Мистер Гарретт, следуя тактике «упорство вознаграждается», продолжал методично изматывать боулера соперников, отразив первые четыре подачи следующего овера. Пятая завершилась двумя его успешными пробежками; шестую, не меньшей силы, ему удалось лишь блокировать, подставив биту.
— Не люблю я такой крикет — как в замедленной съемке, — пожаловался престарелый мистер Бразерхуд. — Когда я был молодым…
Мистер Толбой покачал головой. Он хорошо знал, что, встречая быструю подачу, Гарретт немного робел, и тому было оправдание: он носил очки. Однако знал он и то, чтó думает об этом Барроу.
Все еще раздраженный, мистер Барроу с чувством обиды, но смело вступил в поединок с грозным Симмондсом. Первый мяч оказался безобидным и бесполезным; второй слишком резким, а третий он сумел отбить. Он со всей силой и страстью отправил его к границе поля, заработав четыре очка под громкие крики одобрения. Следующий мяч не разрушил калитку только по божьей милости, но шестой он умудрился отбить крюком через ногу, с последующей одиночной пробежкой. После этого он принял тактику мистера Гарретта, простояв весь следующий овер у калитки, как каменная стена, и предоставив мистеру Гарретту сходиться лицом к лицу с демоном «бразерхудов».
Мистер Гарретт делал все что мог. Но первый мяч отскочил от земли, стукнув его в подбородок, что привело мистера Гарретта в нервозное состояние. Второй ударился о землю примерно посередине питча и, срикошетив, рискованно пронесся прямо у него над головой. Третий, более длинный, казалось, с визгом устремился прямо в него. Гарретт дрогнул, малодушно отступил в сторону и рухнул как подкошенный.
— О боже! — охнул мистер Хэнкин. — Кажется, настала моя очередь. — Он поправил щитки на ногах и на миг прикрыл глаза.
Мистер Гарретт мрачно удалился в павильон. Мистер Хэнкин с раздражающей медлительностью направился к своему кризу[79]. У него имелись собственные приемы воздействия на «дьявольских боулеров», так что страха он не испытывал. Он неторопливо погладил ладонью газон, три раза попросил мид-оффа[80] скорректировать позицию, поправил шляпу, попросил чуть сдвинуть прицельный экран[81], еще раз скорректировал позицию мид-оффа, правильно расположил ноги, выставил вперед левое плечо, посмотрел на мистера Симмондса с приветливой улыбкой и нацелил биту прямо на него.
Глядя на эти манипуляции, Симмондс занервничал, замахнулся излишне широко и послал мяч в сторону. За этим последовало две не достаточно сильные подачи, которые мистер Хэнкин мастерски погасил. Такое развитие событий воодушевило мистера Барроу, он успокоился и уверенно выбил оба мяча за пределы питча, увеличив количество очков до пятидесяти. Не успели стихнуть аплодисменты, как мистер Хэнкин в порыве вдохновения стремительно бросился к медленно и далеко летевшему неопасному мячу, желая подправить его траекторию, в широком замахе послал его направо, но мяч непроизвольно вывернулся из-под биты и впечатался в его левое бедро. Уикет-кипер в отчаянии воздел руки к небу.
— Удаление! — крикнул судья.
Мистер Хэнкин испепелил его взглядом и медленно, чопорно удалился с поля под хор голосов: «Какое невезение, сэр!»
— Действительно невезение, — отвечал мистер Хэнкин. — Мистер Гримбольд меня удивляет. (Мистер Гримбольд, судья, был пожилым невозмутимым мужчиной из отдела внешней рекламы.) Бросок был чудовищно неточный, мяч никогда бы и близко к калитке не подлетел.
— Наверное, на нем была небольшая прореха, — предположил мистер Толбой.
— Конечно, была, — согласился мистер Хэнкин, — но все равно бросок был неточный. Надеюсь, никому не придет в голову обвинить меня в неспортивном поведении; если бы там было положение «нога перед калиткой»[82], я бы первый это признал. Вы всё видели, мистер Бразерхуд?
— О, я все прекрасно видел, — со смешком ответил мистер Бразерхуд.
— Ну так скажите: было там положение «нога перед калиткой» или нет? — потребовал мистер Хэнкин.
— Разумеется, нет, — сказал мистер Бразерхуд. — Его вообще не бывает. Я хожу на крикетные матчи уже шестьдесят лет — шестьдесят лет, дорогой мой, я начал посещать их, когда вас еще на свете не было, — и никогда еще не видел ни одного игрока, который попал бы в положение «нога перед калиткой»… по его собственному мнению, разумеется. Вот, помню, в тысяча восемьсот девяносто втором году…
— Простите, сэр, — перебил его мистер Хэнкин, — я вынужден отложить знакомство с вашим экспертным мнением. Мне нужно выкурить трубку. — Он отошел и уселся рядом с мистером Пимом.
— Бедный Бразерхуд, — сказал мистер Хэнкин, — с годами он становится старчески болтлив. Сомневаюсь, что мы увидим его здесь на будущий год. Гримбольд принял чрезвычайно неудачное решение. Разумеется, в такой ситуации легко обмануться, но вы ведь сами видели, что я находился в позиции «нога перед калиткой» не больше, чем он сам. Очень досадно — я только-только разошелся.
