— Уверяю вас, это нелегко, — ответил мистер Смейл, демонстрируя в улыбке свои роскошные зубы. — Но мне действительно очень приятно видеть вас вместе такими веселыми и доброжелательными. Не то что некоторые господа, которых я не хочу даже называть по имени.
— Мистер Толбой был не слишком любезен с мистером Смейлом, — пояснила мисс Митьярд.
— Я предпочитаю со всеми поддерживать добрые отношения, — сказал мистер Смейл, — но, право, когда тебя грубо отталкивают, чтобы первым войти в лифт, и требуют, чтобы ты держал свои руки подальше, будто они грязные, никто не осудит тебя, если ты оскорбишься. Предполагаю, Толбой считает меня не заслуживающим его внимания только потому, что он окончил частную школу, а я нет.
— Он окончил частную школу? — переспросил Бредон. — Впервые слышу. Какую именно?
— Дамблтон, — ответил мистер Смейл, — но должен вам сказать: я учился в муниципальной школе и ничуть этого не стыжусь.
— Дамблтон? — переспросил Инглби. — Не стоит волноваться, Смейл. Дамблтон не является привилегированной школой в официальном смысле слова.
— Правда? — с надеждой спросил мистер Смейл. — Ну что ж, вы с мистером Бредоном имеете университетское образование, так что вам лучше знать. А какие школы вы называете привилегированными?
— Итон, — не задумываясь, ответил Бредон, — … и Харроу, — великодушно добавил он после паузы, поскольку сам был выпускником Итона.
— Регби, — подхватил мистер Инглби.
— Нет-нет, — запротестовал Бредон. — Регби — это железнодорожная станция.
Инглби шутливо изобразил хук слева, который Бредон ловко парировал, и продолжил:
— Слыхал я, что есть еще сносное место под названием Уинчестер, если вы не слишком разборчивы.
— А я был знаком с человеком, который учился в Мальборо, — припомнил Инглби.
— Прискорбно слышать, — сказал Бредон. — Они там — шайка неотесанных грубиянов. Вам следует быть осмотрительней в знакомствах, Инглби.
— Ну, — вставил Смейл, — Толбой всегда говорит, что Дамблтон — привилегированная частная школа.
— В определенном смысле — да, в том, что у них есть попечительский совет, но особо гордиться им нечем.
— А кому есть чем, если уж на то пошло? — возразил Бредон. — Послушайте, Смейл, если бы люди выкинули из головы, что подобные вещи хоть что-то значат, они были бы намного счастливее. Вероятно, вы получили в пятьдесят раз лучшее образование, чем я.
Мистер Смейл покачал головой.
— О, нет-нет, на этот счет я иллюзий не питаю и отдал бы все, чтобы иметь такие же возможности, как вы. Разница существует, я это знаю и принимаю как должное. Все дело в том, что есть люди, которые дают тебе это понять, а есть такие, которые не дают. Например, я никогда не ощущаю никакой ущербности, когда разговариваю с вами обоими или с мистером Армстронгом, или с мистером Хэнкином, хотя все вы учились в Оксфорде, Кембридже или других подобных местах. А может, именно потому и не ощущаю, что вы учились в Оксфорде и Кембридже. — Он грустно замолчал, мучительно обдумывая эту проблему, чем немало смутил своих собеседников.
— Послушайте, — сказала мисс Митьярд, — я понимаю, чтó вы имеете в виду. Но все дело в том, что эти двое джентльменов совершенно об этом не думают. Им незачем. И вам незачем. Потому что в тот момент, когда человек начинает беспокоиться, так ли он хорош, как другой, у него возникает снобистское чувство, которое делает его агрессивным.
— Это ясно, — согласился мистер Смейл. — Но мистеру Хэнкину нет необходимости доказывать, что он лучше, чем я, потому что он это просто знает, мы оба это знаем.
— «Лучше» — неверное слово, Смейл.
— Ну хорошо, более образованный. Я знаю, что имею в виду.
— Не думайте об этом, — сказал Инглби. — Если бы я был хоть наполовину так же хорош в своей профессии, как вы в своей, я бы ощущал свое превосходство над всеми в этой дурацкой конторе.
Мистер Смейл покачал головой, но при этом казался довольным.
— Не люблю, когда они начинают эти разговоры, — сказал Инглби, когда Смейл ушел, — не знаю, что отвечать.
— А я думал, что вы социалист, Инглби, — ответил Бредон, — и что вас все это не должно смущать.
— Да, я социалист, но терпеть не могу всю эту галиматью насчет «старых дамблтонцев». Если бы все получали одинаковое образование в государственных школах, ничего подобного не было бы.
— А если бы у всех были одинаковые лица, — подхватил Бредон, — то на свете не было бы хорошеньких женщин.
Мисс Митьярд состроила гримаску.
— А если вы будете продолжать в том же духе, у меня тоже разовьется комплекс неполноценности, — сказала она.
Бредон серьезно посмотрел на нее.
— Не думаю, что вам важно, чтобы вас называли хорошенькой, но, будь я художником, я бы захотел нарисовать ваш портрет. У вас очень интересное строение лица.
— Боже милостивый! — воскликнула мисс Митьярд. — Я ухожу. Дайте знать, когда освободите мою комнату.
