Впрочем, от одного навязчивого беспокойства Дайана де Момери в порыве необъяснимого озарения его освободила. Она больше его не желала. Он даже думал, что теперь она его немного побаивалась; тем не менее при первом звуке его свистульки она выходила, садилась в его большой черный «даймлер» и ехала с ним куда глаза глядят час за часом, пока ночь не сменялась рассветом. Он иногда задавался вопросом: а верит ли она вообще в реальность его существования? Она обращалась с ним так, словно он был ненавистным, но завораживающим персонажем ее порожденных гашишем видений. Теперь он опасался, как бы психическая неуравновешенность не подтолкнула ее к краю, за которым маячило самоубийство. Однажды она спросила его, кто он и чего хочет, и он сказал ей до известной степени чистую правду:
— Я здесь из-за смерти Виктора Дина. Когда все узнают, как он умер, я вернусь туда, откуда пришел.
— Туда, откуда пришли, — повторила она. — Где-то я это уже слышала, только не могу вспомнить где.
— Если вы когда-нибудь слышали человека, приговоренного к смерти, то, значит, слышали это от него.
— Господи, ну конечно! Именно так. Однажды я присутствовала на суде по делу об убийстве. Там был жуткий старик, судья — забыла его фамилию. Он был похож на злобного старого красного попугая, он-то и сказал, причем так, будто это доставляло ему удовольствие: вернетесь, мол, туда, откуда пришли, и да смилуется Господь над вашей душой. Арлекин, а у нас есть души или это все вздор? Наверное, все же вздор, правда?
— Если речь о вас, то, вероятно, да.
— Но какое отношение я имею к смерти Виктора Дина?
— Надеюсь, никакого. Но вы можете кое-что знать.
— Разумеется, я не имею к этому никакого отношения.
Возможно, и впрямь не имела. Она пребывала в самой эфемерной, пограничной зоне иллюзии, где дневные миражи и ночные сны шли рука об руку в вечных сумерках. Дин был убит — в этом лорд Уимзи теперь не сомневался, но по-прежнему даже не догадывался, чья рука нанесла удар и почему. Интуиция подсказывала ему, что следует держаться как можно ближе к Дайане де Момери. Она была стражем призрачной границы, через нее Виктор Дин, безусловно, самый прозаический обитатель кричаще-безвкусного дневного города, шагнул в пространство ярких вспышек и черных бездн, которыми правят алкоголь и наркотики под монаршим владычеством смерти. Но как он ее ни расспрашивал, ничего добиться не смог. Она повторяла одно и то же, и сколько бы он ни прокручивал ее слова в голове так и эдак, стараясь понять, как это относится к делу, все оказывалось бесполезно.
Миллиган, зловещий Миллиган, знал об агентстве Пима что-то — или кого-то, кто там работал. Знал еще до того, как познакомился с Дином, потому что при первой встрече произнес: «А, так вы тот самый парень?» Но в чем заключается связь? Что общего между Дином, работавшим у Пима, и Миллиганом до его встречи с Дином? Неужели дело всего лишь в том, что Дайана, смеясь, похвасталась: у нее, мол, любовник — из респектабельного агентства? Неужели Дин умер только потому, что Дайана увлеклась им?
В это Уимзи не мог поверить: увлечение к тому времени прошло, и убивать Дина было незачем. Кроме того, когда персонажи этого ночного мира убивают из-за страсти, они не разрабатывают изощренных схем, не стирают отпечатков пальцев и не держат язык за зубами ни до, ни после. Шумные скандалы, стрельба из револьверов, громкие рыдания и сентиментальные угрызения совести — вот признаки и символы роковых страстей в среде тех, кто ведет бурную жизнь.
Дайана сообщила ему еще кое-какую информацию, но в тот момент он не смог ее осмыслить и даже не отдавал себе отчета в том, что владеет ею. Он мог только ждать, словно кот, затаившийся у мышиной норки, пока оттуда не выскочит что-то, за чем можно будет погнаться. Поэтому он и проводил утомительные ночи, катаясь с нею на машине, играя на свистульке и урывая для сна всего несколько коротких часов, прежде чем снова отправиться на нудную молотилку Пима.
Уимзи не ошибался относительно чувств, которые питала к нему Дайана де Момери. Он волновал и пугал ее, и при звуке его свистульки она испытывала возбуждающий ужас. Но истинная причина, по которой она жаждала добиться его расположения, состояла в совпадении, о котором он не догадывался и которое она ему не раскрывала.
На следующий день после их первой встречи Дайана сделала ставку на аутсайдера по кличке Акробат и выиграла пятьдесят к одному. Через три дня после приключения в лесу она поставила на другого аутсайдера — Арлекина. Ее лошадь пришла второй, и это принесло ей выигрыш сто к одному. Неудивительно, что после этого она обхаживала того, кто стал для нее ниспосланным небесами могущественным талисманом. Дни после встречи с ним сделались для нее счастливыми, поскольку она всегда во что-то выигрывала. Лошади после тех двух блестящих побед ее разочаровали, зато в картах везло. Насколько это везение зависело от ее уверенности в себе и желания победить, мог бы сказать только психолог, но она выигрывала, и ей не было никакого дела до того, почему это происходило. Она не говорила ему, что он — ее талисман, из суеверного опасения сглазить, но сходила к гадалке, которая, читая Дайану как открытую книгу, укрепила ее в вере, что загадочный незнакомец принесет ей удачу.