— Ужасная неудача, — весело согласился мистер Пим. — В игру вступает Инглби. Мне всегда нравится наблюдать за ним. Он играет очень эффектно, вы согласны? Как правило.
— Стиля нет, — угрюмо сказал мистер Хэнкин.
— Разве? — безмятежно спросил мистер Пим. — Ну, вам лучше знать, Хэнкин. Но он всегда бьет очень сильно. Мне нравится, когда бэтсмен бьет сильно. Вот! Отличный удар! Отличный удар! О боже!
Размахнувшись чуть более энергично, чем следовало, мистер Инглби не устоял, заступил за линию и покинул поле так же стремительно, как ворвался на него.
— Все хорошее быстро кончается, — сказал мистер Бредон.
Мистер Инглби швырнул в него биту, а мистер Толбой, бормоча себе под нос: «Ну что за невезение!» — поспешил занять место Инглби на поле.
— Какая досада, — ласково сказала мисс Росситер мистеру Инглби. — С вашей стороны было отчаянной смелостью вообще отбивать этот мяч. Он был ужасающе быстрым.
— Да уж! — фыркнул мистер Инглби.
Удаление мистера Инглби оказалось лебединой песней Симмондса. Измотанный собственной яростью, он утратил наступательный пыл, стал более непредсказуем, чем обычно, и был заменен после провального овера на джентльмена — мастера крученых подач с отскоком влево, жертвой которого пал мистер Барроу, удалившийся с поля покрытый славой при набранных двадцати семи очках. Его место занял мистер Пинчли, выдвинувшийся на площадку с победно поднятой рукой, словно декларируя намерение «порвать всех».
Мистер Пинчли не стал предаваться никаким ритуалам вроде касания ладонью газона, он решительно прошагал на свою позицию, поднял биту на уровень плеч и продемонстрировал решимость стоять насмерть против всех испытаний, которые уготовили ему небеса. Четырежды он посылал мяч свечой к границе поля. Потом оказался добычей беспощадного врага с крученой подачей и отправил мяч прямо в жадные руки уикет-кипера.
— Коротко и ясно, — высказался он, раскрасневшийся, отвечая на ухмылки.
— Четыре четверных — весьма хороший результат, — любезно отозвался мистер Бредон.
— Вот и я говорю, — ответил мистер Пинчли, — не тормози и делай, что можешь; таков мой девиз в крикете. Терпеть не могу всех этих ковыряний и копошений.
Замечание было направлено против мистера Миллера, который предпочитал кропотливый и тщательный стиль игры. Потом последовал утомительный период, в ходе которого счет медленно дотянулся до восьмидесяти трех, когда мистер Толбой, немного неосмотрительно отступив на шаг назад, поскользнулся на сухом газоне и сел прямо на свою калитку.
В течение следующих пяти минут мистер Миллер тяжело рухнул посреди питча, героически попытавшись отбить неотбиваемый посыл мистера Бизли, и был удален, усердно заработав, однако, двенадцать очков пробежками. Мистер Бредон, безмятежно направляясь к калитке, держал совет сам с собой. Он напомнил себе, что в глазах игроков обеих команд все еще является мистером Дэсом Бредоном из агентства Пима и лучше всего ему изображать спокойную ненавязчивую посредственность. Ничто не должно напоминать в нем Питера Уимзи двадцатилетней давности, приносившего славу Оксфорду успешной игрой за его команду. Никаких фантастических резаных ударов. Ничего выдающегося. С другой стороны, он все же был спортсменом, так что просто не мог публично продемонстрировать полную несостоятельность. Он решил сделать двадцать пробежек, не более и, по возможности, не менее.
Он мог не беспокоиться. Ему удалось принести команде несколько троек и заработать пару скромных синглов. Мистер Бизли отбывал наказание за собственную опрометчивость, когда, играя за среднего левого, был сбит на чужой половине поля. Мистер Хаагердон, не претендовавший на мастерство бэтсмена, выстоял один овер и, будучи распятым посреди поля, покинул его без раскаяния и вопросов. Мистер Уэддерберн, пытаясь срезать крученую подачу, что ему отлично удавалось, если не было помех, выбил мяч прямо в перчатку уикет-кипера, и команда Пима удалилась с поля, набрав 99 очков, из них 14 — благодаря мистеру Бредону.
— Все играли отлично, — похвалил мистер Пим. — Кое-кому не повезло, но, разумеется, в игре всякое бывает. После обеда мы должны постараться и сыграть еще лучше.
— Что-что, а обед кое-кому всегда удается лучше некуда, — доверительно заметил мистер Армстронг мистеру Миллеру. — По мне, так это лучшая часть дня.
Мистер Инглби нечто в том же роде сказал мистеру Бредону и добавил:
— Между прочим, Толбой паршиво выглядит.
— Ага, и у него с собой фляжка, — вставил сидевший рядом мистер Гарретт.
— Не волнуйтесь, — ответил Инглби. — Должен сказать в защиту Толбоя, что он умеет нести свою ношу. И фляжка помогает ему куда лучше, чем Игристое помпанское. В любых ситуациях. Так что, ради бога, оставьте его в покое, ребята.
— Тем не менее что-то угнетает Толбоя в последнее время, — не сдавался Гарретт. — Понять не могу что, но он сам не свой после той дурацкой ссоры с Копли.