— Перед Господом званий не существует, — непреклонно заявил констебль Иглз. Его отец и сестра были известными светилами Армии спасения, и тут он чувствовал себя на своей территории. — Если Ему было угодно сделать вас сержантом, это одно, а когда речь зайдет о том, чтобы предстать перед Его судом и отвечать за свои деяния, — другое. Подумайте об этом: в Его глазах и вы, и я, и хоть бы эти рыбы, всё едино — что черви безо всяких там костей.
— Да прекрати ты, — рявкнул сержант Ламли. — Разве можно говорить про червей, когда человек ест?! У кого угодно аппетит пропадет. И позволь мне тебе заметить, Иглз, черви не черви, но если я еще раз услышу от тебя такое хамство… Черт побери этот телефон! Ну, что я тебе говорил?! — Он тяжело протопал к грязному маленькому буфету, взял трубку, поговорил и минуты через две с победным видом снова предстал перед столом. — Это он. На сей раз из Кенсингтона. Беги лови такси, пока я здесь разберусь.
— А на метро не быстрее будет?
— Сказано такси — лови чертово такси, — ответил сержант Ламли.
Пока Иглз выполнял его приказание, он, воспользовавшись случаем, доел свою рыбу, отомстив таким образом подчиненному за поражение в религиозных дебатах. Это взбодрило его настолько, что он согласился доехать на метро до ближайшего подходящего места, и они в относительном согласии добрались до станции Южный Кенсингтон, откуда проследовали до пункта, указанного Гектором Панчоном, — до входа в Музей естествознания.
В вестибюле музея не было никого, кто хоть отдаленно напоминал бы Гектора Панчона.
— Может, он уже ушел? — предположил констебль Иглз.
— Может, и так, — сердито ответил сержант. — Что я могу поделать? Я велел ему позвонить сюда, если придется уйти, или сообщить в Ярд. Ничего другого я сделать не мог. Похожу-ка я по музею, осмотрюсь, а ты будь здесь наготове: если они объявятся, следуй за той, другой птичкой, а Панчону скажи, чтобы дожидался меня. И смотри, чтобы птичка, не дай бог, не увидела, что ты разговариваешь с Панчоном. А если они выйдут сюда и ты увидишь, что я иду за ними, следуй за мной, но так, чтобы никто тебя не видел, понял?
Мистер Иглз все отлично понял — как, впрочем, и всегда, потому что знал свои обязанности не хуже сержанта Ламли. Но червь все еще точил грудь сержанта Ламли. Пока он тяжелой поступью поднимался по лестнице, мистер Иглз проследовал к витрине с колибри и со всепоглощающим интересом стал рассматривать крохотных птичек, стараясь как можно достоверней изображать из себя деревенского простака, глазеющего на столичные достопримечательности.
Он пробыл в нижнем вестибюле около десяти минут и почти исчерпал источник знаний о колибри, когда заметил какое-то движение в стекле витрины, заставившее его незаметно посторониться, чтобы лучше видеть отражение лестницы. Дородный мужчина в пальто и цилиндре медленно спускался по ступеням, глубоко засунув в карман одну руку и небрежно помахивая другой. Констебль Иглз взглянул ему за спину, но на лестнице не было ни Гектора Панчона, ни сержанта Ламли, и констебль на миг засомневался. Из левого кармана мужчины торчала газета «Морнинг стар».
Не было ничего необычного в том, чтобы увидеть джентльмена с номером этой газеты. Читатели популярного печатного органа иногда писали его редактору письма, сообщая статистику: сколько пассажиров в утреннем метро предпочитают «Морнинг стар» другим изданиям, и их письма публиковались в газете для общего сведения. Тем не менее констебль Иглз решил рискнуть. На обратной стороне конверта он поспешно нацарапал записку и передал ее швейцару, стоявшему у дверей.
— Если увидите моего товарища, с которым мы вместе пришли, — сказал он, — пожалуйста, передайте ему это и скажите, что я больше не могу ждать. Мне нужно возвращаться на работу.
Краем глаза он заметил, что джентльмен в пальто вышел через вращающуюся дверь на улицу. Констебль незаметно последовал за ним.
А наверху, на темной лестничной площадке, отгороженной козлами, на которых красовалась табличка «Вход воспрещен», сержант Ламли взволнованно склонился над полубезжизненным телом Гектора Панчона. Репортер тяжело дышал, на виске у него красовалась жуткая ушибленная рана; его хрипы совсем не нравились сержанту.
«Вот, доверь дело любителям — беды не оберешься, — злобно подумал сержант Ламли. — Надежда только на то, что у Иглза голова окажется на плечах. Я не могу быть в двух местах одновременно, тут уж ничего не поделаешь».
Мужчина в пальто спокойно шел по улице в направлении станции метро. Он не оглядывался. В нескольких ярдах позади, у него в кильватере, прогулочным шагом небрежно следовал констебль Иглз. Но ни один из них не заметил третьего человека, появившегося словно бы из ниоткуда и двигавшегося в нескольких ярдах позади констебля. Никто из прохожих не обратил ни малейшего внимания на маленькую процессию, которая пересекла Кромвелл-роуд и влилась в поток людей, стремившихся к метро.
