Собственно, цвет шрифта можно определить лишь приблизительно, поскольку солнце светит молодым людям в спины. Но надпись читается отчетливо.
– Это перед демонстрацией Народного шведского фронта три года назад, – поясняет Оскар. – Сегодня все они – члены «Шведского сопротивления». Это движение основано Патриком Хёйером, парнем из Стрэнгнеса, который занимался «арийской музыкой» в середине девяностых и дружил с убийцей журналиста Бьёрна Сёдерберга. Они были очень сильны после известного убийства в Салеме, но потом сдали и возродились только после того, как «Шведские демократы» вошли в риксдаг.
– Но какая здесь может быть связь? – удивляется Бирк. – Между выборами «Шведских демократов» и их возрождением, я имею в виду.
– Она есть, – отвечает Оскар. – Кое-кто почувствовал себя обманутым, после того как «Шведские демократы» убрали нацистские штандарты с глаз долой в сундуки. И сегодня таковых больше, чем когда бы то ни было. Одно лишь стокгольмское отделение «Шведского сопротивления» насчитывает около сотни членов. Так или иначе, именно эта фотография заставила Эби податься в политику.
– Откуда вы знаете?
– Потому что мы спрашивали его. Мы всегда это делаем – проверяем каждого, кто хочет к нам присоединиться. Причины, надеюсь, понятны: во-первых, риск… и потом, нам важно убедиться, что человек действительно болеет за наше дело, а не притворяется и не имеет какого-нибудь нежелательного скрытого умысла.
– И сколько лет этим парням? – спрашиваю я.
– Лет по девятнадцать, я думаю. Они примерно ровесники, а этот… – Оскар показывает на крайнего справа молодого человека, – друг детства Эби, некто Юнатан Асплунд. Они оба выросли в Халлунде. Похоже, Юнатан и в самом деле славный парень, великодушный и добрый, возможно, чересчур доверчивый, потому-то они с Эби и оказались по разную сторону баррикад. У Юнатана было много друзей-нешведов вроде Эби. Их пути разошлись в гимназии, тогда все и началось…
– Что началось? – спрашивает Бирк.
– Юнатану было семнадцать или около того, когда он связался с «правыми». У них в Халлунде была… даже не организация… просто группа молодых людей, которые любили пить пиво под «арийский рок» и увлекались нацистской символикой. И вот Юнатан стал к ним захаживать и… – Оскар постучал ногтем по фотографии. – Иногда больше ничего не требуется. Старшие товарищи быстро промыли ему мозги и взяли в оборот. Эби был сам не свой, когда один из друзей показал ему этот снимок. Не мог потом вспоминать об этом без слез… Но Эби не просто потерял друга. Он понял, что они завербуют кого угодно, если уж такой человек, как Юнатан, счел для себя возможным к ним присоединиться. Эби понял, что нужно действовать не откладывая, и решил, что RAF вполне для этого подходит.
– И что нам со всем этим делать? – Бирк перевел взгляд с фотографии на содержимое ящика. – Не понимаю, что это нам дает.
– Я полагал, что связь между ними разорвалась, – Оскар поскреб ногтем раскрасневшуюся экзему и взялся за мобильник, – но это не так. Во всяком случае, не совсем и не накануне смерти Эби. Вот… – Он кликнул на папку с сообщениями. – Это начало октября… читайте.
Я заглядываю Бирку через плечо.
Ю.А.: Это Юнатан. Мы можем встретиться?
Э.Х.: Зачем?
Ю.А.: Я не могу так…
Э.Х.: А ты попробуй. В чем дело?
Ю.А.: До меня дошли слухи, что вас разоблачили.
Э.Х.: Что за слухи, ты о чем?
Ю.А.: О покушении на Мартина Антонссона.
(Молчание)
Ю.А.: Эй!
– И Эби Хакими ответил на это? – спросил Бирк.
– Нет, – покачал головой Оскар.
– О чем он хотел предупредить его, вы знаете?
– Вы имеете в виду нашу акцию?
– Да.
– Я знаю… Там не так все страшно, как можно подумать. Мы планировали всего лишь разгромить его музыкальную студию.
– Студию? – переспросил Бирк. – И я должен в это поверить?
– Можешь верить, во что тебе больше нравится… Будем читать оставшиеся сообщения?
– Да.
– Смотрите. Предыдущие были от девятнадцатого октября, насколько я понял… Эти отправлены в начале ноября.
Ю.А.: Ну что, подтвердилось насчет Антонссона?
Э.Х.: Да.
Ю.А.: И?..
Э.Х.: Как ты об этом узнал?
Ю.А.: Неважно. Ты можешь помешать этому?
Э.Х.: Нет.
Ю.А.: Почему нет?
Э.Х.: Потому что так надо.
Ю.А.: Ты говорил кому-нибудь, что я знаю?
Э.Х.: Ты сумасшедший? Меня вышвырнут за предательство, если только узнают о том, что я с тобой переписываюсь.
– Это правда? – спрашивает Бирк. – Насчет предательства, я имею в виду.
– Возможно. – Оскар мрачно кивает. – Шпионов у нас не любят.
– Разве вы КГБ или МI-шесть?
– Нет, но принцип тот же.