Майор Миллиган, раскинувшись на кушетке в квартире Дайаны со стаканом виски с содовой, посмотрел на нее желтушными глазами. Это был крупный мрачный мужчина, начисто лишенный нравственных принципов, но относительно воздержанный в привычках, как свойственно людям, наживающимся на чужих грехах.
— Ты встречаешься иногда с этой девушкой, сестрой Дина? — спросил он.
— Нет, дорогой, — рассеянно ответила Дайана. Она начинала уставать от Миллигана и порвала бы с ним, если бы он не был так полезен и если бы она не знала слишком много, чтобы уйти от него без риска для себя.
— Я бы хотел, чтобы ты поддерживала это знакомство.
— Зачем? Она такая зануда, дорогой.
— Я хочу знать, известно ли ей что-нибудь о том месте, где работал Дин.
— О рекламном агентстве? Но, Тод, это так скучно. Зачем тебе что-то знать о рекламе?
— Неважно. Там есть кое-что для меня полезное, вот и все.
— А! — Дайана задумалась. Это интересно. Возможно, из этого можно что-то извлечь. — Если хочешь, я ей позвоню. Но от нее толку — как от козла молока, только и знает, что рыдать. Что ты хочешь от нее узнать?
— Это мое дело.
— Тод, я все собираюсь у тебя спросить: почему ты велел мне бросить Виктора? Не то чтобы этот олух был мне нужен, но просто интересно, особенно после того, как ты сначала велел мне взять его на короткий поводок.
— Потому что, — ответил майор Миллиган, — этот сопляк пытался обвести меня вокруг пальца.
— Господи, Тод, ты выражаешься, как какой-нибудь киношный главарь наркопритона. Говори толком, дорогой.
— Все это прекрасно, моя девочка, но твой малыш Виктор начал доставлять неприятности. Кто-то что-то ему разболтал — может, ты?
— Я?! Ну ты даешь! Да что я могла ему разболтать? Ты ведь ничего мне никогда не рассказываешь.
— Не рассказываю, потому что еще, слава богу, не выжил из ума.
— Как ты груб, дорогой. Сам видишь, мне нечем было поделиться с Виктором. Это ты его кокнул, Тод?
— А кто тебе сказал, что его кокнули?
— Птичка на хвосте принесла.
— А эта птичка — не твой ли новый дружок в маскарадном костюме?
Дайана замялась. Как-то, будучи не очень трезвой, она в порыве откровенности рассказала Тоду о своем приключении в лесу и теперь пожалела об этом. Миллиган принял ее молчание за подтверждение своей догадки и продолжил:
— Кто этот тип, Дайана?
— Понятия не имею.
— Чего он хочет?
— Во всяком случае, не меня. Ты не находишь это унизительным, Тод?
— Возможно, — ухмыльнулся Миллиган. — А по большому счету?
— Думаю, он вынюхивает, что случилось с Дином, чем бы это ни было. Сказал, что его бы тут не было, если бы Виктор не откинул копыта. Очень увлекательно, правда?
— Гм-м, — протянул Миллиган. — Мне бы хотелось познакомиться с твоим другом. Когда он должен объявиться?
— Черт его знает. Он сам возникает, когда захочет. Не думаю, что даже ты сможешь от него чего-нибудь добиться, Тод. Он опасен — во всяком случае, подозрителен. У меня дурное предчувствие на его счет.
— У тебя мозги набекрень, милая, — сказал Миллиган, — и он этим пользуется, вот и все.
— Но уж по крайней мере он меня забавляет, а ты — больше нет. Ты немного нагнетаешь, Тод. — Зевнув, она проковыляла к зеркалу и стала пристально изучать свое лицо. — Думаю, мне нужно кончать с наркотиками. У меня появились мешки под глазами. Как считаешь, занятно будет сделаться пай-девочкой?
— Почти так же занятно, как побывать на собрании квакеров. Это твой друг пытается наставить тебя на путь истинный? Чертовски благородно с его стороны.
— Меня? На путь истинный? Ничего подобного. Но я сегодня похожа на старую каргу. Вот черт! Да какая разница, в конце концов? Давай учиним что-нибудь этакое.
— Давай. Можно отправиться к Слинкеру. Он сегодня устраивает вечеринку.
— Меня тошнит от его вечеринок. Нет, Тод, давай заявимся в какую-нибудь цитадель целомудрия и разнесем ее в пух и прах. Кто самый мерзкий ханжа в Лондоне, у которого сегодня гости?
— Понятия не имею.
— Вот что я предлагаю: прихватим кого-нибудь у Слинкера, смотаемся в район полосатых тентов и устроим дебош в первом же понравившемся месте.
— Идет. Я участвую.
Через полчаса шумная компания, набившаяся в пять машин и такси, уже мчалась по самым тихим кварталам Уэст-Энда. Даже теперь в Мейфэре оставалось еще несколько оплотов надменной аристократии, и Дайана, высунувшись из открытого окна головной машины, подала наконец команду остановиться перед высоким старомодным зданием, вход в которое был украшен полосатым тентом, алым ковром и выстроившимися в два ряда на ступеньках крыльца оранжерейными растениями в кадках.
— Сюда, ребята! Здес