Мужчина в пальто взглянул на очередь, дожидавшуюся такси, потом, судя по всему, передумал. Тут он первый раз оглянулся. Единственным, кого он увидел, был Иглз, покупавший газету, но в этом не было ничего подозрительного. Второго человека он видеть не мог, так как тот, подобно испанскому флоту, еще не вплыл в поле зрения, хотя Иглз его увидел бы, если бы посмотрел в нужную сторону. Джентльмен окончательно отверг идею ехать на такси и повернулся ко входу в метро. Напряженно глядя поверх газетного заголовка «Продовольственные налоги», мистер Иглз пошел за ним и успел по его примеру купить билет до станции «Чаринг-кросс». В лифт преследуемый и преследователь вошли одновременно, джентльмен прошел к дальней двери, Иглз скромно остался стоять у ближней. В кабине было человек двенадцать, в основном женщины; когда дверь уже начала закрываться, в нее поспешно проскочил третий. Он прошел мимо Иглза и встал посередине, среди группы женщин. Лифт остановился внизу, все вывалились из него гурьбой, и незнакомый мужчина, быстро проходя мимо человека в пальто, довольно плотно прижался к нему на мгновение, после чего поспешил к платформе, куда как раз подошел поезд, следовавший в восточном направлении.
Что произошло в следующую минуту, констебль Иглз в тот момент понять не смог, хотя в свете последовавших событий отчетливо вспомнил одну-две детали, которые тогда не были для него очевидны. Он увидел третьего мужчину, стоявшего на краю платформы с тонкой прогулочной тростью в руке. Видел он и как мужчина в пальто, проходя мимо него, вдруг остановился и качнулся на месте. Видел, как мужчина с тростью выбросил вперед руку и схватил его за плечо, как оба они пошатнулись на краю платформы, а потом услышал пронзительный женский крик. Вслед за этим он увидел, как оба полетели под тронувшийся поезд.
Иглз протолкался сквозь ревевшую толпу.
— Разойдитесь, — скомандовал он, — я офицер полиции. Отойдите в сторону, пожалуйста.
Пассажиры отступили назад — кроме дежурного по станции и еще какого-то мужчины, которые вытаскивали что-то из просвета между платформой и составом. Сначала появилась рука, потом голова, потом помятое туловище третьего мужчины, того самого, с тростью. Тело, все в ссадинах и крови, уложили на платформу.
— А где второй?
— Пропал, бедолага.
— Он мертв?
— Да.
— Нет, ничего подобного.
— О, Бетти, я сейчас упаду в обморок.
— Он в порядке — смотрите! Он открыл глаза.
— Да, но где второй?
— Кончайте толкаться.
— Глядите, это полицейский.
— Там же, внизу, контактный рельс под напряжением.
— Где врач? Пошлите за врачом.
— Отойдите назад, пожалуйста. Не приближайтесь.
— Почему не отключили электрический ток?
— Да отключили. Один служащий уже сбегал и отключил.
— А как же они его достанут, не убрав с рельсов поезд?
— Думаю, от него там одни ошметки остались, бедняга.
— Этот пытался того спасти.
— Было такое впечатление, что у него вдруг случился приступ какой-то болезни или он был пьян.
— Пьян, в такой ранний час?
— Надо дать ему глоток бренди.
— Очистите платформу, — распорядился Иглз. — С этим все будет в порядке. А второй, боюсь, уже скончался.
— Его, должно быть, разорвало на клочки. Ужасно.
— Значит, вы ничем не можете ему помочь. Поэтому очистите станцию, вызовите скорую и еще одного офицера полиции.
— Правильно.
— Этот приходит в себя, — сказал человек, помогавший вытащить жертву на платформу. — Как вы себя чувствуете, сэр?
— Отвратительно, — слабо произнес спасенный. Потом, видимо, сообразив, где находится, добавил: — Что случилось?
— Видите ли, сэр, несчастный джентльмен упал с платформы и потащил вас за собой.
— Ах да, конечно. С ним все в порядке?
— Боюсь, сэр, он… сильно пострадал. А вот и бренди! — воскликнул говоривший, увидев кого-то, подбежавшего с бутылкой. — Глотните, сэр. Только осторожней, приподнимите ему голову. Да не дергайте. Ну вот, хорошо.
— Ох! — сказал пострадавший. — Так действительно лучше. Все в порядке, не суетитесь. Позвоночник цел, и вообще, похоже, ничего не сломано. — Он пошевелил руками и ногами, чтобы проверить.
— Врач прибудет через минуту, сэр.
— К черту врача. Я сам врач. Ноги-руки в порядке. Голова, судя по всему, тоже, хотя чертовски болит. Ребра… вот насчет ребер не уверен. Что-то там, боюсь, неладно. Но таз, слава богу, не поврежден.
— Рад это слышать, — сказал Иглз.
— Похоже, меня задержала подножка вагона. Помню, как меня крутило и крутило, точно кусочек масла, между этими, как их… — говорил незнакомец, которому сломанные ребра, как видно, совсем не мешали дышать. — Я видел, как колеса вагона замедляют ход, потом останавливаются, и сказал себе: «Ну, вот и все, конец тебе, дружок. Время остановилось, это — вечность». Но, вижу, я ошибся.
— К счастью, сэр, — подхватил Иглз.
— Только вот жаль, что мне не удалось остановить того, другого бедолагу!
— Уверен, вы сделали все, что могли, сэр. — Иглз достал свой блокнот. — Простите, сэр, но я полицейский, и если бы вы могли рассказать мне, что произошло…