– Но он не собирался шпионить, он хотел помочь…
– Слишком подозрительно все выглядит со стороны. – Оскар прищелкнул языком. – И потом, они друзья детства…
Я невольно перевожу взгляд на ящик для ножей за его спиной: одного нет как не было.
Мне становится не по себе, и я не сразу могу понять, что именно так меня смущает. Холод, которым веет от этой СМС-переписки, ощущение пропасти, разделившей бывших друзей детства. Я представляю себе Эби и Юнатана, как они лежат каждый в своей постели в разных концах города и снова и снова перечитывают сообщения друг друга, пытаясь понять…
– На этом переписка прекратилась. Это то, что мы можем видеть, по крайней мере. Конечно, Эби мог подтереть то, что было дальше, но в этом случае он не должен был оставлять вот это… – Оскар подносит к глазам Бирка мобильник. – Это Юнатан написал Эби вечером накануне демонстрации в Роламбсхофспаркене, и дальше уже ничего нет.
Ю.А.: Возле качелей завтра в восемь утра. У меня есть кое-что для тебя.
Э.Х.: Что?
Ю.А.: Там узнаешь. Только приходи один.
– То есть они встречались в восемь утра в день демонстрации? – спрашиваю я.
– Такие выводы мы можем сделать, по крайней мере, – говорит Бирк.
– Вам известно, что Хакими делал дальше?
– Да, – отвечает Оскар. – Он приехал сюда. У нас было собрание перед демонстрацией, назначенной на одиннадцать часов. Эби говорил о Лизе Сведбрег, что она заболела и не может прийти.
Я постукиваю ногтем по снимку с четырьмя молодыми людьми. На лице Юнатана Асплунда видны глубокие шрамы, словно заключающие его лицо в скобки: один из них пересекает его правую бровь, другой проходит по низу левой щеки.
– Серьезные отметины, – замечаю я.
– Среди них такие украшения – не редкость, – отвечает Оскар.
– Он упоминал Антонссона, – осторожно начинает Бирк. – Вы и в самом деле что-то против него затевали?
Оскар сразу смутился.
– Да… вот почему я сомневался, стоит ли показывать вам все это.
– Вы что-то затевали против Мартина Антонссона? – повторяет Бирк.
– Не я… Но планы действительно были.
– Какого рода планы?
– Этого я сказать не могу. И вы не имеете права от меня этого требовать.
Бирк встречает мой взгляд, качает головой. Идея была не из самых удачных. Кроме того, что-то подсказывает мне, что мы все узнаем, как только сядем в машину.
– Что же он ему все-таки передал? – спрашивает Оскар. – Асплунд Хакими, я имею в виду…
Я скашиваю глаза на Бирка. Он моргает, два раза.
– Без понятия, – отвечаю я.
Еще до того, как Бирк успевает запрыгнуть на водительское сиденье, я достаю из кармана мобильник и завершаю разговор. В зеркальце заднего вида мелькает знакомое лицо. Я поворачиваю голову – и встречаю усталый взгляд Гофмана. Рядом с ним – его коллега Ирис.
– Всё в порядке? – спрашиваю я, все еще с мобильником в руке. – Вы всё слышали?
– Все замечательно, – отзывается Гофман, убирая свой мобильник в карман.
Тяжелые двери закрываются, пропуская Кристиана вовнутрь. Он предъявляет удостоверение, снимает обувь и верхнюю одежду, кладет в пластиковый ящик. Но металлодетектор пищит, и угрюмый охранник с толстой шеей и кувалдообразными руками устало кивает на цепь, мелькающую под воротником куртки:
– Это она.
– Я должен ее снять? – переспрашивает Кристина почти возмущенно.
– Не должны, – отвечает охранник. – Но с ней вы не пройдете.
И маленькая серебряная свастика ручной работы ложится в пластиковую коробку, слишком большую для столь изящной безделушки. В ней она выглядит совсем миниатюрной.
Место действия: колония «Мариафредс». Микаэля определили сюда по малолетству. Территория тюрьмы окружена бледно-желтой стеной и такой же высоты решеткой. Наверху решетка изогнута вовнутрь, на случай если кто-то попытается перелезть через стену. Со стороны это выглядит удручающе.
– Спасибо, – говорит охранник. – В комнате свиданий установлена включенная камера, учтите.
Кристиан забирает крест и вешает на место, чувствуя приятный холодок в области яремной ямки.
Комната свиданий оказывается меньше, чем он ожидал. Микаэль уже сидит за столом. Однако щека у него припухла и имеет неестественно синеватый оттенок – вот первое, что замечает Кристиан. Он догадывается почему, но не решается спросить из опасения, что его предположение подтвердится.
Микаэль сидит за деревянным столом, по другую сторону которого еще один стул, для Кристиана.
В последний раз они виделись три недели назад, не более, но Кристиану кажется, что с тех пор миновала целая вечность. На Микаэле странная одежда – чужая: серые брюки из мягкой ткани и такая же рубаха с длинными рукавами. Возможно, благодаря этому фону его кожа и кажется такой бледной.
– Привет. – Кристиан усаживается на стул.
– Они оставили тебе крест. – Микаэль кивает на свастику под воротником куртки Кристиана.
– Разумеется. – Кристиан вытаскивает крест из-под воротника. – Только попросили снять на входе… – Он медлит, прежде чем задать следующий вопрос: – Как ты?