинку сок «Фестис».
– Черт…
Понятия не имея, что на уме у Бирка, выхожу из машины следом за ним.
– Что здесь произошло?
Громкий голос Габриэля заставляет Ларссона поднять глаза от блокнота.
Бирк повторяет вопрос.
– Она лежит наверху.
Грубоватый смоландский говор Лейфби действует на меня как удар током.
– Кто?
– Эта… Сведберг… – Он смотрит в блокнот. – Лиза… Родилась, согласно досье…
– Она жива?
Лейфби выпускает изо рта соломинку, пялится недоуменно, как будто не совсем меня понимает.
– Честно говоря, не думаю, – наконец признается он.
– И почему вы уходите?
– Ею уже занимаются… какой-то мужчина в костюме. А нам нужно оцепить дом.
– То есть мужчина в костюме… – задумчиво повторяет Бирк. – Так? Я правильно тебя понял?
Лейфби снова припадает к соломинке, с шумом втягивает «Фестис».
– Именно так… На нем деловой костюм.
– И этого, вы считаете, достаточно, чтобы оставить его одного на месте преступления?
– Он из СЭПО, – вмешивается в разговор Ларссон и делает большие глаза.
– Оцепляйте дом, – ворчит Бирк.
Мы оставляем обувь в подъезде. Нужная нам квартира располагается на втором этаже; судя по табличке, на двери в ней проживает некто «Лундин». При виде знакомых красных сапожек в тесной прихожей у меня щемит сердце.
Уже здесь в воздухе витает запах смерти.
– Похоже, это случилось вчера, – замечаю я.
– Здесь следы, – предупреждает Бирк. – Отпечатки ног по всему полу… Осторожней.
Слева – ванная. Справа – кухня с горой немытой посуды в мойке и грязным стаканом на скамье. Прямо перед нами – еще две комнаты, примерно одинаковой площади. Одна оказывается спальней, другая – гостиной, с темно-коричневым книжным шкафом, диваном и креслами напротив телевизора. Здесь довольно низкие потолки. На полу – пластиковый палас, выцветший от времени и кое-где подпорченный сигаретным пеплом.