В машинописном бюро висело зеркало, и мисс Митьярд с любопытством стала изучать в нем свое лицо.
— В чем дело, мисс Митьярд? — поинтересовалась мисс Росситер. — Прыщик намечается?
— Что-то в этом роде, — рассеянно ответила мисс Митьярд. — Действительно интересное!
— Прошу прощения? — не поняла мисс Росситер.
— Смейл становится невыносим, — пожаловался мистер Толбой мистеру Уэддерберну. — Вульгарный мелкий зануда. Ненавижу, когда меня тычут в ребра.
— Он не имел в виду ничего дурного, — попытался урезонить его мистер Уэддерберн. — Он очень добропорядочный человек.
— Терпеть не могу эти его зубы, — продолжал ворчать мистер Толбой. — И зачем он смазывает волосы какой-то вонючей гадостью?
— Ну, полноте, — сказал мистер Уэддерберн.
— Во всяком случае, участвовать в крикетном матче я ему не позволю, — злобно заявил мистер Толбой. — В прошлом году он явился на игру в белых замшевых туфлях с крокодиловыми вставками и немыслимом блейзере с эмблемой исправительной колонии для несовершеннолетних.
Мистер Уэддерберн с тревогой посмотрел на Толбоя.
— Но вы ведь не собираетесь отстранить его от крикетного турнира? Он весьма неплохой бэтсмен и очень проворно управляется с мячом на поле.
— Мы можем обойтись без него, — отрезал мистер Толбой.
Мистер Уэддерберн промолчал. В агентстве Пима не было постоянных одиннадцати игроков, но каждое лето собранная с бору по сосенке команда участвовала в одном-двух турнирах; за ее состав отвечал мистер Толбой, который был мотором команды и однажды, как говорится, с честью унес свою биту с поля, набрав пятьдесят два рана в игре против «Сопо». Перед каждой игрой он должен был представлять предполагаемый состав команды на окончательное утверждение мистеру Хэнкину, однако мистер Хэнкин редко подвергал сомнению его отбор по той простой причине, что в наличии редко когда имелось более одиннадцати кандидатов. Если соблюдалось важное условие — чтобы сам мистер Хэнкин был третьим отбивающим и полевым игроком на правой от боулера стороне, — никаких возражений не следовало.
Мистер Толбой достал список и стал зачитывать:
— Инглби и Гарретт. Баррой. Эдкок. Пинчли. Хэнкин. Я. Грегори не сможет играть, он уезжает на выходные, так что возьмем вместо него Макалистера. Миллера выкинуть не получится. Я бы хотел, но он — начальник. Ну и вы.
— Выкиньте меня, — предложил мистер Уэддерберн. — Я не брал в руки биту с прошлого года, да и тогда не блеснул успехами.
— У нас нет больше никого, кто может подавать медленные крученые, — возразил мистер Толбой. — Я впишу вас под одиннадцатым номером.
— Ладно, — ответил Уэддерберн, польщенный признанием его мастерства, но невольно уязвленный тем, что его ставят в конец списка. Он ожидал, что коллега сделает оговорку — это, мол, чистая случайность — и переместит его на более высокую позицию.
— Как насчет игрока, охраняющего калитку? Грейсон отказывается играть на этой позиции после того, как ему в прошлом году выбили зуб. Похоже, он порядком перетрусил.
— Давайте поставим туда Хаагедорна. У него руки — как ляжки. Кого еще? А, тот парень из типографии, Бизли, с битой он не очень хорош, но на несколько сильных прямых подач рассчитывать можно.
— А тот новичок из отдела текстовой рекламы, как его? Бредон? Он выпускник частной школы, должен уметь играть.
— Наверное. Но, думаю, немного староват. А у нас и так уже есть два неповоротливых старика: Хэнкин и Миллер.
— Этот к неповоротливым старикам не относится, он отлично двигается, я сам видел. Не удивлюсь, если он нам продемонстрирует высокий класс. Ладно, выясню. Если он хоть на что-то годится, сунем его вместо Пинчли.
— Пинчли хорошо подает свечой, — напомнил мистер Уэддерберн.
— Зато ничего другого делать не умеет. Настоящее наказание для полевых игроков. В прошлом году он сделал около десяти подач в двух иннингах, и все они были перехвачены.
Мистер Уэддерберн не мог не согласиться.
— Но он страшно обидится, если мы его отставим, — сказал он.
Мистер Толбой не отреагировал на его замечание, лишь сообщил:
— Пойду выясню насчет Бредона.
Упомянутого джентльмена он нашел в его кабинете напевающим про себя слоганы для рекламы супов:
Суп томатный «Благгз»
Смягчит мужское сердце враз!
Тех жен балуют муженьки,
У кого черепаший «Благгз» едят с руки.
Черепаший «Благгз»,
густой и сытный,
готовится быстро,
порадует и министра.
— Тра-та-та, тра-та-та, — пропел Бредон. — Привет, Толбой, чем обязан? Только не говорите, что «Нутракс» продолжает свои инсинуации.
— Вы играете в крикет?
— Ну, играл когда-то за… — Мистер Бредон закашлялся, чуть не сказав «за Оксфорд», но вовремя вспомнил, что это утверждение противоречило бы его легенде. — В былые времена я часто играл в так называемый «деревенский» крикет. Но теперь стремительно превращаюсь в ветерана. А что?